А вот Величковский, несмотря на бессонную ночь, казался необычайно оживленным. Его седая бородка чуть подрагивала от возбуждения, пока он в третий раз перепроверял расчеты.

— Нет, вы только посмотрите, Леонид Иванович! — он постучал карандашом по формулам. — Как мы раньше этого не заметили, уму непостижимо.

Я подался вперед, борясь с усталостью. На столе перед нами лежали технические документы Крестовского, те самые, что он представил комиссии.

— Вот здесь, — профессор обвел формулу красным карандашом. — При таком режиме охлаждения неизбежно образование микротрещин в структуре металла. Да-да, не спорьте, я это еще в Фрайберге наблюдал.

А я и не спорил. Сил уже нет. Мы изучали документы всю ночь. Прорыв произошел только сейчас, под утро.

Профессор схватил потрепанный справочник с полки:

— Смотрите! При температуре выше тысячи шестисот градусов такая структура просто не может быть стабильной. Это же базовые законы металловедения!

— Значит… — я хотел, чтобы он подтвердил мои догадки.

— Именно! — Величковский торжествующе поднял палец. — Их сталь будет разрушаться при критических нагрузках. Не сразу, постепенно, но тем не менее, неуклонно, — он развел руками. — Для оборонного заказа это катастрофа.

Он достал из ящика стола старую тетрадь в клеенчатом переплете:

— Вот, мои записи тридцатилетней давности. Мы исследовали похожий эффект в лаборатории Круппа. Тогда не смогли решить проблему — не было нужного оборудования для точных измерений.

На столе зашипел электрический чайник, одно из немногих современных удобств в старомодной квартире профессора.

— А у Крестовского такие же проблемы будут? — спросил я, принимая чашку крепкого чая.

Отпил и блаженно улыбнулся. Это то, чего не хватало. Я сразу почувствовал себя лучше.

— Обязательно! — Величковский азартно потер руки. — Более того… — он порылся в бумагах. — Вот их график испытаний. Видите этот странный скачок на кривой прочности? Они его объясняют погрешностью измерений, но это далеко не так.

— Это уже начало разрушения структуры?

— Точно! — профессор просиял. — А теперь сравните с нашими результатами.

Он разложил графики рядом. Разница была очевидна даже усталому глазу.

— Ваша технология… — он помедлил. — Простите, наша технология дает совершенно другую картину. Стабильная структура, никаких микротрещин. И главное — полное соответствие теории!

За окном уже совсем рассвело. Где-то внизу прогрохотал первый трамвай.

— Знаете что, — Величковский вдруг посмотрел на меня необычайно серьезно. — Им придется отозвать заказ. Как только военные специалисты обнаружат этот дефект. А они обнаружат, поверьте моему опыту.

Я потер глаза, пытаясь собраться с мыслями. Сказывалась бессонная ночь, но азарт открытия перевешивал усталость.

— Значит, нам нужно действовать.

— Подготовить подробное техническое заключение, — подхватил профессор. — Со всеми выкладками, графиками, теоретическим обоснованием. Я подниму свои старые записи из Фрайберга.

Он уже рылся в книжном шкафу, бормоча что-то по-немецки. Я улыбнулся, глядя на его энтузиазм. Мы нашли именно то, что искали, серьезную техническую ошибку в расчетах Крестовского.

Оставалось только правильно использовать это открытие. Я усилием воли заставил себя встряхнуться. Сейчас не время расслабляться. Поэтому от профессора я отправился дальше.

Морозное зимнее утро застало меня в кабинете заводоуправления после бессонной ночи у Величковского. На столе дымилась чашка крепкого чая, заботливо принесенная Агафьей Петровной. Английские часы «Хендерсон» показывали начало десятого.

Телефонный звонок нарушил тишину:

— Милый? — голос Елены в трубке никелированного «Эриксона» звучал приглушенно. — Я в архиве наркомата. Здесь почти никого, но говорить придется быстро.

— Что-то нашла?

— Да, и очень серьезное. Помнишь запрос о немецких журналах? Я достала оригинал из архива. — В трубке послышался шелест бумаг. — Так вот, почерк в документе совершенно не похож на обычный почерк Николаева.

