Стало отвратительно. Вроде бы сын за отца не отвечает и все такое, а чувство, как будто я как-то причастен к его поступкам. Не сходя с места, я проводил взглядом счастливую парочку.

Девчонка висла на моем родителе и щебетала. Он цвел и пах, как бордовая георгина, которую он купил девочке. А ведь мне не за Лялину больше обидно, а за вот эту дурочку — из-за ассоциации с Наташкой. Наверняка мечтает вырвать свое сокровище из лап мегеры-жены. Потом забеременеет и тоже перестанет быть нужной, а алиментов не дождется, сама тянуть будет ребенка.

А ведь скажи все как есть, пытаясь её уберечь — не поверит.

Настроение испортилось. Вспомнился кадр из известного фильма, как мальчик плачет, бьет подушку и орет: «Мой папа — м****к!»

Стоя на остановке, я запрокинул голову, глядя на ярко-синее небо с круглыми облаками с плоским низом, словно их кто-то слепил из ваты и положил на прозрачное голубое стекло. Все-таки как у нас на юге хорошо! Конец октября, а достаточно олимпийки, чтобы не замерзнуть, и то только утром и вечером, сейчас температура точно выше двадцати.

Но еще неделя-две — и на город обрушится ураган небывалой разрушительной силы, который войдет в историю. Будут падать деревья, рваться провода, летать крыши домов, а возле сядут на мель оледенелые корабли, прибитые к берегу штормом. С +20 температура опустится до −10, я помню этот ураган так, словно он был вчера, но точные даты стёрлись из памяти.

В школу я приехал в начале второго, шестой урок еще не закончился, и школьные коридоры будто замерли в ожидании звонка, чтобы взорваться детскими криками и топотом спешащих домой учеников, только в курилке во дворе, возле здания, где проходили уроки труда, кучковались малолетние курильщики.

Я направился к директорскому кабинету, обогнув стенд со стенгазетой, где наконец увековечили Бориса с кистями и холстом, а также запоздало поздравляли Рамиля со вторым местом в турнире. Причем десятиклассники, которые эту газету делали, не особо заморачивались: нарисовали тела в стиле «палка-палка-огуречик», а головы просто наклеили, вырезав из фотографий.

На стук в дверь ответила секретарша Аллочка:

— Да-да, входите.

На секунду меня сковал страх пред лицом начальствующим. Я быстро его пересилил и переступил порог, кивнул на дверь дрэка.

— Здравствуйте. Геннадий Константинович у себя? Можно к нему?

— Здравствуй, Павел, — улыбнулась она, покосилась на дверь. — Он сейчас занят. По какому ты вопросу?

Занят, значит. Ладно…

— По вопросу аренды помещения, стоящего на балансе школы, — вернул улыбку я. — Дело безотлагательное. Я подожду, сколько надо.

Аллочка, рассчитывающая меня быстро отшить, растерялась.

— Срочное, значит? — Она встала, постучалась к директору и крикнула: — Геннадий Константинович! Тут к вам Мартынов Павел. Говорит, срочное дело.

Дрэк что-то буркнул, и секретарша, разобрав в реплике утвердительный ответ, мне кивнула.

— Входи, Павлик.

Пошлет, не пошлет? Как бы поубедительнее ему все объяснить… Еще полсекунды сомнений, и я в кабинете дрэка. Увидев меня, он отодвинул журнал, сплел пальцы рук.

— Ну, здравствуй, Павел. Что стряслось?

Я подвинул к его столу массивный стул.

— Можно присесть? Двумя словами я не ограничусь.

Дрэк заинтересовался, шевельнул лысыми надбровными дугами.

— Ну, давай. Выкладывай.

— Начну со школьных дел. Я пропустил две недели, как решить с пересдачей? Справки от врача у меня нет, потому что я был в Москве, нужно было помочь деду, который попал в больницу в результате ограбления и не мог ходить.

Директор нахмурился.

— Достаточно будет объяснительной от матери. Но — убедительной объяснительной. Но ты ведь не за этим пришел, такие вопросы решаются с учителями в индивидуальном порядке.

— Вы проницательны, — сказал я и начал издалека: — Вы, наверное, заметили, как выросла успеваемость учеников 9 «Б». Так ведь?

— Допустим, — заподозрив неладное, насторожился он.

