— В прямом. У моей дочери день рождения. Я хочу купить ей духи. Но я не знаю, какие лучше. Я ничего не понимаю в духах.

— А-а-а… — сообразила она. — И сколько вашей дочери исполняется?

— Двадцать четыре.

— У вас такая взрослая дочь? — Ольга посмотрела с удивлением и, как показалось Сергею, с некоторым недоверием.

— Я рано женился. На своей однокласснице. А в девятнадцать лет у нас родилась дочка. Она уже тоже замужем. Живет в Нижнем Новгороде. С ней живет и ее мать. Моя жена. Правда, бывшая. Мы около года назад развелись, — непонятно зачем уточнил Дергачев.

— А хотите, я помогу вам выбрать духи? — неожиданно предложила Ольга, и Сергей обрадовался:

— Хочу.

Ведь он ничего не понимал в духах.

Выбирали они минут тридцать. Причем каждый раз, когда Ольга слегка помахивала перед носом пропитанной ароматом бумажной полоской, она брала из вазочки кофейное зерно и тщательно нюхала.

— А это зачем? — не понял Сергей.

— Кофейные зерна отбивают запах духов. Иначе уже на третий раз я бы ничего не могла различить.

В подобных тонкостях он тоже ничего не смыслил.

Они уже выходили из магазина, когда Ольга, отойдя в сторонку, принялась звонить по телефону. Разговор был короткий, но, судя по всему, приятный — Ольга улыбалась.

— Сергей Геннадьевич, у вас свободный вечер? — спросила она.

Дергачеву хотелось сказать, что у него все вечера свободные, если они не заняты работой, а сегодня работу он закончил гораздо раньше обычного, но он лишь кивнул.

— Прекрасно. Тогда я приглашаю вас к моим родителям на ужин.

Сергей растерялся.

— Да нет… ну что вы… — воспротивился он. — Я вас просто так до родителей довезу…

— Перестаньте! — в свою очередь воспротивилась Ольга. — Вы наверняка сами себе ничего не готовите, поедите домашнего. Вас это ни к чему не обязывает.

Может, если бы она не произнесла последнюю фразу, он бы все-таки отнекался, просто потому, что неловко вот так с бухты-барахты заявляться в чужой дом, но она сказала про обязывает, и получалось, будто он чего-то боится.

— Ну хорошо… спасибо… — сказал Сергей. — Но тогда я что-то должен купить, не с пустыми же руками…

— Ничего не надо, пожалуйста. Я сейчас разговаривала с мамой, она торопит, говорит, утка может подгореть. У меня мама очень вкусно готовит утку.

Первым навстречу им вышел отец Егоровой — крупный, лысоватый, в потертых джинсах и клетчатой рубашке.

— Ольгунчик! — громко провозгласил он, обнял дочь, чмокнул ее в щеку, с явным удовольствием потряс ладонь Дергачева. — Валерий Андреевич, папа. Здравствуйте!

Он так и сказал: «папа», а не «отец», как обычно представляются мужчины.

А следом из кухни выпорхнула (вот именно выпорхнула) стройная женщина в голубом платье с симпатичным ухоженным лицом, аккуратной прической и легким макияжем.

— Мария Евгеньевна, мама, рада с вами познакомиться, — сообщила она.

Сергей подумал: если платье хозяйка дома могла переодеть, то весь остальной прикид за десять минут, прошедших от звонка до визита гостя, она вряд ли успела бы себе сотворить. Получалось, именно так она содержит себя дома. Уже позже, во время общения за столом, узнал: Мария Евгеньевна еще в ранней молодости начала работать переводчицей с английского, французского и испанского в «Интуристе», а там в советское время порядки были строгие, что по части внешности, что по части поведения, и с годами это стало ее привычным образом жизни. И сегодня Марию Евгеньевну постоянно приглашают поработать с иностранцами, как догадался Сергей, не только из-за хорошего знания языков, но и за умение себя соответствующе держать.

Вот откуда у начальницы VIP-зала этот любезносдержанный «фасон» и во внешности, и в поведении, сообразил Сергей, — выучилась у матери. И вообще, решил он, если справедливы слова, дескать, хочешь узнать, какой станет молодая женщина с годами, посмотри на ее мать, то у Ольги отличные перспективы.

