— Вот ты вопрос задай, а остальные, пока не научатся руки поднимать, пусть лучше молчат! — прикрикнул я на крестьян, чуть добавив громкость голоса.

Сработало. Замолчали.

— Никаких долгов мы за собой не знаем! Лжа всё это! — поднялся изрядно заросший мужик, на которого я указал, отчаянно мнущий в руках свою шапку.

— Велейская волость не только не принесла казне прибыли, в расчёте на которую вам полотняную фабрику построили и плугами — боронами наилучшими снабдили, но и убыток большой нанесла. Двести одну тысячу вы казне задолжали! Оттого и сердит на вас государь!

— Неправда! — раздался выкрик из второго ряда.

— Ксенофонт Никитич, вы же должны знать точную сумму долга? — задал я провокационный вопрос хитровыделанному голове, — Назовите её выборным.

— Кхм, — прокашлялся голова, видимо для того, чтобы его голос звучал так же уверенно и громко, как мой, — Долг за волостью действительно есть и он составляет двести одну тысячу триста двадцать восемь рублей шестьдесят девять копеек.

— Так чтож ты раньше-то молчал, Ксенофонт Никитич! — в сердцах выкрикнул представительный старец, сидящий прямо передо мной, — До какого позора нас довёл! Сам царь — батюшка на нас осерчал и словно батрака — бедоносца в чужие руки отдал!

Эх, как уездного голову-то перекривило… Очень на то похоже, что-то у него не так пошло, как задумано было.

— Если вопросов больше нет ни у кого, — показательно посмотрел я на выборных, не наблюдая леса рук, — То я продолжу. Как крепостные вы мне не интересны. Заканчивайте с урожаем и выплатами в казну, а потом мы размежуем участки и я отправлю большую часть из вас на оброк, но я это лишь так назвал, чтобы понятно было. На самом деле платить вы мне станете за аренду земли.

— И сколько же? — раздался уже почти знакомый голос из-за спин.

— Встань уже, чтобы я тебя увидел, — ухмыльнулся я в ответ, глядя в сторону нарушителя дисциплины.

Не сразу, но невысокий косматый мужичок всё-таки поднялся с места.

— Как зовут?

— Ну, Иван…

— Просто Иван?

— Иван Васильевич Сироткин, староста я из Бабино.

— Хорошее название, — хмыкнул я в ответ, поймав взглядом смешки в бороду от нескольких мужиков, — Обязательно вас навещу. А на вопрос отвечу — ровно столько, сколько сами назовёте.

— А ежели я одну копейку назову? — осклабился мужик.

— Значит без земли останешься, только и всего, — развёл я руками. — Для непонятливых, объясню. Зимой землемер нарежет участки, примерно равные, и учтёт, чтобы удобно было их обработать, а потом я их на торги меж вами поставлю. Кто больше оброка с участка, скажем, десятин в восемь — десять, мне предложит, тот и будет там хозяйствовать.

— А ежели я два участка захочу? — задрал нос мужичок.

— Так торгуйся, кто же тебе не велит. Кстати, оброчные смогут себе вольную выкупить, если захотят. На этот год, полагаю, рублей пятьдесят серебром за ревизскую душу и по двадцать за остальных, будет довольно. Но только, если всей семьёй выкупаетесь.

— А те, кто под оброк не попадёт? — догадался-таки поднять руку ещё один.

— От выработки будет зависеть, — демонстративно почесал я затылок, — Тем, у кого заработок высокий будет, вольную я без денег лет через пять выпишу, а остальным попозже.

— Врёшь ведь, барин! От крепости нас освободишь, а сам с кем останешься? — победно вскрикнул Сироткин, словно его вдруг что-то озарило.

— А куда ты от меня денешься? В город уйдёшь, чтобы лёгких денег поискать? Так не найдёшь, сразу тебе говорю. Всё, что заработаешь, на жильё и питание потратишь. Сейчас у тебя и изба с печью, и жена под боком, и сам с голоду не пухнешь. В городе этого не будет.

— Я одного не понимаю, Ваше Сиятельство, — приподнял руку тот старец, который на Ксенофонта недавно окрысился, — А вам-то что за прибыль с нами возиться? Я и так и этак прикидываю, и не выходит никак, что вы свой капитал сумеете вернуть.

