Повертев его в руках, Анна села за стол рядом со мной и сказала:

— Зачем тебе? Это беспредельщики, и они, слава богу, не наши.

— Похоже, уже ваши, — резюмировал я и рассказал о захвате нашего подвала, без упоминания Каретниковых.

Она слушала молча, потирая лоб. Когда я закончил, воцарилась тишина. Не говоря ни слова, пока Анна думала, я метнулся к Лике, сказал, что отца нет, и вернулся вместе с ней. Девушка схватила со стола книгу в мягком переплете, взяла печенье из стоящей на столе тарелки, и в этот момент дверь распахнулась. Лика дернулась, бросила печенье, что уже поднесла ко рту, втянула голову в плечи и, не глядя на отца, буркнула:

— Здрасьте. — И убежала к себе.

— Привет, па, — обернулся я и словил дежа вю.

Он точно так же возвращался к нам домой, недовольный и злой, искал, к чему придраться, устраивал скандалы — потому что с новой женщиной хорошо и интересно, а дома обязаловка. Теперь эта участь постигла Лялину. Неужели она не заметила перемены?

Изобразив улыбку, Анна поспешила к нему. Встав на цыпочки, потянулась губами к щеке, а он как бы невзначай отвернулся, позволил снять с себя олимпийку.

Н-да, все то же самое.

— Ты голодный?

— Нет. Встретились с мужиками, посидели, договорились в субботу на кабана идти.

О, знакомая песня! То рыбалка, то охота. И — украдкой наодеколониться перед выходом.

— Охота, это хорошо, — сказала Лялина. — Значит, будет мясо!

— Будет, — буркнул он и не поцеловал, клюнул ее в макушку и сразу же отстранился.

Шагнул к столу, взял мой листок, свел брови у переносицы:

— Это еще что? «Славяне»?

Мы с Лялиной переглянулись, она сказала:

— Да. У нас в городе.

— Да ну, — мотнул головой он.

— Похоже, готовят плацдарм, и прямо у нас под носом. Скоро в городе будет жарко.

— Это ты написал? — Отец потряс листком, глянув на меня.

Я кивнул на стул.

— Присаживайся, раз не голодный.

Пришлось в который раз рассказывать про захват базы, не упоминая нападение на Каретниковых, чтобы их не подставлять. Потому что с ментов станется прессовать Леонида Эдуардовича, чтобы он написал заявление. Возможно, рейдеров и получится привлечь, но главарь, Славинов, останется на свободе, ведь действовали его шестерки, и он непременно отомстит Каретниковым, чтобы другим лохам неповадно было.

Надо отдать ему должное, он правильно выстроил взаимодействие с подчиненными, оставаясь в тени и не рискуя. Охотясь на него, милиция уподобится медведю, гоняющему по лесу стаю шершней: пару штук прихлопнул, остальные разлетелись.

Что касается отца, я ему не доверял. Он никогда и ни с кем, кроме себя, не считался. Люди для него — всего лишь расходники. Никто не станет заморачиваться с охраной для Каретниковых. К тому же, напиши Леонид Эдуардович заявление, об этом Славинову сообщат, учитывая, кто его брат.

— Вдруг они в нашем подвале заложников держат? — прикинулся олухом я. — Или наркоту варят. Или, чего хуже, вдруг у них там склад оружия.

Отец сжал руками виски, вздохнул и резюмировал:

— Пока они в городе не беспредельничают. Возможно, и не будут. Значит, и предъявить им нечего! — Он развел руками с облегчением.

— Думаешь, это надолго? — криво усмехнулась Лялина и продолжила, меня не замечая: — Нам точно не нужна язва, которую потом не выведешь. Они ж неуправляемые!

Я мысленно перевел: и потечет баблишко мимо наших карманов в карман Егора Славинова, появится куча трупов и висяков. Похищения, вымогательства — кому оно надо?

— А что мы сделаем? — Он выместил досаду, хлопнув по столу так, что тарелка с печеньем подпрыгнула, уронив пару штук. — Что мы им предъявим? Мы же не можем просто взять и повязать их! Тем более, сама знаешь, что их банда — это как партизанские ячейки, быки из разных поселков не знают друг друга в лицо, многие того Славинова в глаза никогда не видели!

Он вскочил и заходил по комнате.

— Им и нас прихлопнуть труда не составит. — Поставил точку он.

