– Супер! – вскрикивает малышка, затем оборачивается на меня, отрывается от няни, и с разбегу влетает в меня, крепко обнимая. – Я буду тебя ждать, – тихо шепчет. – И папа тоже, – добавляет, а я вдруг краснею.

– До свидания! – прощаюсь и с полным чувством удовлетворения возвращаюсь к Ирине Дмитриевне, чтобы привести класс в порядок.

– Ну, как тебе первый день? – спрашивает она меня.

– Я даже не думала, что он пройдет настолько легко. Наши детки просто замечательные.

– Согласна, группа хорошая подобралась. Лариса, скажи, а эта девочка, Юля, она твоя родственница?

– Что? Нет, совсем нет. С чего вы так решили?

– Ой, прости! Просто вы так похожи внешне, и у меня сложилось впечатление, что между вами есть связь. Девочка смотрит на тебя буквально влюбленными глазами, если б я не знала тебя, то подумала бы, что вы мама и дочь.

В груди тяжелеет. Меня словно прошивает невидимыми нитями осознание того, что с каждой нашей встречей с этим ангельским ребенком, мы будто все ближе друг к другу привязываемся. Но сказать по правде, я не могу идентифицировать свои чувства. Что это? Если у нас с Мишей действительно зайдет все слишком далеко, то как быть с Юлей? Готова ли я быть с ней настолько близка? Стать ей, той самой… Мамой? Смогу ли? Получится? А что, если для этой маленькой девочки я стану подобием Толика – самым страшным кошмаром? Отвратительной мачехой!

Лежащий на столе телефон оживает. Миша. Рука идет мелкой дрожью и покрывается холодным потом. Пальцы покалывает и жжет, как от мороза, и я не могу двигаться. Полнейший ступор. Отчетливо понимаю, что мне страшно до головокружения. Так вот, она какая, паническая атака.

А телефон все разрывается…

– Ларис, все в порядке? – доносится сбоку голос Ирины Дмитриевны. – Ты очень бледная.

– Да, простите, что-то мне… нехорошо.

Подхожу к столу и плюхаюсь в кресло. Прикрываю глаза. И жду, когда мое сердце перестанет рикошетить толчками пульса к горлу.

– Лариса, что произошло? – спрашивает, вошедший в кабинет Максим Валерьевич. – Ира зашла ко мне и сказала, что ты плохо себя чувствуешь.

– Прости, видимо, переволновалась, – говорю то, что первым приходит на ум.

Он подходит совсем близко, до меня доносится приятный и ненавязчивый аромат его парфюма. Он тянет руку и касается моего лба.

– Прохладная, температуры нет. На вот, – тянет мне пластиковый стаканчик с водой. – Выпей.

– Спасибо, – говорю, внезапно осипшим голосом.

– Лариса, я сейчас собираюсь уезжать, давай докину тебя, ты вроде недалеко живешь.

– Угу, спасибо.

Всю дорогу просто смотрю на экран телефона и не знаю, что написать Мише, а перезвонить сама не решаюсь. Раз пять набираю сообщение, но в итоге стираю, а мой историк то и дело поглядывает на меня с озадаченным видом.

– Какой у тебя номер дома?

– Вот тут, пожалуйста, сверни направо, потом прямо и сразу упремся в мой дом.

– Понял. Правда, все хорошо? Выглядишь на самом деле не очень.

– Да, все в порядке. В субботу буду огурчиком.

– Беру с тебя слово, – подмигивает мне, останавливается и быстренько выскакивает, огибает машину и открывает дверь с моей стороны. – Прошу, – подает руку, чтобы помочь мне выйти.

– Максим Валерьевич, как галантно, – улыбаюсь, сквозь головную боль и вкладываю свою руку в его. Выхожу и буквально врезаюсь взглядом в черный автомобиль Миши.

“Да, чтоб тебя!”, – проносится в голове, ведь я уже знаю, что последует за этим.

Дверь открывается и Гора-Горыныч вываливает на улицу.

– Ну как? Голова не кружится? Нормально себя чувствуешь? – квохчет вокруг меня Макс. – Ларис? – заглядывает в глаза, затем ведет по направлению моего взгляда головой и наконец, замечает Мишу.

– Здравствуйте, Михаил! – расплывается в наивной улыбке и отступает на шаг назад.

Миша подходит, руки в карманах джинсов, сам хмурый, на приветствие моего историка просто кивает.

– Привет, Миш, – пищу, глядя на него снизу вверх.

– Почему на звонки не отвечаешь?

– Я…

– Ларисе сегодня стало плохо на работе, – защебетал Макс, за что я ему премного благодарна. Ощущение, что в горле сейчас еж застрял. – Я вызвался довезти ее до дома, но теперь могу спокойно передать ее в ваши руки. Вы понаблюдайте за ней.

