— У вас отпечатки возьмут. У Кондаковой уже взяли, — сообщил Купревич. — А вы вот постарайтесь вспомнить: кроме вон той еды — полковник кивнул на пакеты, — что-нибудь было? Из того, что можно съесть-выпить?

— Где в принципе что было, я не заметил, — признался начальник САБа, которому по службе полагалось на все обращать внимание, однако тогда его волновала только недвижимая Егорова и ничего больше. — Но… Вот это точно! На столе стояла упаковка сока и бокал. В бокале сок еще не засох. Значит, она его пила.

Да, вот это он заметил. Совершенно машинально. Все-таки профессиональная привычка сработала.

— Я сейчас позову следователя, она возьмет у вас показания. Причем интересует все, начиная с того вечера, когда на Егорову напали, — уточнил полковник и крикнул: — Наталья Петровна, идите сюда!

На пороге кухни появилась женщина средних лет.

— Здрасьте. — У нее был громкий, подчеркнуто строгий голос. — Надо только место найти. Кондакову я у нее дома допрашивала. Но она, наверное, уже спать ушла.

— У нас можно. У нас вон и дверь открыта. И Тоби у нас не кусается, — встрял сосед Петр Васильевич. — Да и мы спать никак не собираемся, у нас часто бессонница.

— Поэтому мы-то в понятые совершенно спокойно пошли. А другим-то утром на работу, — поддержала старика жена. — И Ниночке тоже утром на работу, так что пусть поспит.

— Я не сплю. Я здесь, — выдвинулась с лестничной площадки Кондакова.

Полицейский страж тут же преградил ей дорогу.

— Отстань! — огрызнулась Нина Григорьевна и скомандовала: — Идемте ко мне.

Она обитала точно в такой же двухкомнатной квартире, как у Егоровой, даже обстановка была похожей. Кто там рассказывал: Нина Григорьевна снимала квартиру у Ольги Валерьевны, а потом Ольга Валерьевна развелась с мужем, и Нине Григорьевне пришлось съехать, но ей повезло, она сняла такую же этажом выше?..Егорова и Кондакова подружились на почве жилья, а потом продолжили дружить на почве соседства. Какое это сейчас имело значение? Дергачев решил, что никакого.

— Вы в комнате разговоры разговаривайте, а я сейчас кофе с чаем заварю и бутерброды сделаю, — сказала Кондакова.

— Спасибо, мне не надо, — сухо отказалась следовательша.

— Надо — не надо, ваше дело! — отрезала Нина Григорьевна. — А мы с Сергеем Геннадьевичем не ужинали.

Надо — не надо, а на чашку кофе следовательша все-таки согласилась. А потом и на бутерброды — аж три штуки. И вроде бы даже помягчела. По крайней мере, ее подчеркнуто строгий тон сменился на вполне нормальный, куда лучше пригодный для беседы. Кондакова им не мешала — сидела на кухне.

— А что вы, Сергей Геннадьевич, все-таки думаете про Егорову? — задала вопрос следователь Наталья Петровна, и Дергачев смутился. Внутренне, конечно, так-то даже бровью не дрогнул.

Да неделю назад он о ней вообще не думал. Вежливая, спокойная женщина, внешне приятная, но не такая, чтобы взгляд зацепить. А в последние дня полтора он думал о ней постоянно — даже тогда, когда и повода не возникало. Вот просто стояла перед глазами, и голос ее звучал, и Сергея это неотступное присутствие вовсе не раздражало, а совсем наоборот — он сам ее не отпускал.

Почему?..

Похоже, если смущение ему удалось оставить внутри, то забродившие мысли вылезли наружу, поскольку Наталья Петровна спросила:

— Вам что-то вспомнилось? Что-то связанное с Егоровой?

Вспомнилось? Да нет, у него в голове было совсем другое, чему он объяснения пока не находил — лишь слегка удивлялся. Но следовательша была права — что-то в памяти всплывало. Однако это «всплывающее» не имело никаких четких очертаний. Даже не облачко — тень от облачка.

— Я пытаюсь сформулировать ответ на ваш вопрос. Я думаю, Егорова профессиональный работник и очень приличная женщина. Я понятия не имею, зачем уже дважды — а нападение в саду, полагаю, уже нельзя признать случайностью, — кому-то понадобилось покушаться на ее жизнь. Но я работаю в аэропорту всего лишь пару месяцев… Вам лучше пообщаться с Ниной Григорьевной, они были подругами.

