Главврач Иван Петрович чуть не прослезился, когда я подписывал дарственную: «Леонид Иванович, да с такой машиной мы теперь сможем даже из дальних рабочих поселков тяжелых больных доставлять!». Я знал, что слухи об этом разошлись по всем цехам, создавая нужный образ директора, думающего прежде всего о людях.

Зимнее утро только занималось, морозный туман окутывал московские улицы.

Усевшись в машину вместе с Сорокиным, я еще раз мысленно пробежался по плану разговора. Опыт корпоративных войн из будущего подсказывал, в таких ситуациях важно не только что говорить, но и как.

Сорокин на соседнем сиденье нервно перебирал бумаги. Молодой инженер явно волновался перед встречей с высоким начальством.

— Александр Владимирович, — обратился я к нему, — давайте еще раз пройдемся по ключевым цифрам.

Надо успокоить парня. В конце концов, его доклад мог стать решающим.

Утренний морозный воздух обжигал лицо. «Бьюик» медленно катил по заснеженной Маросейке, пробираясь к центру.

До встречи в ЦКК оставалось полчаса. Только нам сначала надо заехать еще в одно место.

— Остановите здесь, Степан, — я заметил знакомую фигуру у входа в чайную. — Подождите нас.

Сорокин встрепенулся на соседнем сиденье, его очки чуть вспотели от волнения при виде того, кто ждал нас:

— Леонид Иванович, мне что, тоже участвовать в разговоре?

— Нет, Александр Владимирович, — я мягко остановил его порыв. — Просмотрите пока еще раз графики испытаний. Особенно обратите внимание на температурные режимы, это первое, о чем спросит военная приемка.

Я намеренно дал ему конкретное задание, молодому инженеру сейчас важно чувствовать свою значимость, а не отвлекаться на закулисные игры. К тому же, чем меньше свидетелей у разговора с Бауманом, тем лучше.

Сорокин понимающе кивнул и снова углубился в бумаги. Его технический склад ума явно больше тяготел к точным цифрам, чем к политическим интригам.

Бауман топтался у дверей неприметного заведения, поднятый воротник потертого пальто, видавшая виды каракулевая шапка. Сразу видно хотел остаться незамеченным. Я отметил, как нервно его пальцы теребят пуговицу, явно есть важная информация.

— Доброе утро, Карл Янович, — я намеренно сказал это негромко. — Не зайдем погреться?

Внутри чайной пахло свежей выпечкой и щами. В этот ранний час посетителей почти не было, только пара рабочих у дальнего стола да старик в потертом тулупе у печки.

Бауман быстро прошел в дальний угол, где темнее. Я отметил, как он на ходу машинально поправляет очки, характерный жест, выдающий крайнее напряжение.

— Леонид Иванович, — он говорил почти шепотом, — ситуация осложняется. Орлов будет не один.

Я внимательно наблюдал за его лицом. Желтоватая бледность, легкая испарина на лбу, новости явно серьезные.

— Кто еще?

— Представитель из комиссии Куйбышева. — Бауман нервно оглянулся на входную дверь. — И это меняет все. Комиссия курирует вопросы реорганизации промышленности.

Я понимающе кивнул буфетчице, принесшей два стакана чая в подстаканниках. Дал ей монету:

— Мы тут посидим немного. Не беспокойте.

Бауман отхлебнул горячий чай, немного успокоился. Я намеренно сделал паузу, давая ему собраться с мыслями.

— Что еще за комиссия, Карл Янович?

— Готовят большой доклад по реорганизации частной промышленности, — он говорил уже увереннее. — Ваш случай может стать показательным.

Я отметил, как изменилась его поза, теперь он подался вперед, локти на столе. Значит, переходит к главному.

— В каком смысле показательным?

— Серго… — Бауман запнулся, — товарищ Орджоникидзе ищет новые формы взаимодействия с частным сектором. Но есть и другие мнения.

За окном проскрипел трамвай. Бауман понизил голос еще больше:

— Крестовский вчера встречался с людьми из группы Рыкова. Они продвигают идею полной автономии частных предприятий. Без государственного контроля.

Я внимательно следил за выражением его глаз. За стеклами пенсне читалась искренняя тревога.

— А Серго?