— Все дело в том, что мы практически всем классом собирались в подвале, тренировались и делали уроки, подтягивали отстающих, развивались физически. Именно благодаря этим тренировкам Рамиль выиграл на турнире.

— Молодцы, одобряю. Но это не объясняет, почему ты здесь.

— Пока я был в Москве, наш подвал захватили бандиты, повесили замок. Туда теперь не попасть. И я пришел к вам за помощью. Пока найдем новое пристанище, хотелось бы продолжить тренировки, а, кроме нашего спортзала, делать это негде. Мы очень ждем ваше одобрение и очень на вас рассчитываем.

Я сделал лицо, как у кота из «Шрека». Дрэк крякнул, поскреб лысину. Еще раз крякнул, скосил на меня глаза и заерзал на стуле. Ощущение было, словно он хочет о чем-то попросить, но стесняется. Придется ему помочь.

— Понимаю, что это дополнительные хлопоты. Нас нельзя оставлять без присмотра, нужно как-то оформить, например, кружок бокса… Потому, если нужно что-то для школы, мы с радостью это сделаем. Или скинемся на необходимое.

Захотелось передернуть плечами от «в конце года скинуться на окна». В нашей школе поборы начались, когда я учился в десятом классе. Каждый год мы собирали деньги то на новые окна, то на занавески, то на столы. Но занавески купили только раз, второй раз хватило лишь на краску, а потом, когда воцарилась Джусиха, Боря жаловался, что в классах ничего не менялось.

Дрэк водрузил на нос круглые очки в толстой черной оправе, потер переносицу, снова посмотрел на меня, и в его взгляде появилась заинтересованность.

— Я подумаю, — сказал он.

— Мне можно рассчитывать на утвердительный ответ? — улыбнулся я.

— Это очень вероятно, — обнадежил меня он.

Что сделать, дабы приблизить его согласие? Как здорово было бы, если бы этот разговор вел кто-то взрослый, например, мой отец, будь он нормальным. С ним дрэк вел бы диалог на равных.

— И все-таки…

— Спортзал, — воздел перст Дрэк. — Там косметического ремонта не было уже очень-очень давно. Краска со стен слезла, пол облупился, маты порвались, а финансирования нет!

— Не вопрос! — просиял я. — Одна просьба: составьте смету, чего и сколько надо. Мы это все закупим, и завтра приступим…

— Не пори горячку, — осадил меня Геннадий Константинович. — Пока все закупите, полдня пройдет. Столько же займет подготовка. Если заниматься покраской в воскресенье, зал не успеет проветриться к понедельнику. Вот на каникулах — самое время. Если вы это сделаете, зал в вашем распоряжении три раза в неделю с восемнадцати до девятнадцати.

— До двадцати, — попытался торговаться я. — Вам не принципиально, нам важно.

— Хорошо. Единственное условие: с вами должен быть взрослый, который возьмет на себя ответственность за вас. Пусть он приходит в понедельник, договоримся, подпишем договор и — занимайтесь на здоровье.

Хотелось возразить, но я поставил себя на место дрэка и понял, что он прав: случить с нами что, это подсудное дело. Придется уламывать физрука, чтобы оформил кружок и приходил в условленное время нас пасти, но не мешать. Учитывая тотальное обнищание народа, лишняя тысяча ему не помешает.

— Спасибо, Геннадий Константинович!

Откланявшись, я побежал домой — поужинать, потом — к Илье, обзвонить клиентов перед завтрашним питчингом кофе, и только потом — в театр к Андрею, прихватив антикварные вещи, и лишь потом разговаривать с отцом о «Славянах».

При мысли о том, что увижу его, стало тошно. Лучше бы его не было дома, Лялиной и ее связей будет достаточно.

В театр я ехал на автобусе, потому что на мопеде был риск повредить фарфоровую лампу, да и в театр его закатить не дадут, а в прошлый раз чуть там не угнали моего Карпа.

Представляя встречу с Андреем, взрослым мужиком, который объедает мою семью, я сам себя накручивал. С одной стороны, надо узнать реальную стоимость керосиновой лампы и старинной иконы, а значит, ссориться с зятем нельзя, с другой — следовало как можно скорее пристыдить его, что сидеть на шее малолетней девчонки — последнее дело.