— А как, по-вашему, преступник проник в квартиру? — спросил Казик. — И вообще в подъезд?

— С подъездом несложно, могут быть разные варианты. А видеокамеры на подъезде нет. А вот квартирный замок… — скривил губы Купревич. — Дверь старая, ей лет двадцать. Замок тоже старый. Эксперты не стали брать замок в лабораторию, все-таки не оставишь же квартиру открытой. На месте внимательно посмотрели и определили: замок и родными ключами открывали, и дубликатами, и явно просто вскрывали — куча всяких царапин, малозаметных, но все-таки повреждений, а внутренняя защелка вообще сломана, изнутри дверь ключом запирали. По-хорошему, замок давно надо было поменять. Но на двери отпечатки пальцев только Егоровой, Кондаковой, Дергачева, соседей, которые с собачкой, и еще парочка неизвестных, но вряд ли преступника. Не-е-ет, Аркадий Михайлович, это очень профессиональный преступник…

Он не договорил, потому что вновь зазвонил телефон. На сей раз разговор был коротким и завершился словами полковника: «Вы в этом абсолютно уверены? Ошибки быть не может?» После чего Купревич озадаченно посмотрел на Казика и произнес:

— Эксперты сообщили: кровь на сумке Егоровой — женская. Третья группа, резус отрицательный. То есть в понедельник вечером на Егорову напала женщина.

— Женщина? — удивился Казик, но тут же вспомнил свой опыт общения с неожиданной и очень опасной женщиной. А ведь и тогда, и сейчас о женщине никто не подумал.

— В принципе, нападение и отравление могут быть совпадениями, — произнес Купревич без всякой, впрочем, уверенности. — В первом случае какая-то женщина просто хотела отнять сумку. Правда… это все-таки больше мужской промысел. Женщины такими ограблениями редко занимаются. А вот отравление — это типично женское.

— Вряд ли, совпадение, — заметил Казик. — Обычная грабительница что бы сделала? Ну, толкнула сильно. Чем-нибудь ударила… Правильно?

— Допустим.

— А Ольгу Валерьевну схватили сзади за шею. Ольга Валерьевна почувствовала, как ей сзади в двух местах словно что-то впилось в шею, причем, ей показалось, что это было каким-то неживым. Она сама рассказала на следующий день.

— Мне вы это не говорили, когда попросили сумку проверить.

— Ну-у… тогда это действительно казалось скорее случайностью. Вы и к экспертизе сумки отнеслись… — Аркадий Михайлович замялся, но полковник хмыкнул:

— Несерьезно. — Помолчал и продолжил: — То, что вы описали со слов Егоровой, похоже на захват двумя пальцами, причем в перчатках. Есть такой специальный прием. Уверен, на шее еще сохранились следы, синяки. А всякий сброд, который просто хочет сумку отобрать, специальными приемами все же не владеет.

— То есть получается, в обоих случаях мы имеем дело с женщиной?

— Получается, так.

— Но если это имеет отношение к убийству в аэропорту…

— Стоп! — Степенно-спокойный (как определил для себя шебутной Казик) полковник Купревич неожиданно резко поднялся из-за стола, стремительно прошелся маятником по своему кабинету, застыл, вперившись взглядом в привокзальную площадь, и, с шумом опустившись в крутящееся кресло, произнес почти зловеще: — А ведь есть один подходящий экземпляр.

— Какой экземпляр? — не понял Аркадий Михайлович.

— Который у всех под носом. — Купревич откинулся на спинку кресла, сцепил руки на груди. — Я имею в виду вездесущую Кондакову.

— Нину Григорьевну? Вы шутите?! — изумился Казик.

— Я говорю совершенно серьезно, — действительно очень серьезно сказал полковник. — Мы до сих пор не можем понять, как в пассажирский терминал пронесли нож. Причем нож весьма специфический, каким в аэропортовских ресторанах никто не пользуется, да и вообще в быту им не пользуются, зато преступники пользуются запросто. И с самого начала мы предполагали, что без сотрудника аэропорта здесь не обошлось. Но пока не можем найти никого подозрительного. Однако есть уборщицы с их всевозможными приспособлениями. Да, в терминале имеется хозяйственная комната, где хранится всякая утварь. Но швабры, моющие средства и тому подобное не существуют вечно. Их как-то обновляют. В общем, нож вполне можно было пронести, прикрепив его к какой-нибудь металлической штуковине, опустив в какое-нибудь моющее средство. Причем сделать это не в день убийства, а заранее. А кому это проще всего было сделать? Кто везде примелькался? Кого будут проверять без особого усердия? Кондакову!