— Он… — Бауман помедлил, — он ищет золотую середину. Государственный контроль, но без удушения инициативы. Понимаете?

Я понимал. И видел, что Бауман неслучайно организовал эту встречу. Он тоже ищет союзников.

— Что посоветуете?

— Начните с технических проблем, — он машинально протер запотевшие очки. — Орлов из военной приемки их сразу подхватит. А потом… — он сделал паузу, — покажите перспективу. Как можно совместить частную инициативу с государственными интересами.

Я отметил, как его пальцы перестали нервно теребить пуговицу, значит, высказал главное. Теперь можно заканчивать разговор.

— Спасибо, Карл Янович. Это очень важная информация.

Он поднялся, одергивая пальто:

— Только помните — этого разговора не было. Я просто случайно зашел погреться.

— Разумеется.

У выхода он вдруг обернулся:

— И еще. Серго ценит прямоту. Но без лишней дерзости.

Я понимающе кивнул. В прошлой жизни я тоже учился балансировать между откровенностью и почтительностью в кабинетах власти.

Когда я вернулся в «Бьюик», Сорокин вопросительно посмотрел на меня:

— Все в порядке, Леонид Иванович?

— Да, — я улыбнулся. — Теперь знаем, с какой стороны зайти. Степан, в ЦКК!

Автомобиль тронулся. Впереди уже виднелся купол здания на Ильинке. Теперь я точно знал, с чего начать разговор с Орджоникидзе.

Здание ЦКК-РКИ на Ильинке выглядело внушительно. Бывший особняк Купеческого общества сохранил свою дореволюционную монументальность. У входа дежурили красноармейцы с винтовками, тщательно проверяя документы.

В вестибюле нас встретил молодой человек в гимнастерке, помощник Орлова:

— Товарищ Краснов? Прошу за мной. Товарищ Орджоникидзе ждет.

Я заметил, как нервно сжал папку с чертежами Сорокин. Молодой инженер явно робел перед предстоящей встречей.

— Спокойно, Александр Владимирович, — тихо сказал я на ходу. — Помните: вы лучший специалист по этой технологии. Просто излагайте факты.

Пока поднимались по широкой мраморной лестнице, я отметил характерные признаки партийного учреждения. Красные ковровые дорожки, портреты вождей на стенах, суровую деловитость сотрудников. Как же это отличалось от купеческой роскоши прежних хозяев здания.

В приемной уже ждал Орлов. Подтянутый военный инженер лет пятидесяти, с седеющими висками и характерной военной выправкой.

На кителе поблескивали ромбы военно-технической службы и знак военной приемки. Его цепкий взгляд за стеклами пенсне выдавал человека, привыкшего замечать мельчайшие технические детали.

Я сразу узнал этот тип, такие инженеры старой школы и в моем времени составляли костяк военной приемки. Педантичные служаки, для которых качество важнее любых связей.

Рядом с ним сидел незнакомый человек в штатском. Видимо, тот самый представитель комиссии Куйбышева.

— А, Краснов, — Орлов привстал. — Вовремя.

Я отметил, как он внимательно оглядел мой простой френч и особенно задержал взгляд на следах машинного масла на рукаве. В глазах промелькнуло одобрение, военный инженер оценил близость к производству.

Массивные двери кабинета открылись.

Серго Орджоникидзе встретил нас, стоя у огромного стола красного дерева. Коренастый, крепко сбитый, с характерной южной внешностью.

Черные с проседью волосы, густые брови, живые темные глаза. Простой военный китель, никаких знаков различия, только орден Красного Знамени. В его облике чувствовалась какая-то особая энергия старого большевика-подпольщика, прошедшего тюрьмы и ссылки.

Движения резкие, порывистые, но без суеты, чувствовалась привычка командовать. Пронзительный взгляд из-под густых бровей сразу оценивал собеседника, словно просвечивал насквозь. На столе перед ним раскрытая папка с документами, очки в простой металлической оправе, карандаш с обгрызенным концом.

Я отметил характерную деталь: руки с въевшейся типографской краской. Значит, лично работает с документами, не перекладывает на помощников. Такие руководители внушали мне уважение и в будущем, те, кто сам вникает в детали, а не просто подписывает бумаги.