Когда мы вышли из кабинета, Сорокин шумно выдохнул:

— Леонид Иванович, как думаете, получится?

— Думаю, — я понизил голос, — у нас есть неделя, чтобы подготовить такое предложение, от которого будет трудно отказаться.

В вестибюле ЦКК было по-прежнему людно. Но теперь эта суета казалась уже не такой тревожной. Мы быстро вышли из здания.

— В завод, Степан, — скомандовал я, садясь в машину. — У нас много работы.

После встречи с Орджоникидзе день прошел в лихорадочной работе. Сорокин засел за подготовку подробных технических расчетов, я провел три совещания подряд по плану модернизации производства.

Уже под вечер, когда я просматривал последние документы, в кабинет вошел Головачев:

— Леонид Иванович, записка от Глушкова. Говорит, срочное.

На клочке бумаги карандашом было написано всего несколько слов: «Есть важная информация по К. Нужна встреча. Чайная в пять»

Я взглянул на английские часы «Хендерсон», уже без четверти пять. Если Глушков использовал такой способ связи, значит, дело действительно серьезное.

— Степан еще не уехал? — спросил я секретаря.

— Ждет во дворе.

— Хорошо, — я надел потертый френч. В заводской чайной не стоило появляться в слишком официальном виде. — Тогда я выезжаю.

«Бьюик» медленно катил по вечерним улицам. Я размышлял над ситуацией. Глушков не из тех, кто поднимает тревогу по пустякам. Если он просит о срочной встрече, значит, раскопал что-то действительно важное.

Заводская чайная встретила запахами щей и свежевыпеченного хлеба. В этот поздний час посетителей почти не было, только пара рабочих у дальнего окна да старый кладовщик, дремлющий над остывшим чаем.

Глушков уже ждал за обычным столиком в углу. Я отметил, как он машинально трет переносицу, верный признак важных новостей.

— Леонид Иванович, — он говорил, почти не разжимая губ, — есть интересный человек у Крестовского. Николай Петрович Колосов, заместитель по производству. Вернее, уже бывший заместитель.

Я кивнул пожилой буфетчице, молча поставившей перед нами два стакана чая в мельхиоровых подстаканниках:

— Рассказывайте.

— Три дня назад Крестовский устроил ему форменный разнос на техническом совете, — Глушков понизил голос. — При всех главных инженерах, при военпреде. За якобы срыв поставок оборудования из Германии.

Он достал измятую папиросу:

— А на самом деле Колосов обнаружил приписки в контрактах. Завышение стоимости в полтора раза, липовые накладные, двойная бухгалтерия. Попытался доложить Крестовскому с глазу на глаз.

— И?

— Тот взбесился. Отстранил от должности, перевел в рядовые инженеры. А все наработки Колосова по модернизации производства передал своему племяннику, только что из Промакадемии.

Я отхлебнул горячий чай, внимательно наблюдая за Глушковым. Его обычно невозмутимое лицо выражало искреннее возмущение, значит, история задела за живое.

— Это еще не все, — он наклонился ближе. — Колосов двадцать лет на заводе. Все производство на нем держалось. А Крестовский приказал освободить заводскую квартиру в течение недели. У человека больная жена, двое детей.

За окном проскрипел трамвай. Я обдумывал услышанное. Такой человек — находка. Знает все внутренние схемы, имеет документы, унижен и оскорблен.

— Как вы на него вышли? — спросил я, внимательно глядя на Глушкова. Надо все проверить. Крестовский не дурак, может подставить липу. В которую я попадусь, как придурок.

Мой помощник усмехнулся:

— Случайно вышло. В пивной на Маросейке. Знаете, где напротив часовой мастерской? Там у нас… — он слегка замялся, — свой человек буфетчиком работает. Докладывает, кто из инженеров Крестовского заходит, о чем говорят.

Глушков отхлебнул остывший чай:

— Позавчера Колосов засиделся там допоздна. Один, без компании, это необычно. Раньше он вообще почти не пил. Ну, мой человек разговорил его потихоньку. А когда тот понял, что слушатель попался понимающий, даже обрадовался.

