— Но там же не сто человек! Сотни тысяч.
Я произвел те же расчеты и сказал:
— Допустим, сто тысяч человек в день покупает акции по пять тысяч и столько же продает по четыре девятьсот пятьдесят. Доход компании — пять миллионов в день. А акции в день на столько дорожают?
— Обещают тысячу процентов годовых минимум. Курс увеличивается раз в две недели.
— То есть в месяц цена удваивается. Была тысяча, прошел месяц, и вот уже две. Так?
— Ну да. Но в реальности больше дорожают. Продавали за три, и вот уже пять! А в Москве вообще поначалу — по тысяче. Представляешь, сколько вовлечено людей!
— Берем сто процентов в месяц. Пять миллионов умножаем на тридцать дней в месяце. Получаем сто пятьдесят миллионов — месячный доход компании. Но у нас есть сто тысяч, которые ежемесячно покупают акции, причем по цене, выросшей вдвое. Какую сумму должна выплатить компания этим людям? Пять тысяч — столько заработает каждый, кто купил по пять, а продал по десять через месяц — умножаем на сто тысяч. Пятьсот миллионов компании надо им выплатит. Видишь?
— Это доход в месяц, — Я обвел 150 000 000.
— А это надо заплатить тем, кто продаст акции через месяц. — Я обвел 500 000 000.
Мама схватилась за покрасневшие щеки, округлила глаза и почесала лоб, свела брови у переносицы, пытаясь понять, где ошибка в расчетах, ведь ей так красиво рассказали, что такой рост цены акций — нормально, а ничего не бьется.
— Причем эти пятьсот миллионов надо отдать в день! А если в месяц, то сумма получается вот такая. Пятнадцать миллиардов. Еще раз говорю, расчет не стопроцентно точный, ты можешь пересчитать.
— И где они их берут? — развела руками мама.
Я аж на стуле подпрыгнул, щелкнул пальцами.
— Бинго! Правильный вопрос! Откуда деньги? Сама-то как думаешь?
Едва не плача, мама развела руками.
— А я тебе расскажу. То, что принесли эти, — я ткнул в кружок, обозначающий покупателей, — отдают тем. — Ручка уткнулась в круг-продавцов. — И что-то оставляют себе. В конце концов тем покупателям, что придут месяца через два-три, выплачивать дивиденды будет нечем, пузырь лопнет, и они останутся ни с чем. Но те, кто был в начале запуска лохотрона, обогатятся. Так что будь в начале. А потом все продавай.
У мамы стало такое лицо, словно она кого-то похоронила. Неужели дошло? Похоже, таки да.
— Это ж как Поле Чудес в Стране Дураков. Закопай свою монетку, вырастет денежное дерево. Тебе в лунку даже медячков подкинут — смотри, как колосится! А потом, когда ты почувствуешь себя в безопасности и закопаешь все свои золотые, всё отнимут. Такой вот крекс, пекс, фекс или как там.
— Поняла, — кивнула она. — Значит, не надо связываться?
— Еще как надо! За два месяца ты увеличишь сумму в четыре раза, а то и больше. Так что бери. Но, когда я скажу. Продавай. Сколько у тебя акций?
— Четыре.
— А брала почем?
— Три пятьсот. Получишь шестьдесят. Суммы, на которые купишь акции сейчас, увеличишь в четыре раза. Потом дело свое откроешь, подумаем какое. А те, кто не успел продать акции, пожадничал, будут локти кусать.
Мама немного воспрянула, вернув надежду на быстрый заработок, улыбнулась.
— Откуда ты все это знаешь?
— В Москве с соседским парнем познакомился, он на экономическом учится. — Я встал из-за стола. — Спасибо за ужин, он был великолепным!
— Я рада…
И тут вспомнилось кое-что еще.
— Ма, нам позарез нужен телефон. Тебе задание: узнать, что нужно, чтобы он появился у нас дома.
Думал, будет выть и жаловаться, что ее напрягли ненужным делом, но нет, снова улыбнулась, кивнула.
— Хорошо, сделаю.
Я покосился на нее с недоверием. Что с ней? Вечное недовольство сменилось позитивным настроем. Наконец вышла из ипохондрии после расставания с отцом? Или это обычные перепады настроения, какие бывают у женщин? Знала бы она, от кого избавилась!
А вот мне нужно к нему. Потому я еще раз похвалил ужин, спустил застоявшегося Карпа во двор и покатил к общежитию, где живет отец.
