На столе поблескивал массивный чернильный прибор из нефрита с серебряными накладками — явно из особняка какого-нибудь разорившегося князя. Рядом хрустальный графин с водой и старинные часы в изящном корпусе из карельской березы.

— Итак, вы хотите модернизировать производство? — Стрешнев откинулся в кожаном кресле с высокой спинкой.

— Восемьсот тысяч рублей, — я разложил документы на полированной столешнице. — Вот полный пакет обеспечения.

Стрешнев изучал бумаги, время от времени поправляя золотое пенсне на орлином носу. В камине потрескивали березовые поленья, наполняя кабинет уютным теплом и тонким древесным ароматом.

— Серьезная сумма, — он постучал серебряным карандашом по малахитовому письменному прибору. — Но ваша репутация… И память об Иване Михайловиче, вашем батюшке… — он сделал паузу. — Полагаю, мы сможем найти решение.

Когда все формальности были улажены, часы в кабинете мелодично пробили три. Стрешнев достал из резного буфета хрустальный графин:

— За успешное сотрудничество?

Коньяк оказался превосходным, с тем особым букетом, который бывает только у довоенных запасов.

К пяти часам я подъехал к особняку Общества взаимного кредита на Ильинке. Двухэтажное здание в стиле московского модерна впечатляло изящной лепниной и витражными окнами работы мастеров Фаберже.

Михаил Исаакович Гринберг принимал в своем кабинете на втором этаже. Комната тонула в багряных отсветах заходящего солнца, играющих на инкрустированных шкафах красного дерева. Тяжелые бархатные портьеры, восточные ковры ручной работы и бронзовые канделябры создавали атмосферу утонченной роскоши.

— Чаю? — Гринберг указал на сервиз из тончайшего фарфора с золотой росписью. — Настоящий цейлонский, еще из старых запасов «Губкина с сыновьями».

Пока разливали чай, мы обсудили условия кредита. Полмиллиона под векселя. Гринберг славился умением находить нестандартные финансовые решения.

Последняя встреча была назначена в новом здании кооперативного банка на Мясницкой. Николай Петрович Скорницкий, крепкий мужчина лет пятидесяти с военной выправкой и простым русским лицом, встретил меня в строгом кабинете, обставленном добротной мебелью фабрики «Пролетарий».

— Прошу без церемоний, — он указал на удобное кожаное кресло. — У нас тут по-деловому, без этих, — он мотнул головой, — купеческих расшаркиваний.

Но за внешней простотой чувствовался цепкий ум и отличное понимание финансов. Новая советская элита быстро училась премудростям банковского дела.

— Четыреста тысяч под производственную программу, — Скорницкий быстро пролистал документы. — Условия стандартные, но потребуется подтверждение от районного совнархоза.

На стене тикали новенькие часы Второго московского часового завода, на столе поблескивал чернильный прибор с бронзовой фигуркой рабочего. Все просто, функционально, по-деловому.

Когда мы ударили по рукам, за окном уже сгустились сумерки. По Мясницкой спешили прохожие, громыхали телеги ломовых извозчиков, позванивал трамвай.

Я сел в «Мерседес», мысленно подводя итоги дня. Один миллион семьсот тысяч рублей — неплохое начало. Теперь предстояло превратить эти деньги в реальное производство.

— На завод, — бросил я Степану.

Пора вызывать Котова и начинать прорабатывать детали финансовых схем. Впереди ждала большая работа.

«Мерседес» плавно скользил по вечерним московским улицам. За тонированными стеклами проплывали тусклые фонари, освещавшие мокрую брусчатку. Я достал из портфеля папку с документами и погрузился в расчеты.

Итак, по официальным каналам мы имеем один миллион семьсот тысяч. Неплохое начало, но явно недостаточно для полномасштабной модернизации. Я раскрыл кожаный блокнот производства «Гознак» и начал методично записывать цифры безупречно отточенным карандашом.

Первая схема — артель «Красный металлист». Хитроумная комбинация с переоценкой старого оборудования даст не менее трехсот тысяч. Потертая чугунная станина от английского станка «Смит и сыновья» внезапно окажется редким экземпляром с уникальными техническими характеристиками.

