Ныр слишком утомился и был изрядно голоден, чтобы обратить внимание на легкое движение воздуха – единственное, что выдавало крадущихся к нему углобоков. Тонкие фигуры, облаченные в облегающие доспехи черного и серого цветов, приближались к скрюченному человеку, словно тени-марионетки из индонезийского вайянга. Три силуэта были предельно осторожны, но беглец, пусть и с опозданием, вдохнув спертый воздух Дна, моментально почувствовал чужой запах. Он без оглядки рванул в ближайший тоннель, оставляя позади звон титановых крючьев и шипение углобоков. Преследователи замешкались лишь на мгновение, чтобы сосредоточенно продолжить бег за жертвой. Петляя по извилистым коридорам, Ныр, который испуганно несся по фосфоресцирующемуся покрытию, с удивлением отметил позади себя то ли перезвон колокольчиков, то ли смех ангелов Всеблагого.

Привычно бегущий человек передвигался быстрее углобоков, однако, и Ныр это четко понимал, Донный сектор был знаком ему лишь в общих чертах, а местные жители ориентировались в гирляндах разноуровневых тоннелей с закрытыми глазами, и, если он не успеет выскочить в Восточном секторе в ближайшее время, быть ему свежим мясом для этого отребья. Замечая в переходах других углобоков, которые показывали на него, не стараясь присоединиться к охотникам, Ныр старался выбирать дорогу, ведущую наверх. И вот беглец, несмотря на одышку, с радостью устремился в тоннель, круто взбирающийся к коммунитарным секторам, к спасению! Постепенно уклон становился все круче, и он, помогая себе руками, уже предвкушал, как выскочит в окраинных территориях, как вдруг подъем закончился… Изгой очутился на небольшой площадке, от которой шла узенькая тропинка над отвесной стеной. Метрах в двадцати внизу находилось поле вазоратумов и томатных агав. Растительности хватило бы, чтобы накормить четверть обитателей окраинных территорий Юга.

Позади Ныра раздался перезвон колокольчиков, обернувшись, застывший у пропасти человек увидел двух углобоков, с крючьями наизготовку. «Какая злая ирония, – успел подумать беглец, прежде чем устремился бежать по неширокому уступу. – Оказывается, у этих тварей такой мелодичный смех». Осторожно передвигаясь по узкой тропе, несчастный увидел неспешно вышедшего ему навстречу охотника из команды преследователей. Действительно, сзади так же неторопливо к нему приближались только две угловатые фигуры. Ныр отчаянно бросился вперед, полагая, что сможет справиться с единственным преследователем и добежать до перехода между уровнями.

Преграждая путь, к нему скользила тень, покрытая мерцающими антрацитовыми доспехами. Голову защищал иссиня-черный шлем то ли из керамопласта, то ли из тритоновой кожи, с узкими неровными прорезями для глаз и рта. Ныр метнул левую руку вперед, тень ускользнула от первого удара, но не смогла увернуться от правой руки закаленного в нищих кварталах бойца. Шлем сдвинулся набок, и существо, отскочив на два шага, одновременно скинуло защиту с головы, а другой рукой перехватило крюк. Нападавший с удивлением уставился на стоящую перед ним фигуру. Светло-русые волосы, заплетенные в множество косиц, рассыпались по узким плечам. Перед ним стояла женская особь возраста двадцати земных лет. Бледную кожу прочерчивала струйка крови, текущая из уголка рта, – последствия удачного удара, выражение ее лица не отражало ни гнева, ни злости, скорее было сосредоточенно. Секундной растерянности Ныра хватило на то, чтобы девушка небрежно метнула крюк ему под ноги. Титановый механизм щелкнул и замкнулся на двух ногах. Беглец нелепо завалился вперед головой, больно ударился о жесткое покрытие, и, уже взглянув на окруживших его охотников, он с изумлением увидел, что два подоспевших углобока, сняв уродливые шлемы, также оказались женщинами. Одна из них достала инъекционный дозатор, прикоснулась к шее обреченного и ввела какой-то препарат. «Эти суки и освежуют меня», – обреченно подумал Ныр, теряя сознание.

