Когда сработал будильник, я еще пару минут лежал, наслаждался послевкусием сна.

И обязательно заведу собаку! Овчарку, ни в коем случае не модных бультерьеров! Это бомба замедленного действия.

Позавтракав и освежившись, я переложил кофе в рюкзак и пакет, пересчитал мелочь для сдачи и рванул к Илье. По дороге вспомнил, что еще ж валютчик есть, который берет кофе оптом. Но, видимо, ему серьезно настучали по голове, и он в больнице. Так что буду осваивать новые территории, а доллары менять где придется, небольшими суммами.

Солнце еще не взошло, на улице царила предрассветная серость, день обещал быть ясным и теплым. Но, когда я поднялся на холм, увидел облака, клубящиеся над горами, и понял, что возможно все.

Поселок спал, только где-то вдалеке брехала собака и голосил петух. Ни души мне не встретилось, ни одной машины. Ну а что еще делать нормальным людям субботним утром?

Однако, когда я свернул во двор Ильи, заметил там смутно знакомого мужчину, шагающего от второго подъезда, где была наша база, к зарослям вишни, отделяющим двор от пустыря, превращенного в мусорку. Пока меня не заметили, я наклонился, сел на корточки, чтобы скрыться за цветами в клумбе. Тишина стояла мертвая, были слышны его шаги, чирканье молнии и журчание струи.

Так-так-так… Это один из бандюков. Туалета в подвале нет, вот он и вышел излить, так сказать, душу. Остается открытым вопрос, где я видел его раньше. Видел же, сто процентов! Я приподнял голову. Он стоял спиной, в характерной позе. Короткая стрижка, русые волосы. Темно-серая спортивная ветровка, черные штаны с молниями, почти, как Гаечкины любимые…

Жаль, в сумерках не разглядеть деталей. Или пройти мимо и приглядеться?

Пока я решал, что делать, мужик развернулся — я снова приник к асфальту — и пошел в подвал.

В мозгу засела заноза, что я его знаю, просто не могу вспомнить. Причем видел не так давно, не здесь, не во время налета. Где же, блин?

Поднимаясь на пятый этаж, я прислушался к ощущениям и начал перебирать места, где мы с тем бандюком могли пересекаться. Рынок? Нет. Набережная? Нет. Транспорт? Холодно.

Где-то рядом, очень рядом, буквально на расстоянии вытянутой руки. Рядом… мысль — словно вор в темноте. Как когда знал слово, но забыл, пройдет время, и оно вспоминается. Эта выправка, движения, черты лица… Черт. Отложу на потом.

Я постучал в квартиру Ильи, он вышел мне навстречу уже собранный, прижал палец к губам.

— Тс-с-с, все спят. Привет! Я уже готов. Погнали! Пять минут до автобуса.

— На базе кто-то есть, — прошептал я, спускаясь по ступеням вместе с ним. — Мужик вышел отлить, потом вернулся в подвал.

— Думал, они там набегами, — задумчиво проговорил Илья.

— Дело в другом. Конкретно этого мужика я видел раньше! В нашем городе. Но где, вспомнить не могу. Может, если бы получше его рассмотрел…

Илья только вздохнул.

— Да успокойся ты уже. Простись с базой. Будем спортзал реанимировать.

Я промолчал. Если бы дело было гиблым, простился бы, и то, скорее всего, — до поры до времени. А так есть все шансы выпереть беспредельщиков из нашего города, это не только в моих интересах. Главное, чтобы менты сработали правильно.

— Не могу, — процедил я. — Но постараюсь.

Во дворе я задержался, надеясь, что тот мужик появится, но — напрасно. Уверен, в свете дня точно его узнал бы!

Рокот автобуса мы услышали издали — тишина была хрустальной, какая возможна только осенью, когда слышно даже, как падают листья и звенят, срываясь с веток, капли росы.

В салоне «Икаруса» было малолюдно: три пожилых женщины, везущие груши, орехи и зелень на рынок, пара рыбаков, тоже пожилых, и молодая мама со спящим на руках ребенком. На поворотах виляя гармошкой, автобус поскрипывал и скулил, жалуясь на водителя-гонщика, безруких механиков, проклятых дачников с вечно грязными тяпками и лопатами, подростков, выцарапывающих на стеклах титаном имена своих кумиров.