Там будто время остановилось: то же унылое здание, те же алкаши на пороге, тот же прогорклый застарелый запах еды в коридорах и — людские голоса, как в чистилище: детский плач, истеричный женский визг, пьяное бормотание, бормотание телевизоров, доносящееся из-за дверей комнат.
Сперва я постучался к Лике.
— Кто? — раздраженно спросила она.
— Сова открывай, медведь пришел! — проговорил я.
— Пашка, ты, что ли? — Лика распахнула дверь — свежая, румяная, в розовом халатике — посторонилась, зыркнула на родительскую комнату. — Заходи скорее.
— Это тебе, сестренка, подарочек из Москвы. — Я протянул набор блестящих заколок для волос и журнал «Космо».
Лика аж взвизгнула от радости, поцеловала в щеку и метнулась на кровать, перебирать драгоценности.
— Какая прелесть! У нас таких нет!
— Эксклюзив.
Подвинув висящие на спинке стула ее школьные вещи, я уселся, подождал, пока она переберет заколки и пролистает журнал, и только тогда спросил:
— Как отец, не достает больше?
Девушка скривилась.
— Нет. Но, как бы это сказать… довлеет. Я стараюсь с ним не пересекаться, когда он дома, к ним не хожу, он не ходит сюда. А если встречаемся, зыркает так, будто прибить хочет. Но не лезет, и на том спасибо.
Интересно, что там у Анны с беременностью?
— А мать что?
Лику перекосило, она сделала брови домиком, подумала немного и поделилась:
— Она беременная. Третий месяц уже. В следующее воскресенье свадьба.
Вот же родитель у меня! Свадьба на носу, а он малолеток пользует!
— И что ты думаешь по этому поводу?
— В апреле ей рожать. Она ведь уже старая, зачем ей это⁈ На меня ведь малого повесят, и мне конец, а поступать только через год. Надо выбрать универ подальше, и где берут на бюджет. — Она протяжно вздохнула, помолчала немного и добавила: — Буду жить в общаге.
Мне подумалось, что этот ребенок появится благодаря мне. Если бы не я, не было бы свадьбы, и Лялина не решилась бы стать матерью-одиночкой в такое время.
— С бюджетными местами сложно сейчас, везде надо башлять, — озвучил очевидное я.
— Пойду на учителя, там недобор. На училку русского языка.
— А с математикой у тебя как?
— Ненавижу. Да и, где матеша, туда всегда сложно поступать. Прости. Не надо тебя своими проблемами грузить. Переживу. Выживали же люди в концлагерях, а тут проще. Главное, чтобы дракон не лез.
— Он сейчас дома?
— Хрен знает. Уже должен быть. Ты к нему пришел? Явно ведь не просто так. Хотя… — Она уставилась на подарки.
Из солидарности я тоже скривился.
— Надо решить кое-что неприятное. Если его нет, не беда, поговорю с твоей мамой.
— Если его нет, скажешь мне? Книгу у них забыла.
— Скажу, — кивнул я, поднимаясь.
Открыв дверь, чуть не столкнулся с теткой, несущей из кухни кастрюлю. Посторонился, подошел к комнате Лялиной и постучал.
— Лика, входи, — прокричала она.
Но вошел я. Если Анна и удивилась, то вида не подала. Впрочем, она всегда такая безэмоциональная.
— Павлик! Вернулся уже?
Надо же, если она в курсе, где я был, значит и отец, который, вероятно, сейчас кувыркается с той девчонкой, тоже знает, что дед попал в беду, но никаких телодвижений не сделал, чтобы помириться с ним. А сам ведь поступает в разы хуже!
— Добрый вечер. — Я положил на стол зеленый халатик в шелестящем пакете. — Это вам.
— Ой, да не стоило!
И снова непонятно, радуется она или правда не стоило. Скорее первое, потому что Анна подошла, развернула упаковку и улыбнулась:
— Какая прелесть! Спасибо!
— Да не за что. — Я невольно посмотрел на ее живот, который еще не виден. — Как мой брат… или сестра?
— На удивление легко с ним… или с ней. Вообще не чувствую его, и никаких проблем.
— Пусть так и будет. Я, собственно, по делу. Хотел с отцом поговорить, но он задерживается… В общем, мне нужна помощь. Не помощь даже, а информация по вот этой группировке. — Я положил на стол листок, где записал все, что знал о «Славянах».