— Бронза! Очень хорошая работа. Судя по клейму на вентиле — середина девятнадцатого века.

Андрей присвистнул.

— А страна? — спросил я.

— Франция. Знаменитая фирма. BREVETE. Фарфор, ручная роспись, без реставрации. — Его монотонный голос напоминал молитву.

— Сейчас! — Лев Семенович, поскрипывая половицами, рванул из кухни, а вернулся с лупой, принялся вертеть лампу так и сяк. — Точно! Франция, 1828 год!

Каналья присвистнул. Хозяин берлоги встрепенулся и поднес палец к губам.

— Т-с-с! Примета плохая, денег не будет…

— Т-с-с-с, — зашипел чайник на плите, готовый разразиться свистом.

Лев Семенович залил кипяток в фарфоровый чайник в форме слоненка, куда уже засыпал чай, погладил его.

— Китай, девятнадцатый век. Но — скол на хоботке, неликвид. — Он вздохнул, щелкнув чайник по боку. — Знал бы он, что настанет время, когда в нем будут заваривать чай, который даже веником не пахнет…

— Таки какова цена нашей лампы? — спросил Каналья.

Глаза Льва заблестели, черты лица стали хищными.

— Она, бесспорно, дорогая. Ее истинная стоимость определяется трудно, нужно говорить со специалистами в этой области. К тому же во всем мире есть коллекционеры, готовые и тысячу долларов отдать за редкую вещь, какой ваша лампа, бесспорно, является.

— Ближе к делу! — Каналья тоже хищно подался вперед.

Реставратор почуял это и продолжил, глядя куда-то в сторону.

— Сто долларов — ее цена сейчас. Бо́льшую сумму вряд ли кто-то предложит, потому что коллекционеры обнищали, а поездка за границу нецелесообразна.

— Вы предложите? — спросил я. — Тысячу долларов?

Кадык реставратора дернулся, будто он эти деньги проглотил.

— У меня нет таких денег! — развел руками он. — Но есть шестьдесят пять долларов.

Мы с Канальей посмотрели друг на друга, я мотнул головой, и Алексей сказал:

— Огромное вам спасибо! Мы подумаем.

Реставратор снова дернул кадыком.

— Вещь требует реставрации, потемнел фарфор… Но, если вы готовы подождать, я могу занять двадцать долларов и купить лампу за восемьдесят пять.

Каналья распахнул глаза, скосил их на меня, но я скрестил два указательных пальца — мол, ни в коем случае.

— У них есть еще кое-что, — напомнил Андрей. — Павел, покажешь?

Я развернул икону, и реставратор затрясся весь, вцепился в нее, не стал ветреть в руках, а впился взглядом, принялся рассматривать образ через лупу, щелкая языком.

— Ну? — спросил Андрей. — Шестнадцатый век? Как я и думал?

Лев Семенович посмотрел на него с неодобрением.

— Все возможно. Необходим более тщательный анализ, мне нужно в лабораторию.

Задумавшись, хозяин квартиры разлил чай по чашкам, вытащил из ящика коробочку с сахаром, выложил на блюдце три кубика и напомнил, держа икону обеими руками:

— Чтобы установить детали, мне нужно в лабораторию. Вы не против?

— Я с тобой, как договаривались, — вызвался Андрей.

Вроде бы даже обрадовавшись, реставратор вернул Андреев кубик сахара в коробку. Вспомнилось: «Сколько ложек чая вы кладете в чай?» «Дома одну, в гостях можно и пять». «Чувствуйте себя как дома!»

— Идем!

Они с Андреем удалились. Когда хлопнула дверь в помещение, которое хозяин называл лабораторией, Каналья взял за ушко изящную фарфоровую чашку, слишком чистую для этого места, сделал глоток:

— Тоже Китай. Лохматый век, но неликвид. — Он щелкнул языком точно, как хозяин, и покачал головой, закатывая глаза, будто собирался умереть. — Трещина!

Я хохотнул. Каналья продолжил:

— Жениться ему надо, а то тараканы сожрут. Проснется, а он вместо спальни — в туалете. Унесли.

— Таким людям нельзя жениться, — парировал я и вспомнил отца с малолеткой под руку. — Он сожрет жену, если она сдвинет с места его барахло, а труп мумифицирует и положит на балконе. Или жена его сожрет за это барахло.

— Сколько он хочет за э-э-э… диагностику?