— Ты сам знаешь, что делать. — Лялина прищурилась и стала похожа на ощетинившуюся кошку, не хотел бы я попасться ей на пути, когда она в таком состоянии.

Менты знают многих главарей банд, с некоторыми у них негласные договоренности. Вряд ли эти люди обрадуются появлению на их территории враждебной и чертовски опасной группировки.

Если с ними контактирует отец, а не кто-то другой, он в ближайшее время всех соберет и оповестит. Ну, я на его месте сделал бы так. А дальше пусть друг друга перебьют. Если — кто-то другой, плохо, очень плохо, у него может быть свой интерес.

Будто прочтя мысли друг друга, отец и Лялина уставились на меня.

— Номер машины там есть. — Я кивнул на листок. — Все, что можно было узнать, я узнал, теперь дело за вами.

Поджав губы, отец проговорил:

— Даже не знаю, благодарить тебя или нет.

— Мне кажется, правильнее действовать на опережение, — сказал я. — Это во-первых. Во-вторых, эти люди выгнали твоего сына на улицу. Теперь мне, Борису и одноклассникам негде коротать время, и у нас есть риски покатиться по наклонной.

Слушая меня, Лялина едва заметно кивала.

— Есть еще в-третьих и в-четвертых, но это к делу не относится. Я планирую закончить четверть на «отлично». — Я специально сделал паузу, дожидаясь его реакции.

— Это одна четверть, — проворчал он. — Сомневаюсь, что тебя хватит на целый год.

Что и требовалось доказать: ничего не меняется.

— Ну и жизни дедушки, которого я навещал в Москве, ничего не угрожает, — добавил я.

— Плевать, — отмахнулся он.

Захотелось его ударить. И я ударил, но словами:

— Мне кажется, его вина не так уж и велика, и тебе стоит хотя бы сделать вид, что ты простил его. Он хороший человек.

— Он для меня умер, — пригрозил мне отец. — Еще раз услышу о нем — выгоню.

— Не так уж велика, — повторил я и с трудом подавил желание ядовито улыбнуться. — Учитывая, что я видел на рынке сегодня около трех дня.

— И что же? — не поняла Лялина.

Отец напрягся, сжал кулаки так, что побелели костяшки.

— Как мужик бьет беременную жену, — солгал я, и в голосе зазвенел металл. — Вот где ужас.

Отец побледнел и устало сомкнул веки, его кадык дернулся. Лялина покачала головой и промолчала. Мне вспомнилось, как только что из домашней мышки она превратилась в хищницу, когда речь зашла о деле — такая может за себя постоять, в ментовке слабые не задерживаются. Причем мстить она будет планомерно и хладнокровно, это не мама, которая чуть что, сразу в рёв. И если отец ее бросит, она не пропадет и не даст пропасть ребенку.

Из областного центра мы с Ильей возвращались рано. Друг поработал телохранителем, получил три тысячи и был довольным, как слон. Будь у меня мопед или машина, мы за пару часов управились бы, но общественный транспорт отъедал огромный кусок драгоценного времени. Если бы электрички ходили часто, уже в три дня мы стартовали бы назад, а так пришлось терять целый час.

А еще товара не хватило. Можно было бы продать больше, но я не рассчитал и, чтобы кофе хватило всем, пришлось припрятывать пачки. Наверное, все дело в наценке. Такого кофе не было ни у кого, плюс если кто-то что-то продавал, то увеличивал цену вдвое, а не как я, на пятьдесят пять процентов.

Вроде как я теряю прибыль, но, если задуматься, пять тысяч с пачки — это больше дневной зарплаты большинства людей. Так что жадничать не надо, правильнее брать товарооборотом.

И вот наконец мы дождались посадки на электричку. Шла она медленно, потому люди предпочитали автобусы, и пассажиров в вагоне было немного: по одному-двое на сиденье. Мы с Ильей уселись друг напротив друга и вгрызлись в «Сникерсы», которые я взял с собой.

На параллельном ряду сидела мама с очень толстой девочкой лет шести, которая гипнотизировала меня взглядом, как голодная собака. Аж неловко стало, но делиться было еще более неловко: во-первых, батончик я уже надкусил, во-вторых, девочка и так толстая, в-третьих, это будет выглядеть, как анекдот про еврейскую бабушку, мальчика и новых русских в ресторане, когда они пригласили внука за ломящийся стол, но бабушка сказала, что мальчик сыт. Кульминация там такая: «Не ссы мальчик, всем хватит».