Впрочем, Ольга, вероятно, впитала от матери и другое: на работе ты держишь «фасон», а дом — для искреннего тепла, где этот «фасон» уместен лишь в определенных границах. Дергачев весьма поверхностно знал Ольгу Валерьевну Егорову и вдруг с изумлением обнаружил, что просто Ольга Егорова вне территории аэропорта — веселая, милая, искренняя женщина. Как и ее родители.

Уехал Сергей из гостей в одиннадцать часов, снабженный куском пирога с мясом, который ему всучили почти насильно со словами: «Не отказывайтесь, вам будет чем позавтракать». И впервые за долгие месяцы он чувствовал себя почти счастливым.

В половине десятого утра (приличествующее, по мнению Казика, время) Аркадий Михайлович позвонил Эмме Алексеевне Марадинской. Представился обтекаемо: член московской оперативно-следственной группы.

— Слушаю вас, — отозвалась она бесцветным голосом.

Если бы Аркадий Михайлович не был психологом, он наверняка бы начал с соболезнований. Но Марадинс-кая за последние дни столько слышала соболезнований, причем наверняка от значительного числа совершенно посторонних людей, что слова уже успели превратиться в соль, которой посыпают раны. И потому Казик сказал просто:

— Мне надо с вами поговорить.

— У вас что-то появилось новое? — Голос слегка расцветился нотками надежды.

— Работа идет… — последовал уклончивый ответ. — Но хотелось бы еще кое-что уточнить…

Она вздохнула:

— Ну что ж, приезжайте к трем часам.

Казик спустился в ресторан и заказал плотный завтрак — с учетом неясной перспективы обеда. По крайней мере, именно такое объяснение он дал самому себе. Затем вернулся в номер и позвонил Купревичу.

— Я договорился с Марадинской. Могу ли я рассчитывать на машину до города?

— Можете, — сказал Олег Романович. — Но поскольку впереди у вас полно времени, а вы наверняка успели позавтракать, — в трубке раздался короткий смешок, — то подойдите, пожалуйста, ко мне. Есть нечто любопытное.

— Всенепременно! — откликнулся Казик.

Полковник сидел за столом, задумчиво рассматривая большой лист бумаги с какими-то почеркушками, кружочками и стрелочками.

— Смотрите, что получается, — с ходу начал он. — Мы постарались разобраться кто, пусть чисто теоретически, пытался в аэропорту дозвониться до Марадинского. Ясно, не на его номер, там никакие непонятные звонки не зафиксированы, но мы исходили из предположения, что у Эдуарда Борисовича мог быть еще какой-то телефон, о котором нам неизвестно. Наши спецы провели кропотливую работу… все эти биллинги… сопоставления… выяснения…

— Да-да, — покивал Аркадий Михайлович, почти зримо представив, как кто-то ищет иголку даже не в стоге сена, а на заросшем бурьяном поле.

— Но потрудились не зря, — отдал должное полковник. — С достаточно высокой вероятностью можно предположить, кого Марадинский встречал с питерского рейса. Это Антон Ильич Гуренко, постоянно проживающий в Петербурге. Он прилетел без багажа, в числе первых вышел из зоны прилета и сразу позвонил на неизвестный нам телефон, который был отключен. Марадинского к тому моменту уже убили, его телефон тоже был уже отключен. Около зоны прилета Гуренко провел почти сорок минут, совершенно очевидно, кого-то ждал, камеры зафиксировали. Звонил еще четыре раза. Затем Гуренко отправился на привокзальную площадь и вызвал такси. Подчеркиваю: не поймал машину, а именно вызвал, по телефону, то есть он не таился. Мы проверили: такси доставило Гуренко к гостинице «Заря». Оттуда он снова звонил, три раза, но с тем же результатом. А потом перестал и заказал через сайт обратный билет на ближайший рейс. Мы опять же сопоставили: это по времени совпало с информацией о смерти Марадинского, которая появилась в Интернете.

— И вам удалось выяснить, кто этот человек? — предположил Казик.

— Удалось. Причем легче, чем мы предполагали. Он лицензированный частный детектив, есть в специальном реестре.

— Вот как? Очень интересно… И вы с ним связались?