Аркадий Михайлович подумал, что действительно: меньше всего внимания привлекает нечто примелькавшееся. А Нина Григорьевна с утра до вечера носится по аэропорту, причем наводя на многих священный ужас, — в любом случае ей лучше на глаза не попадаться и глазом за нее не цепляться.

— Однако убить она не могла, — заметил Казик. — Вы же проверяли видеозаписи, Кондакова убежала — (эта стремительная женщина не ушла, а именно убежала) — из терминала еще при живом Марадинском.

— Но она могла быть сообщницей. А вот что касается Егоровой… Кто знал, когда в понедельник Егорова будет возвращаться с работы и какой обычно она ходит дорогой? Кто знал, что Егорова каждый вечер пьет грейпфрутовый сок? Кстати, Кондакова сама подтвердила это следователю, но только тогда, когда ее напрямую спросили, полагаю, было бы глупо, с учетом живой Егоровой, отрицать, что это известно. Кто мог легко выяснить, что во вторник Егорова поедет к родителям и не будет ночевать дома? Кто, наконец, имеет ключи от квартиры Егоровой и вполне спокойно мог туда зайти в любое время и отравить сок?

— Но ведь Ольга Валерьевна еще днем пригласила Нину Григорьевну на ужин, сообщив также о Дергачеве. То есть Кондакова была в курсе, что тихо умереть в одиночестве у Ольга Валерьевны никак не получится. Почему же она оставила отравленный сок? Неужели не нашла возможности подменить? Какая проблема была съездить якобы домой и обратно, попутно прикупив упаковку с соком? — усомнился Казик.

— Да, здесь есть вопрос, — согласился полковник, — и с ним надо разобраться.

— Но самый главный вопрос: зачем Нине Григорьевне понадобилось убивать свою подругу? Зачем ей вообще понадобилось участвовать в этом странном деле? Я имею в виду убийство в аэропорту.

— Причин может быть много. А самая главная — деньги. К примеру, Кондакова живет в съемной квартире, а ей под пятьдесят. Могут еще разные нужды обнаружиться.

— А при чем здесь Ольга Валерьевна?

— Я полагаю, Егорова имеет какое-то отношение к убийству. Нет, не напрямую. Напрямую вряд ли. Ведь ее саму хотели убить. Но она либо что-то видела, либо что-то слышала, либо что-то узнала… И, судя по всему, сама не ведает, что именно. Поговорим с ней сегодня, постараемся хоть какие-то детали понять. Но в первую очередь надо быстро и… хитро выяснить, какая группа крови у Кондаковой.

— Может, поинтересоваться у Ольги Валерьевны? Вдруг она знает?

— Ни в коем случае! — резко отверг Купревич. — Нужен кто-то другой… Кто сможет аккуратно выяснить и не вызвать у Кондаковой подозрений…

— А если Дергачев? — осторожно предположил Казик.

— Дергачев?.. — Полковник задумался. — Пожалуй, это единственный подходящий вариант. — Внимательно посмотрел на Казика и не то спросил, не то констатировал: — У вас он не вызывает подозрений. Попробую довериться вашему мнению. Вы же, в конце концов, психолог. Позвоните ему сами.

Аркадий Михайлович вытащил из кармана телефон и ахнул:

— Я же к вам пришел и выключил звук. А Сергей Геннадьевич мне, оказывается, несколько раз звонил!

Дергачев откликнулся после первого же гудка.

— Сергей Геннадьевич! Извините, не слышал вашего звонка. У меня на телефоне был выключен звук, — принялся оправдываться Аркадий Михайлович. — А у вас что-то срочное?

— В некотором смысле… — произнес Дергачев. — Вообще-то я ищу полковника Купревича.

— А вы не могли бы подойти сейчас к Олегу Романовичу? — спросил Казик и услышал в ответ:

— Вообще-то я здесь, под дверью кабинета сижу. Меня к вам не пускают, говорят, у вас совещание.

— А почему вы мне не позвонили? — спросил Купревич.