— Экспертную оценку, — поправил его я. — Тысячу рублей.

— Ты уверен, что не стоит продавать лампу за сто баксов? Это ведь хорошие деньги.

С одной стороны, он прав: это почти двадцать акций «МММ», которые превратятся в двести тысяч через месяц и в четыреста — через два. Но с другой — это вложение денег типа как в землю, цена лампы — минимум тысяча долларов, просто сейчас ни у кого нет денег, и Интернета нет, чтобы продать ее иностранцам.

У Льва Семеновича наверняка есть знакомые скупщики старины и точки сбыта, он купит у меня лампу за сто баксов, продаст за сто пятьдесят. Полтинник поднимет и будет его два месяца проедать.

Каналья выхлебал чай, налил себе вторую порцию, потом третью и произнес задумчиво:

— Пошел я в туалет. Если буду орать — хватай топор и беги на выручку.

Я остался в одиночестве, слушая, как гудит водопровод. Тишина стояла мертвая: ни соседского телика, ни топающих детей, ни собак, только вдалеке, в порту, гудел сухогруз или танкер. Одним словом — сталинка.

И снова погрузился в мысли. Вопреки стараниям химички Никитича, которая спрашивала все, что мы проходили с начала года, химию я сдал на пять. Остальные учителя отказались меня опрашивать, сказали, что ответа на уроке будет достаточно.

Четверть я заканчивал со всеми «пятерками», как и Илья, и Баранова. Гаечка подтянула математику, у нее в четверти было две четверки: алгебра, по которой раньше был еле-еле трояк, и физика. Чабанов также заканчивал с двумя четверками, чем удивил учителей. Рамиль и Минаев, по жизни троечники, стали хорошистами. Карась, второй по тупизне ученик нашего класса, исправил двойки и обзавелся даже «четверками» — по труду, физ-ре и анатомии. Лихолетова как училась неплохо, так и учится.

Теперь наш некогда средненький по успеваемости класс — самый продвинутый в школе. Только Желткова картину портит, но у нее, похоже, умственная отсталость. А Заславский еще не примкнул к нам и не проникся.

Опорожняющийся бачок унитаза зазвучал, как стартующая ракета, я аж встрепенулся.

— Ну и помойка! — сказал вернувшийся из туалета Каналья, и в этот момент из лаборатории вылетел Лев Семенович.

— Он прав! Это шестнадцатый век! Если бы была побольше, цены бы ей не было! Вы представьте только! Четыре века!

— А сейчас есть цена? — осторожно поинтересовался Каналья, протянул руки, чтобы забрать икону, но реставратор не спешил с ней расставаться.

— Минимум сто пятьдесят долларов! И у меня есть покупатель!

Вот же хитрый жук.

— А реставрировать сможете? — спросил я. — Реставрированную проще продать, и дороже будет.

— Смогу, — закивал он, потирая руки. — Будет стоить пять тысяч, это не на два часа работы, и будут нужны реактивы.

— Химия! — воздел перст Андрей.

— За работу заплатите в пятницу. Тысячу за консультацию — сейчас.

Каналья сделал свирепое лицо, прищурился и сказал:

— Я правильно понял, что икону вы оставляете себе? Безо всякого надзора с моей стороны? А если вы эту заберете себе, а вернете подделку? А если вообще не вернете?

Лев Семенович сунул ему икону, отступил на шаг и перекрестился, хотя его представители его народа — точно не христиане.

— Господи, помилуй! Какой вы и какой я! Зачем мне такой риск, когда вы знаете, где я живу, и можете у меня все забрать. Да я больше вас рискую, потому что теперь вы можете все забрать! Сто долларов — не та сумма, чтобы из-за нее бояться выходить из дома! Ну куда я подамся, на кого все это брошу?

— Давайте так, — предложил Андрей. — Все под мою ответственность!

Каналья встал, склонив голову набок. Макушка хозяина квартиры едва доставала ему до ключицы.

— Посмотрите, какой я и какой ты! — Лев Семенович запрокинул голову, глядя на Каналью, как суслик на овчарку.

— По рукам, — сказал я, Каналья повторил мои слова и ткнул пальцем в Андрея.

— С тебя тоже спрошу, если этот…

Реставратор вскинул руки и вжался в стену.

— Я честный гражданин! И докажу это.

Пришлось легонько толкнуть Каналью в бок, чтобы не переигрывал и не пугал человека.