Илья сидел у окна, привалившись виском к стеклу, и смотрел в пустоту остекленевшим взглядом. Казалось, ничего его не интересовало. Столько тоски было в его глазах, что оторопь брала. Чего это он так загрустил? Или просто не выспался?

На рынке уже сновали перекупы, располагались оптовики и гости из окрестных деревень. Бегали продуманные покупатели, желающие сэкономить и знающие, что рано утром все почти даром. Но нам было не до них. Мы выскочили первыми и рванули на остановку. До отправления электрички оставалось полчаса, хоть такси бери… которого нет. Не заняли еще «желудки» свои посты.

Но нам повезло: троллейбус прибыл минут через пять, и в полупустую электричку мы запрыгнули за семь минут до ее отправления, хлопнули друг друга по ладоням. И снова я заметил, что Илья это сделал без энтузиазма.

— Так что сегодня? — уточнил он. — Открываем новые места, или — как в прошлый раз, я работаю оруженосцем?

— Расширяться будем во вторник-среду, — объяснил я. — Сегодня — рутина. Да и выходной на производствах и в конторах. Зато неопасно. А то меня чуть не ограбили, когда с Наташкой калядовали.

— Что?..

— Ну, продавали, как коммивояжеры.

— А-а… — он повернулся к окну и замолчал.

И хорошо, что не надо ходить по незнакомым местам, предлагать: сегодня у меня не тот настрой. Не смогу я быть радостным и располагающим к себе. Во-первых, спать хотелось, во-вторых, не уходил из головы бандит, увиденный в Илюхином дворе. В мозгу как будто сломалась пластинка, и как я ни старался послушать другую мелодию, все возвращалось к «славянам». Но почему-то разум рисовал апокалиптические картины. Ощущение было, что — поздно, и я не мог понять почему.

Я перевел взгляд на загрустившего друга. Если бы не знал Илью так хорошо, не заметил бы его грусть: он не слишком эмоционален. Не настолько, как Лялина, но все равно скуп на эмоции. А теперь его разъедающая тоска передавалась и мне. Что ж такое?

Я огляделся. В вагоне, кроме нас, было семь человек. Если будем разговаривать вполголоса, никто ничего не услышит. Мы сидели друг напротив друга, я наклонился и спросил:

— Чем ты расстроен?

— Ничем. Фигня, — дернул плечом Илья, словно сбрасывал руку неприятного человека.

— Мне-то можешь не врать. Родители?

Он мотнул головой. Помолчал немного и, скривившись, как от зубной боли, решил поделиться:

— Вчера видел Инну. Случайно. Поехал с родителями на рынок… Жива. Вроде как в порядке, улыбалась. Я не стал к ней подходить. Как столбняк на меня напал.

Все, что я смог из себя выдавить:

— Ясно.

Илья замолчал, я вспомнил ее признание в любви и то, как мы всем классом искали бездыханный труп, но потом снова переключился на бандитов. Но Илья не дал слушать заезженную пластинку, расстегнул молнию олимпийки возле горла и пожаловался:

— Все вроде бы прошло. Не думал о ней, не вспоминал. А тут вдруг как накатило, и такая тоска, что я ее больше не увижу, и нет никого лучше нее, что хоть прям сейчас подыхай. Кажется, что это не закончится никогда — вот что страшно.

Друг, казавшийся открытой книгой, меня не просто удивил — шокировал. Другой бы исходил соплями, намыливал петлю, писал бы слезливые стишки (сам так делал), грезил и вздыхал, не давал объекту вожделения прохода — в зависимости от темперамента. Илья в его без малого пятнадцать лет понимает, что, если попал в капкан, нужно отгрызать лапу, как бы это ни было больно. Не каждый взрослый так умеет. Вот только опыта у него нет, а с ним уверенности, что проходит любая боль. Вот только оперативное лечение — тоже боль, порой более невыносимая, чем размазывание ее по блюдцу.

— Закончится, — уверил его я. — Не сразу, но обязательно пройдет, как тяжелая болезнь. Если хочешь, говори об этом.

— Хорошо, — кивнул он и снова скривился. — Но я вроде все сказал.

— Перетерпи, — попытался поддержать его я. — Представь, что болен. Но, когда болеешь, есть всякие лекарства и врачи, а в этом только ты сам можешь себе помочь.