— Что в хозяйственном отделе?

— Все идет по плану. Заявку на ремонт «потеряли» при передаче между отделами. Найдут не раньше, чем через две недели. А потом еще согласование сметы, валютной заявки, в общем, долгая история.

За окном смеркалось. В тусклом свете заводских фонарей капли дождя на стекле казались ртутными шариками. Где-то в академических коридорах маялся сейчас профессор Величковский, не имея возможности завершить исследования из-за сломанного прибора.

— Кстати, — Головачев понизил голос, — сегодня он имел беседу с деканом. Весьма… эмоциональную. Говорят, упоминал о недопустимости такого отношения к науке и намекал на возможность поиска более подходящих условий для работы.

Я улыбнулся. Дело шло именно так, как задумано. Оставалось только вбросить информацию о новой лаборатории.

На следующий день в актовом зале Политехнического музея яблоку негде было упасть. Профессор Звонарев, импозантный седой мужчина в академическом сюртуке и золотом пенсне, заканчивал доклад о перспективах металлургических исследований.

Величковский устроился в третьем ряду, то и дело делая пометки в блокноте вечным пером «Пеликан».

— И в заключение, господа, — Звонарев выдержал эффектную паузу, — хочу отметить отрадную тенденцию. Некоторые наши предприятия начинают создавать собственные исследовательские центры. Вот, буквально на днях узнал, что завод Краснова монтирует первоклассную лабораторию. Новейшее немецкое оборудование, спектральный анализ, дилатометрия…

Величковский вздрогнул и перестал писать. Его рука с пером замерла над блокнотом.

— Причем, насколько мне известно, — продолжал Звонарев, как бы между прочим, — там будут установлены приборы именно для исследования специальных сталей. Спектрограф Цейса последней модели, высокотемпературные печи…

По залу прошел легкий шепоток. Величковский что-то быстро записал, потом обернулся, обводя взглядом присутствующих.

После доклада в профессорской курительной комнате стоял гул голосов. Табачный дым клубился под лепным потолком, смешиваясь с ароматом кофе из фарфоровых чашек «Товарищества Кузнецова».

— Нет, вы подумайте! — горячился доцент Преображенский, размахивая папиросой. — В заводской лаборатории такое оборудование, а у нас в Академии даже нет.

— Говорят, там полностью автоматизированная система записи результатов, — вполголоса добавил кто-то. — И термопары Сименса…

Величковский внимательно прислушивался к разговорам, делая вид, что погружен в чтение свежего номера «Zeitschrift für Metallkunde».

— Кстати, Николай Александрович, — как бы невзначай обратился к нему Звонарев, — а как ваши исследования по жаропрочным сталям? Продвигаются?

Величковский поморщился:

— Увы, коллега. Без нормально работающего спектрографа… — он махнул рукой. — А когда будет ремонт, один Бог знает. Вернее, наш хозяйственный отдел.

Семена посеяны. Теперь надо дать им время прорасти.

Через три дня Головачев положил мне на стол записку. Величковский интересовался у коллеги по Промакадемии, знаком ли тот с кем-нибудь на нашем заводе.

— Действует осторожно, через третьи руки, — докладывал секретарь, поправляя очки. — Особенно его заинтересовал немецкий спектрограф «Цейс» и печь с регулируемой атмосферой.

В этот момент в кабинет вошел инженер из монтажного отдела:

— Леонид Иванович, первая партия оборудования прибыла! Четыре ящика с клеймами «РГА», упаковка «Товарищества транспортировки и складирования».

Я взглянул в окно. У заводских ворот стоял грузовик «АМО-Ф15», с которого рабочие аккуратно снимали массивные деревянные ящики. На боковых стенках виднелись надписи готическим шрифтом и предупреждения «Осторожно! Оптические приборы!»

— Начинайте монтаж, — распорядился я. — Особое внимание чистоте помещения. И пригласите фотографа из ателье Вольфа.