Через кооператив «Техпромсбыт» можно провести еще полмиллиона. Формально — предоплата за будущие поставки металлоизделий. Фактически — игра на разнице курсов и двойной бухгалтерии. Старый трюк, работавший и в девяностых.

Рижский канал выглядел особенно многообещающе. Экспортные контракты через «Объединенную торговую компанию», валютные операции, комиссионные схемы — еще минимум четыреста тысяч золотом. Курт Шмидт не зря ест свой хлеб.

Я сделал глоток остывшего кофе из алюминиевой фляги «Сигг». За окном проплыла громада Центрального телеграфа, залитая электрическим светом. В салоне автомобиля пахло дорогой кожей и легким ароматом сигарного дыма.

Отдельная статья — махинации с металлоломом. Грамотно организованная схема через «Вторчермет» позволит извлечь еще тысяч триста. Разница между закупочной и отпускной ценой осядет на специальных счетах.

Цифры складывались в стройную систему. Общий объем финансирования — около трех с половиной миллионов рублей. Из них примерно половина по серым схемам.

Я достал из кожаного портфеля свежие сметы на оборудование. Новые мартеновские печи с регенеративной системой позволят снизить расход топлива на тридцать процентов.

Автоматизация прокатного стана увеличит производительность вдвое. Модернизация литейного цеха даст качественно новый уровень продукции.

Расчетная окупаемость — два года по официальной отчетности. В реальности, с учетом всех схем — около года. При нынешних ценах на металл чистая прибыль составит не менее миллиона в год. Из них примерно треть можно будет вывести через систему подставных фирм.

«Мерседес» свернул в заводской двор. Громады цехов темнели на фоне вечернего неба, из труб мартенов вырывались снопы искр. Где-то гудел маневровый паровоз, развозивший вагоны с заготовками.

Я еще раз просмотрел цифры. Все сходилось. Теперь нужно грамотно расставить фигуры на доске. Котов проведет официальные проводки, Сорокин обеспечит техническое прикрытие, немцы поставят оборудование. А я… я буду дирижировать этим оркестром.

До кабинета оставалось несколько шагов. Там уже ждал Василий Андреевич со своими знаменитыми черными клеенчатыми книгами. Пора превращать схемы в реальность.

В конце концов, умение работать с большими цифрами у меня в крови. Что в двадцать первом веке, что в двадцатых годах — законы финансов неизменны. Меняются только декорации.

В просторном кабинете технического директора царил уютный полумрак. Массивная настольная лампа «Светлана» под зеленым абажуром отбрасывала мягкий круг света на стол красного дерева. За окнами, затянутыми морозными узорами, падал редкий снег, искрясь в свете заводских фонарей.

Василий Андреевич Котов, как всегда безупречно одетый в потертый, но идеально отглаженный костюм дореволюционного покроя, раскладывал на столе свои знаменитые черные клеенчатые книги. Его морщинистые пальцы с въевшимися чернильными пятнами аккуратно перебирали страницы.

В старинном буфете с витыми колонками поблескивали хрустальные стаканы и графин с коньяком — традиционный атрибут ночных бухгалтерских бдений. В углу кабинета уютно потрескивали дрова в чугунной печке.

— Итак, Василий Андреевич, — я разложил на столе свои записи, — давайте пройдемся по всем схемам. Сначала официальная часть…

— Одну минуточку, — главбух достал из потертого портфеля еще одну тетрадь, самую потрепанную. — Вот здесь у меня особая система записи. Первая колонка — легальные операции, вторая — условно легальные, третья… — он сделал многозначительную паузу.

— Третья колонка для особо деликатных операций, — Котов снял золотое пенсне и принялся протирать стекла батистовым платком с вышитыми инициалами. — Я использую особый шифр, еще с довоенных времен. Никто кроме меня не разберет.

В печке гулко треснуло полено, разбрасывая золотистые искры. По стенам кабинета заплясали причудливые тени. На массивных бронзовых часах «Мозер» мелодично пробило десять вечера.