В голове вихрем пронеслись предположения. В любом случае, надо посмотреть, что там.

— Кто со мной на разведку? — спросил я. — Если оно стонет, то сто пудов не набросится.

Гаечка мотнула головой и попятилась. Илья шагнул ко мне. Барик поднял бревно, непонятно только зачем, направил его на Яна.

— Веди!

Тяжело вздохнув, Ян сжал в кулак дрожащие пальцы и побрел по грунтовке, и мы по сторонам, как телохранители, остальные — дальше. По обе стороны от дороги высились кучи мусора, в том числе строительного, уже поросшего травой. Шли мы метров сто, наконец Ян остановился и указал направо.

— Там.

Все замерли, навострили уши, чтобы услышать стоны, но было тихо. Ветер шелестел подсыхающими листьями, вдалеке орала сойка, что-то мелкое шуршало в кустах.

— Точно там, — с сомнением пробормотал Ян. — В канаве… Мешок…

В этот момент донесся тихий стон, от которого мороз побежал по спине, а горло сжал спазм.

— Вот! — прошептал Ян, пятясь.

Такой придушенный стон могло издать только умирающее существо. Воображение нарисовало изломанного окровавленного человека с проломленной головой… бр-р!

— Идем смотреть? — Илья казался равнодушным, только враз охрипший голос выдавал волнение.

Я первым сошел с дороги. Шаг в направлении звука. Еще шаг. Показался кусок мешковины. Я обернулся. Все смотрели на меня с ужасом и надеждой. И тут стон повторился. На этот раз тише. Ноги вросли в землю, но отступать было поздно. Задержав дыхание, я сделал два шага вперед и замер над небольшим мешком, куда труп взрослого точно не влезет, а вот младенец… Неужели младенец⁈

Есть же кукушки, которые выбрасывают своих детей, не в силах принять ответственность за смерть, а так не видел — значит, не было. Мешок был завязан бечевкой. Сев на корточки, я перерезал ее, заглянул внутрь и увидел щенка… Щенков, целый выводок. Маленьких, бурых, только родившихся. Причем те, что сверху, не подавали признаков жизни.

— Кто-то выбросил новорожденных щенков, — сказал я с неким облегчением, хотя приятного было мало.

Обошел мешок, взял его с другого конца и высыпал содержимое на траву. Восемь штук, все слепые, но довольно крупные, некоторые уже окоченели и начали попахивать. И какой из них живой?

Подошел Кабанов, сжал горло рукой.

— Господи…

И тут один щенок заскулил и конвульсивно дернул лапами. Сколько же они так лежат? Точно больше суток, раз трупный запах появился. Я схватил живого щенка, эдакий бурый комок со свалявшейся шерстью. Оказавшись в руках, найденыш разинул пасть и заскулил.

Всхлипнув, Ян бросился к трупикам, принялся их тормошить, чтобы среди них найти живых. Боря присоединился к нему, ох хлюпал носом и размазывал слезы по лицу.

— Вот же уроды! Те, кто их убил. — бормотал Ян. — Все мертвые!

Мальчик, который свежевал котов, чтобы не умереть с голоду, так искренне страдает над мертвыми щенками! А ведь его чуть не убили из-за тех котов. Хорошо, что я в нем не ошибся.

Боря поднял одного щенка и сквозь слезы прохрипел:

— Этот еще теплый! Сделайте что-нибудь!

Он протянул мне щенка с таким видом, словно я — Джон Коффи, и могу его оживить. Я подержал трупик в руках, присмотрелся к нему и покачал головой:

— Немного опоздали, он уже не дышит.

Отказываясь принять неизбежное, брат топнул и воскликнул:

— Надо сделать хоть что-нибудь! Ну а вдруг!

Боря отошел в сторону и принялся проводить реанимационные мероприятия: надавливал на грудную клетку щенка, разводил-сводил лапки, как утопленнику.

Друзья обступили лежащих на траве щенков и смотрели на Яна молча.

— Бабушка их топит, — буркнул Барик, — ну, чтобы не мучались.

— Садистка твоя бабка, тьфу! — воскликнула Гаечка, забрала у меня щенка и принялась баюкать, как младенца, он так ослаб, что даже не шевелился.

— Че это садистка? — Барик растерянно огляделся. — Они ж быстро… того. Не мучаются.

— Он голодный, — шептала Гаечка. — Надо его покормить.

— У меня пирожки есть с мясом, — сказал Димон Минаев.

— Дурак, что ли? — Ден покрутил пальцем у виска. — Он же маленький, сдохнет. Ему молоко надо.