За глаза его обычно называли Вислоус из-за темных, торчащих вниз усов, естественно не догадываясь, что сам он, имея такую растительность на лице, отождествлял себя со знаменитым коллегой прошлого – биологом Луниным и с еще более знаменитым древним философом Ницше. Да и вряд ли кто-то попытался сказать такое Константину Бу, несмотря на одну из самых мирных профессий в Первограде – биоинженер, его роднил с великими мужами прошедших веков и несколько безумный взгляд, который таил в себе опасную непредсказуемость. Трудно было сказать, что главный агроном мог сделать в следующую минуту – ударить недруга тесаком или донести на него стражам.

Константин с видимым умиротворением шагал по Латеральной оранжерее № 5. Вообще, независимо от состояния дел в секторе, главный агроном всегда чувствовал особый покой, находясь среди друзей и подопечных – растений Первограда. Даже чувство беспокойства, терзающее более недели, как-то затихло, уменьшилось, но по-прежнему жило в недрах души биоинженера. Его попытка поговорить с родственником по жене – третьим мужем Жуанзубаном Хо не принесла облегчения. Все домыслы далекого от техники Константина Бу великий энергетик опроверг, но пояснять ничего не стал, отделавшись общими замечаниями типа: «необходима постоянная корректировка систем» или «возможные сложности могут нивелироваться производством дополнительного оборудования в Primourbem». И все?

«И все!» – главный агроном в сердцах ударил по прозрачной перегородке, за которой более года он безуспешно пытался вырастить таинственные вазоратумы. Константин был умным человеком и понимал, что в космическом городе что-то происходит. Сбои с подачей электричества и воды для оранжерей приобретали системный характер. Несмотря на то что такие недоразумения не сказывались на флоре Первограда, биоинженер не терпел неопределенности в своей работе. Однако, задавая себе вопрос о том, насколько он был бы откровенен с Жуанзубаном Хо, агроном признавался себе в вещах, которыми не стал бы делиться даже с самым близким человеком – своей женой Еленой.

Мысли, вызревавшие у Константина Бу, неспешно сложились в апокалиптическую картину гибели мегастанции. Главный агроном с ужасом представил, как безвоздушное пространство хладнокровно уничтожает плоды его деятельности: небывалые растения Первограда, которые он выводил многие годы. Его сознание металось в неизбежности, словно лабораторная крыса, ищущая выход из лабиринта. И тут человек, любящий растения более чем людей, понял, что у него есть средство, способное изменить «град обреченный», говоря словами древних книжников.

Стражей всегда можно было отличить от других граждан коммунитарных секторов, наверное, так же, как и углобоков от обычных людей. Охранителям всегда полагался больший кусок плоти, больше растительной пищи и воды. Это была одна из привилегий, дарованных военному сословию Первограда. Даже Старейшины демонстративно получали меньше питания по сравнению с армейцами космического города. Возможно, поэтому от шагающего в цивильном платье Недобурея Го отшатывались не знающие его жители Восточного сектора и подобострастно здоровались более осведомленные горожане.

Взводный уверенно и неспешно шагал по окраинным кварталам зоны. Был еще станционный день, поэтому большая часть голодранцев находилась на принудительных работах в разных частях сектора. По улицам окраин неспешно бродили лишь местные торговцы и служители, отдыхали семейные женщины, уставшие от своих многочисленных домочадцев. Особняком от них собирались кучкой смертопроказницы, возбужденно шепчась и оглядываясь по сторонам. Однако их время еще не наступило. Они ждали несчастную голытьбу из окраинцев. Когда уставшие от изнурительной работы люди готовы были на любые жертвы, лишь бы извлечь себя из низших слоев первоградского мира, смертопроказницы давали отчаявшимся такую возможность. Как правило, они были честны в договорных отношениях: женщины без устали выдавали уставшим работягам несколько дней сексуальных утех – разнузданных, изощренных, непрекращающихся, а те обязывались предоставить свою плоть без остатка кровожадным прелестницам, как только устанут от потока соитий или не потеряют ум от наслаждения.