— Сам все рассказал?

— Прорвало его. Два часа говорил, все из души выплескивал. Про унижение на совете, про племянника-выскочку, про двойную бухгалтерию. И главное, про дневник свой проговорился. Двадцать лет записей, представляете?

Я кивнул. Грамотная агентурная работа, держать людей в пивных, где инженеры расслабляются после работы.

— Что сам Колосов?

— Сломлен, — Глушков покачал головой. — Но… — он сделал паузу, — есть одна деталь. Он все эти годы вел личный дневник. Записывал все махинации, все подозрительные сделки. Для подстраховки.

Я понимающе кивнул. В девяностых я тоже встречал таких педантичных технарей старой школы — они фиксировали каждую мелочь, каждое нарушение.

— И где сейчас эти записи?

— В надежном месте, — Глушков усмехнулся. — В сейфе у шурина в Мосгорбанке. На случай, если Крестовский решит устроить обыск.

— Как думаете, пойдет на контакт?

Глушков задумался, разглядывая пар над стаканом:

— Если правильно подойти… Он человек старой закалки, из инженеров еще земского времени. Для него репутация завода — не пустой звук. А то, что творит Крестовский, ни в какие ворота не лезет.

— Где можно с ним встретиться? Только не здесь.

— Есть одно место, — Глушков понизил голос до шепота. — Он каждый вечер гуляет в сквере у Чистых прудов. Доктор прописал моцион для сердца. Между семью и восемью.

Я допил остывший чай:

— Хорошо. Организуйте. Только осторожно, без лишних глаз. Не на открытом месте, разумеется. Где-нибудь на конспиративной квартире. Ну, не мне вас учить.

Глушков кивнул:

— Сделаем. Только человек опасается — он помедлил. — Там такие документы, Леонид Иванович. Если все всплывет, ему головы не сносить.

— Понимаю. Гарантируйте ему безопасность. И работу у нас, с повышением. Если надо, отправим на Урал, в Туркестан или на Дальний Восток. Куда хочет. И квартиру для семьи найдем, получше прежней.

Когда я вышел из чайной, уже стемнело. У входа ждал верный «Бьюик».

Я на минуту задержался, глядя на освещенные окна заводских корпусов. Колосов, это серьезный козырь. Если сыграть правильно, его документы могут стать решающим ударом.

После разговора с Глушковым прошло два дня. За это время я поручил проверить всю информацию о Колосове.

Елена через каналы в наркомате подтвердила его безупречную репутацию. Величковский знал его еще по старым временам, высоко отзывался о технической квалификации. Даже Котов вспомнил, что до революции Колосов считался одним из лучших специалистов по мартеновским печам.

Глушков тем временем осторожно прощупывал почву через своих людей. Убедился, что за Колосовым нет слежки, что он действительно настроен решительно. Организовал первый пробный контакт, как бы случайную встречу в букинистическом магазине на Мясницкой, где его человек завел разговор о возможности найти другую работу.

Параллельно я распорядился подготовить все необходимое, чтобы умаслить ценного работника. Собрал информацию о его привычках и пристрастиях.

Вскоре я был готов к встрече. На исходе второго дня я отправился к Колосову.

Как обычно, падал снег. Полностью устал карнизы старого дома в Большом Харитоньевском переулке.

«Бьюик» я оставил за два квартала, дальше пошел пешком. В такую погоду никто не обратит внимания на человека в потертом пальто. Сегодня я без Степана, чтобы сохранить конфиденциальность встречи.

Нужный подъезд я нашел безошибочно, второй от угла, с облупившейся лепниной над входом. Конспиративная квартира Глушкова располагалась на третьем этаже. Раньше здесь жила его тетка, теперь место использовалось для особо важных встреч.

Поднимаясь по старой скрипучей лестнице, я отметил характерные детали: свет в парадной приглушен, но не погашен полностью, на площадках чисто, значит, дворник прикормлен и будет присматривать за посторонними.

Глушков открыл дверь прежде, чем я постучал:

— Проходите, Леонид Иванович. Николай Петрович уже здесь.