Я достал бутылку из-под колы с кипяченой водой, вытащил пробку, вспомнил, как выхаживал подыхающего от голода шмеля, и сказал:

— У него обезвоживание. Надо его сперва напоить. И хотя бы глюкозы немного. Ну, сахара. Это самое необходимое.

— Печенье не пойдет? — спросил Чабанов, я мотнул головой.

— Есть сладкий чай в термосе, — предложил Кабанов.

— Подойдет. Нужно совсем немного, буквально пару капель. — Я осмотрел готовых действовать друзей и скомандовал: — Давайте так. Найдите черепок, там смешаем воду с чаем. Кто-то должен сгонять в деревню за молоком, причем прямо сейчас. Мы будем ждать здесь. Илья, пойдешь?

Он самый толковый, не потеряется.

Друг кивнул.

— И я! — Ян поднял руку, как в школе.

Денчик вызвался с ними, и они чуть ли не бегом нас покинули.

Все прыснули в стороны — искать на помойке осколки посуды, Гаечка осталась баюкать щенка, приговаривая:

— Потерпи, маленький. Скоро ты поешь.

Минаев нашел блюдце с отколотым краем, отдал мне. Я очистил его от грязи, протер водой. Теперь — полпробки чая, две — воды, несколько кристалликов соли. Если щенок на последнем издыхании, глюкоза поможет ему продержаться, а там Илья с молоком подоспеет.

Я уселся на бугорок, поросший сухой травой, похлопал рядом с собой.

— Саша, иди сюда. Держи щенка.

Если бы не память взрослого, я от щедрости душевной влил бы ему всю воду, и он издох бы, потому что отказали бы почки. Да и так не было никакой гарантии, что он выживет. Это зависит от того, заработают ли почки и система пищеварения.

Девушка уселась рядом, я окунул палец в раствор, подержал его, чтобы образовалась капля. Гаечка открыла пасть щенку, и он получил первую порцию спасительной влаги, но, бедолага, даже не заметил. Вторая, третья, четвертая капля. Пипетку бы, но где ее взять?

— Вот так надо, по чуть-чуть, или сдохнет.

Друзья выстроились вокруг и наблюдали, как мы поим щенка. Только Барик углубился в лес искать грибы, а Игорь, который — все-таки не часть нашей команды, уселся чуть в отдалении. Столько в друзьях было желания спасти найденыша, что одна их молчаливая поддержка должна была вдохнуть в него жизнь.

Гаечка забрала у меня блюдце и возложила ответственную функцию на себя. Но щенок — не шмель, и мгновенно активности не проявлял, не понимал, что происходит, и даже не шевелился, только попискивал иногда.

— Большой должен вырасти, — сказал Чабанов. — Лапы вон, какие. Что за дебил погубил таких хороших собак? Их бы с радостью разобрали для охраны.

Его услышал Игорь и сказал:

— У бати был друг, он разводил породистых собак, алабаев. Потом стал разводить бультерьеров, их покупали лучше, потому что модные. Так вот. Одна алабаиха сбежала из вольера, ее нашли. Но оказалось, что она это… щенная. То есть с дворнягами погуляла. Ну, он щенков утопил, а собаку отдал кому-то, типа она бракованная, не будет рожать нормальных щенков. Если тут такое же, многим заводчикам проще щенков убить, чем морочиться, пристраивать. Это для них товар.

— Как так можно? — проговорила Гаечка, не отвлекаясь от кормления. — Ладно убить… Но как можно не любить собак и разводить их? Ведь если любишь, убивать не станешь. Ну да, не такой, но живой ведь!

— Факт, — сказал Игорь и сунул в рот былинку. — Классные вы. Вот бы в интернате все такими были.

Из леса донесся радостный возглас Барика:

— А-ха-ха! Я гриб нашел! Здоровенный.

— Козел, — буркнула Гаечка. — Зря за него проголосовали. Я была против. Еще бы Карася позвали. — Она попыталась испепелить Кабанова, который Барика, видимо, привел, взглядом.

Взрослый я был равнодушен к живности и не тащил кошек и собак в квартиру. И не из-за образа жизни — просто не хотел себя обременять. Сейчас же смотрел на этот бурый комок, и сердце сжималось. Но больше от того, как на это реагируют дети. Что дети жестоки — факт, но их жестокость искренняя, они еще не покрылись ржавчиной равнодушия, не научились жертвовать любимым ради выгоды, не обросли, будто ракушками, коростой цинизма.