Миша переводит взгляд с Максима на меня и обратно. Вновь кивает и, наконец, говорит:

– Хорошо, понаблюдаю. Спасибо вам.

Мужчины пожимают друг другу руки, и Максим Валерьевич уезжает.

– Что с тобой? В аптеку надо? – по голосу слышно, что еще зол, но вместе с тем, есть и нотки беспокойства. Подходит ближе, сначала молчит, но в итоге все-таки взрывается, и мы уже по какому-то однотипному сценарию начинаем ругаться...

__________

* Things around us (с англ. ) – вещи вокруг нас.

** Пен (англ. pen, a pen) – ручка.

Лара

– Черт, Мур! Ну, какого хрена, а? Почему, когда я тебе звоню, ты не отвечаешь, зато к этому сладенькому спокойно в тачку ныряешь? Что у тебя на этот раз? Бля, мне эти качели уже знаешь где… Я же просил, просто говори, что не так, – продолжает он наседать уже в квартире.

– Не ори.

– Не ору, – Миша тут же делает свой голос на пару октав ниже. Ходит как неприкаянный зверь из угла в угол. – Тебе реально плохо стало или все же дело во мне? Говори как есть.

– Это вновь мои тараканы.

– Да я уже понял, что мне досталась дамочка с причудами. И? Что на этот раз?

– А вот это уже обидно, Ми-ша! – делаю акцент на его имени. – Когда ты просишь говорить как есть, то просто не понимаешь, что возможно не захочешь чего-то слышать.

– Говори, – подходит и берет меня за локоть. – Мураш, я жду. Сорян, но этот дядя уже давно вырос, и в детских играх ему неинтересно участвовать.

– Ты сам на это напросился, потом не обвиняй меня, – тихо говорю. – Да, сегодня я, впервые глядя на твою дочь, в полной мере, осознала, насколько ответственно то, куда мы с тобой несемся! Летим без тормозов. Одно дело если бы ты был один и я одна, но есть еще один маленький, но очень важный человек – твоя Юля. Она все больше привязывается ко мне, а я к ней. Но не знаю, не уверена…

– В чем ты не уверена? – он смотрит на меня настолько ледяными глазами, что я вновь начинаю трястись всем телом. – В чем ты не уверена, Ларис? – давит уже совсем на грубом тоне. – Ну?

– Смогу ли я… – голос начинает предательски хрипеть. – Стать для нее кем-то родным.

Все. Сказала. И повисла долгая, мучительная тишина.

Миша отходит к кухне, достает из шкафчика стакан и наливает в него воду. Осушает почти залпом, а затем с силой швыряет его в раковину, и тот громко разбивается.

– Сука! – выдает сквозь зубы. На меня не смотрит. Тут же открывает дверцу под мойкой и достает мусорное ведро, в которое начинает скидывать осколки стекла. – За это компенсирую, – бросает мне.

– Не надо.

Мне кажется, что лицо Миши стало сероватого оттенка. Губы шевелятся в немой речи, а затем он закусывает нижнюю губу, усмехается и запинывает ведро обратно под мойку. Моет руки. Разворачивается ко мне и опирается о край кухонного гарнитура. С шумом выдыхает. Сжимает руками края столешницы.

– А ведь я тебе изначально предлагал отношения без обязательств. Без игр в настоящую семью, а ты мне что? У нас разные цели… Ля-ля-ля тополя... Как ты там лечила? Это ж ТЫ хотела все по-серьезному, а теперь все, сдуваемся как шарик? – выдыхает и опускает голову. – Пиздец...

– Миш. Я не хочу однажды стать для Юли монстром, как когда-то для меня стал мой отчим.

– Где ты и где Толик? Ау? А знаешь что? Я, пожалуй, процитирую твои же слова: “Научись любить, если сможешь”. Мне кажется, что это относится и к тебе Мурашка. И поверь мне, тот, кто любит, никогда не станет монстром, о котором ты говоришь. Нашла с кем себя сравнивать.

– Я хочу быть с тобой и к Юле притягиваюсь. Вы стали дороги мне, но я боюсь, – слезы собираются на глазах и крупными каплями срываются с ресниц. – Сегодня на работе коллега подумала, что я и Юля родственницы, и даже сравнила нас как маму и дочь. И… и все, меня тут же накрыло. Миша, я ведь даже не знаю, что такое нормальная мама! – срываюсь на крик. – У меня ее, проще сказать, и не было, и отца не было. Только ублюдочный отчим, который... – затыкаюсь, понимая, что нахожусь на грани того, чтобы вывалить на Мишу всю мерзость своей жизни. Нет, не могу рассказать такое.