— Сдаётся мне, я сумею вас удивить. Поспорить готов, что на тех землях, что я под собой оставлю, урожай не чета вашим будет. Того же овса или льна я раза в полтора с десятины больше сниму, чем любой из вас, а то и больше.

Пока старец мою информацию переваривал, Иван Васильевич опять вылез.

— Барин, а барщина будет?

— Будет конечно, — подтвердил я, вызывая победную улыбку у него на лице, — Во все времена, кроме посевной, покосов и уборочной вы раз в неделю на себя будете работать. Это и будет барщина.

— Э-э-э…

— Что непонятного? Я что ли буду ваши лужи перед воротами засыпать? Или свои же заборы чинить, чтобы вам не стыдно перед соседями было? Опять же — школа и больница есть, а кто им дров привезёт? Барин? Нет уж, голубчик. Раз сам не догадался доброе дело сделать, то пойдёшь его по разнарядке исполнять. Или тебе особый пендаль животворящий необходим, чтобы перед своим домом дорогу в порядок привести и забор побелить? — оглядел я оторопелые лица старост, — Прошёлся я сегодня по селу. Могу сказать, как свиньи вы живёте. Во дворы заглядывать не стал, но то, что перед ними творится — это просто позорище. Ну, ничего. Могу дать месяц для исправления, а потом найду, кто вам на воротах, перед которыми грязь и лужу увижу, свиной пятак дёгтем нарисует.

— А ежели я поймаю этого живописца и рыло ему набью? — этак гордо вскинулся самый мелкий из старост.

— Попробуй. Думаю, рисовальщики уже завтра к нам приедут. Но твои слова я запомнил. Как захочешь сразиться с ними, так мне сразу скажи. Мы всем селом придём на твою битву посмотреть, — ухмыльнулся я.

— И что нам завтра делать? — чуть растерялся мужичок, но нашёлся с вопросом, который и задал.

— Думать. Жизнь у вас поменялась. Я пока старые устои ломать не стану. Желаете дальше всем обществом услуги выборных оплачивать — на здоровье. Но не дай вам Бог платежи в казну пропустить! За это строго буду спрашивать. Захребетники России не нужны!

— То есть, мы выборным уже не подчиняемся?

— Тебе мои документы показать? Один из них лично Его Величеством подписан, а остальные нашим губернатором удостоверены. Следуя им — нет больше над вами власти выборных, как и понятия о них. А вот вы, как старосты, мне окажетесь нужны.

— А что же тут тогда господин Селивёрстов делает? — позволил себе оскалиться Бугров.

— Отчего бы моему управляющему не послушать, о чём мы с его подчинёнными говорим? Лично я никакой беды в том не вижу, — состроил я благостную физиономию, только что низвергнув вчерашнего правителя волости, — Если что, я предложил Никифору Иннокентьевичу эту должность и он принял моё предложение. Вас что-то не устраивает?

Удельного голову не устраивало всё! Что в общем, что в частностях. Предполагаю, что он даже мне неприятностей попытается доставить, а то и вовсе придумает, как меня жизни лишить, но не сейчас. Корону я с него снял прилюдно и однозначно.

Короче — неплохо поговорили…

— Барин, — чуть слышно позвал меня Прошка по окончании собрания. — Я с местными пацанами познакомился и хочу с ними сдружиться.

— Хорошее дело, — заметил я. — Только вино не дам. А не дай Бог запах учую, так ещё и лично выпорю.

— Я не о том, — вздохнул парень, — Барин, если я тебе сегодня больше не нужен, то дозволь с ребятами ночью на Велье за раками сходить.

— Ого, — присвистнул я. — А не холодно на раков идти? Вообще-то Покров на носу.

— Так осенью самые вкусные раки. К тому же, мы ведь не полезем в воду. У пацанов плот есть. Вот они по ночам с него острогами раков и ловят.

Вот тут я выпал в осадок. В моём понимании с острогой на медведя ходят. Ну или, в крайнем случае, на человека, как это было с Никитой при разгроме банды. Но на раков? Ладно хоть Прошка объяснил, что острога у пацанов представляет собой расщепленную с одного конца длинную палку, в расщеп которой вставлен клин.

— И как же пацаны раков выискивают на дне? — стал мне интересен процесс.

— На мелководье их хорошо видно, если Луна светит, — пояснил Поползень.