— Откуда у тебя образцы для сравнения?

— Взяла в канцелярии несколько его резолюций якобы для сверки исходящих документов. Смотри сами — я привезу тебе копии. Подпись тоже другая, не такая, как обычно.

За ее спиной послышались чьи-то шаги, она на секунду замолкла.

— И еще одно, — продолжила она уже совсем тихо. — В журнале посещений за прошлую неделю есть интересная запись. К Николаеву приходили из «Металлообработки». Пробыл у него час. А сразу после его ухода появилось распоряжение о срочном созыве комиссии.

В коридоре наркомата явно кто-то ходил — Елена говорила все тише:

— Мне нужно просмотреть еще старые протоколы заседаний. Кажется, была похожая история с Коломенским заводом… Позвоню, как только что-то найду.

Я положил трубку и сделал пометки в блокноте сафьянового переплета. В дверь деликатно постучали — это был Головачев:

— Леонид Иванович, Василий Андреевич просит разрешения зайти. Говорит, срочные новости по финансовой части.

— Пусть заходит.

В кабинет вошел Котов, как всегда подтянутый, в строгом костюме-тройке дореволюционного покроя. В руках он держал свою неизменную черную конторскую книгу в клеенчатом переплете.

— Любопытнейшие вещи обнаружились, Леонид Иванович, — главбух устроился в кресле, аккуратно раскладывая на столе какие-то бумаги. — Помните тот перевод через Промбанк? Я проследил его дальнейший путь.

Он достал из книги несколько банковских выписок:

— Смотрите. Деньги сначала поступили на счет некоего «Торгово-промышленного товарищества» в Обществе взаимного кредита. Обычная подставная контора, таких сейчас десятки.

Котов перевернул страницу:

— Оттуда сумма разделилась на три части. Первая ушла в кооперативный банк, якобы на закупку оборудования. Вторая — через «Московское учетное общество» куда-то в Ригу. А третья… — он значительно поправил пенсне, — оказалась на личном счете некоего Николаева Сергея Петровича.

— Брата нашего куратора из ВСНХ?

— Именно! — Котов удовлетворенно кивнул. — Формально для финансирования научных исследований в Промакадемии. Но я проверил, никаких следов этих исследований нет. Только бумаги о получении средств.

Он достал еще один документ:

— А вот что особенно интересно. Три дня назад с этого счета была снята крупная сумма. И в тот же день в Госбанке некто приобрел облигации золотого займа. На предъявителя.

— То есть деньги обналичили самым надежным способом, — я понимающе кивнул.

— Совершенно верно. И теперь их никак не отследить, — Котов аккуратно сложил бумаги. — Но факт перевода и его связь с братом Николаева мы можем доказать документально.

За окном послышался гудок паровоза с Николаевской железной дороги. Часы пробили половину одиннадцатого.

— Василий Андреевич, — я подался вперед, — а что с финансовыми документами самого Крестовского? Те, что он представил комиссии?

Главбух понимающе усмехнулся:

— Уже работаю над этим. Там тоже есть несоответствия. К вечеру подготовлю подробный анализ. А сейчас позвольте откланяться. Еще не завтракамши.

Когда Котов ушел, я тоже почувствовал, что голоден, сказывалась бессонная ночь у Величковского. Решил спуститься в заводскую столовую.

В длинном зале с высокими потолками пахло борщом и свежевыпеченным хлебом. Несмотря на будний день, народу немного — основная смена уже отобедала. За столами сидели только конторские служащие да пара инженеров из технического отдела.

Я взял тарелку борща, котлеты с гречкой и присел у окна. Здесь все еще сохранились старые дубовые столы и стулья, наследие прежних хозяев завода. В углу негромко играл радиоприемник, недавно установленный по программе культурного досуга рабочих.

Не успел я приступить к борщу, как рядом появился Сорокин. Молодой инженер был явно взволнован — очки запотели, в руках стопка чертежей.

— Леонид Иванович! — он присел рядом, торопливо протирая очки. — Мы только что закончили повторные испытания. Вы не поверите, что там получается.