Следующие дни на заводе царило оживление. В специально подготовленном помещении устанавливали оборудование. Тяжелые мраморные плиты для оптических приборов, массивные станины, блестящая медь и латунь, сверкающие линзы и призмы.

Немецкие монтажники в серых халатах работали методично и аккуратно. Каждый прибор проходил тщательную настройку. В воздухе пахло свежей краской и машинным маслом.

Наконец все было готово. Я придирчиво осмотрел лабораторию. Ряды сверкающих приборов, аккуратные шкафы с реактивами «Русского общества торговли аптекарскими товарами», специальные столы с керамическим покрытием «Товарищества Кузнецова».

На отдельном постаменте возвышался спектрограф. Точно такой же, как сломанный в лаборатории Величковского. Рядом поблескивал никелированными деталями дилатометр.

В этот момент Головачев сообщил:

— Леонид Иванович, профессор Величковский просит организовать для него экскурсию по заводу. Якобы для студентов Промакадемии.

Я усмехнулся. Рыбка заглотила наживку.

День «случайной» встречи выдался морозным и ясным. Величковский появился на заводе в сопровождении группы студентов, как всегда безупречный в своем профессорском сюртуке. Золотое пенсне поблескивало в лучах зимнего солнца.

Я намеренно не встречал группу, поручив это Головачеву. Пусть сначала посмотрят цеха и производство. А уже потом, как бы между прочим…

— Леонид Иванович! — раздался голос секретаря из приемной. — Тут профессор из Промакадемии интересуется нашей новой лабораторией.

— Конечно-конечно, — я вышел из кабинета, изображая легкую спешку. — О, Николай Александрович! Какая приятная встреча!

Николай Александрович чуть склонил голову:

— Наслышан о ваших новых разработках. Особенно заинтересовала проблема специальных сталей.

— Да-да, — я сделал озабоченное лицо. — У нас как раз серьезные затруднения с жаропрочными сплавами для мартеновских печей. Может быть, взглянете на нашу лабораторию? Правда, она еще не полностью укомплектована…

Мы спустились по широкой лестнице, устланной новой ковровой дорожкой «Товарищества Саввы Морозова». В воздухе пахло свежей краской и полировкой, лабораторию намеренно готовили к этому визиту.

Когда Величковский увидел ряды сверкающих приборов, его глаза за стеклами пенсне вспыхнули. Он сразу направился к спектрографу, машинально проводя рукой по никелированным деталям.

— Последняя модель… — пробормотал он. — И система регистрации автоматическая…

— А вот здесь у нас никак не получается правильно определить режим термообработки, — я подвел его к столу с образцами стали. — Может быть, вы могли бы взглянуть? Просто, как консультант.

Величковский уже забыл о студентах. Он жадно разглядывал шлифы под микроскопом, быстро делал пометки в записной книжке.

— Любопытно, весьма любопытно… — бормотал он. — А вы пробовали добавлять ванадий? В Швеции я проводил подобные эксперименты.

Я молча наблюдал, как увлеченно профессор погружается в проблему. Ловушка захлопнулась. Теперь оставалось только ждать, когда он сам предложит свою помощь.

Это случилось через полчаса.

— Знаете, Леонид Иванович, — Величковский снял пенсне, протирая стекла платком, — я мог бы… время от времени… консультировать ваших специалистов. Чисто в научных целях, разумеется…

— Это было бы крайне ценно для нас, профессор, — я сделал вид, что эта мысль только что пришла мне в голову. — У вас ведь богатый опыт работы с подобными сплавами.

В его глазах читалось плохо скрываемое желание немедленно приступить к исследованиям. Теперь он наш. Осталось только красиво оформить его «инициативу».

Мы поднялись в мой кабинет обсудить детали. За окном уже зажигались заводские фонари, а профессор все говорил и говорил о перспективах исследований, о новых методиках, о возможностях оборудования.

План сработал безупречно.

Прошла неделя с момента появления Величковского в лаборатории. Профессор словно помолодел на десять лет. Он появлялся спозаранку, часто опережая даже заводских мастеров.