— Уже пообщалась, — Наталья Петровна выразительно хмыкнула. — Яростная женщина!

— Она у нас клининговой службой руководит.

— У меня записано. Представляю, как она своих подчиненных метлой гоняет.

— Зато в аэропорту всегда порядок и чистота, — воздал должное Дергачев.

— Ну-ну… — вновь хмыкнула следовательша. — Человека у вас в аэропорту убили рядом с действительно чистым унитазом.

До своей квартиры Сергею было два шага, но он поехал на работу. Не мог оставаться дома, просто никак. Старший дежурный САБа при виде его очень удивился, однако вопросы задавать не стал. Дергачев поднялся на второй этаж, зашел в кабинет, рухнул на узкий топчан и тут же заснул. Снились ему облака — они медленно плыли по ярко-синему небу, превращаясь в бледные тени.

Проснулся он в семь утра. Спал всего-ничего, а чувствовал себя совершенно бодрым. И — голодным. Сходил в соседнее здание в столовую и плотно позавтракал. В восемь утра провел внутреннюю планерку. В девять началась общая планерка, Сергей обратил внимание, что клавиши с надписью «Огородов» и «Малафеева», которые всегда загорались, когда директор и его зам подключались к селекторному совещанию, на сей раз были выключены.

После селекторного совещания Дергачев позвонил Казику, но тот не ответил. Набрал номер отеля и узнал: Казик спешно исчез, причем даже на завтрак не спустился. Позвонил Огородову, однако и он трубку не взял. Набрал номер приемной, секретарша сказала, что Валерий Леонидович куда-то ушел, но без верхней одежды, его плащ в кабинете, а в плаще мобильник, потому как трезвонит. Ну а потом Огородов сам объявился, и он уже все знал от полковника Купревича. Однако знал без подробностей, и вызванный в кабинет начальник САБа тоже особой ясности не внес. В полном соответствии с инструкциями, которые полковник дал на прощание, — относительно всех, в том числе и директора.

Покинув директорский кабинет, Дергачев буквально столкнулся в приемной с Малафеевой. Она явно откуда-то приехала (легкое пальто нараспашку, изящная сумочка на плече, большой портфель в руке) и вид имела весьма озабоченный.

— Здравствуйте, — проявил вежливость Дергачев.

— Здравствуйте, — машинально отреагировала Малафеева и устремилась в свой кабинет.

— Екатерина Александровна, вас хотел видеть Валерий Леонидович! — воззвала к исчезающей за дверью спине секретарша.

Ответом ей был лишь кивок головой.

— Как-то нервно сегодня день начинается, — озадаченно пробормотала секретарша.

Сергей вышел в коридор и вновь позвонил Казику. И снова в ответ — тишина. И тут он сам занервничал.

Куда так срочно исчез Казик?

Как там Ольга, которой сейчас явно плохо, хотя врачи и сказали, что будет жить, поскольку ее вовремя в больницу привезли?

И что будет, если Ольге начнут звонить родители, но не дозвонятся, потому как телефон у нее изъяли полицейские, да и не смогла бы она по нему ответить? Ведь изведутся же! Сергей только один раз видел этих родителей, но нисколько не сомневался: перепугаются и совершенно изведутся! Он представил, что вот так вдруг внезапно «исчезла» бы его собственная дочь, которая только вчера его обрадовала перспективой стать дедушкой, и буквально бегом ринулся на второй этаж — в конференц-зал, оккупированный московской бригадой.

Однако дверь в комнату, где сидел полковник, ему преградил молодой человек со словами:

— Туда нельзя, идет совещание.

— А Казик, такой круглый, вихрастый… эксперт ваш, там?

— Там, — очень серьезно ответил молодой человек, все же усмехнувшись одними глазами.

И Сергей, подтянув себе из угла ближайший стул, сел ждать.

— …Да, Аркадий Михайлович, судя по всему, Марадинский, как говорят в подобных случаях, просто оказался не в то время не в том месте, — предположил полковник Купревич. — Мы пробили все, что с ним связано, начиная с момента, когда он появился на этот свет, и не нашли ничего существенного, чтобы его отправить на тот свет. А потому встает вопрос: почему убили в аэропорту?