Только собрался переместиться, как в другой стороне защебетали, захохотали пьяные девицы — видимо, дамы желали познакомиться и завлекали мужчин звонким смехом.
Добавляя спецэффектов, замельтешила на асфальте тень от летучей мыши. На свет фонаря слетелись бабочки и мошки, и хищница пировала.
Каналью я заметил издали: он подошел к колоннам театра, завертел головой — широкоплечий, внушительный, грозный. Двигался он настолько плавно, что никто не подумал бы, что у него протез. Я помахал ему, мы двинулись навстречу друг другу, а остановились у затемненной скамейки, ближайшей к театру.
— Как дела? — задал я дежурный вопрос.
— Пригнали сегодня «форд», там сцепление крякнуло, — отчитался он. — Я его разобрал, отдал токарю. Если не сможет проточить маховик и корзину, придется твоего деда напрягать, заказывать деталь из Москвы.
— Не факт, что и там будет именно то, что нужно, — сказал я. — Самому надо кофе заказать заранее, так сказать, наперед. С другом на выходные поедем осваивать новые территории, расширять рынок сбыта. Два оставшихся пака разойдется за пару дней, торговать будет нечем.
— Дед же в гипсе? — поинтересовался Каналья. — Как он справится?
— У него есть помощники, — ответил я и поймал себя на мысли, что давно не разговаривал с дедом, да и Лексу, Алексу, Егору и Олегу следовало позвонить, о себе напомнить.
Сегодня мы с мамой написали заявление, что она, такая-то, проживающая по такому-то адресу, просит рассмотреть техническую возможность подключения местной телефонной связи в помещении, расположенном по вышеуказанному адресу. После чего я сам предложил начальнице отделения взятку в двадцать долларов. Сторговались на тридцати.
Мне пообещали бригаду в пятницу в четырнадцать ноль-ноль. Нам оставалось просто купить телефон. Уже вечером я буду звонить клиентам, не побираясь по соседям и друзьям. А после закажу разговор с дедом и приятелями-москвичами.
Узнав, что у нас появится телефон, Наташка прыгала до потолка: ей будет проще держать связь с Андреем, с приятельницами болтать. Борю новость оставила равнодушной.
— Так когда деду снимают гипс-то? — продолжил допрос Каналья.
— На неделе должны. Но ему ногу потом надо будет месяц разрабатывать… Как уже сказал, помощники у него есть, но пока деда лучше не нагружать. Оно ж тяжелое, сцепление-то?
— Да, килограммов семь. Надеюсь, как-то можно реанимировать старое. Но и отказываться от работы не хочется. Вот если отремонтирую «форда» — совершу чудо, этого мужика из пяти мастерских отфутболили, типа с иномарками они не работают. А если свершу чудо, о чудо-мастерской пойдут слухи, понимаешь? — Голос Канальи стал мечтательным.
— Понимаю. Все владельцы иномарок будут нашими, — сказал я и сменил тему: — Ты слышал о том, что «Славяне» совершили вооруженный налет на центральный рынок? Пять трупов. Куча раненых.
— А что не поделили? Кого били: азеров, армян или всех?
До меня дошло: он думает, что «славяне» — представители этноса, а не бандитская группировка, которая отжала у нас подвал. Пришлось объяснять, что случилось, и говорить, что мне известно, где «славян» можно найти. Закончив, я спросил:
— Ты же афганец, да? И знаешь, кто главный…
— Я не состою в этой организации, — скривился Каналья. — Это та же банда, но типа официальная, а я не хочу быть связанным с криминалом. Понял, куда ты клонишь. Но тут я, увы, тебе не помощник…
— Здравствуйте, — донеслось из-за моей спины.
Я повернулся и увидел Андрея, представил их с Канальей друг другу, и мой престарелый зять повел нас ко Льву Семеновичу, который, на наше счастье, жил неподалеку — в центре, прямо возле набережной.
Пока мы шли, я уточнил у Канальи еще кое-что:
— Алексей, ты ж теперь не сможешь возить меня по выходным… — Я покосился на Андрея. — Ну, и бабушку на вокзал. А что, если я куплю мопед «Муравей»? Знаешь, нужны ли на него права?
Каналья усмехнулся.
— Во-первых, он не мопед, а мотороллер. Требуются права категории «А». Тебе на нем ездить нельзя.
Хотелось выругаться, но я сдержал ругательства и выдохнул:
— Паршиво. Хоть сдохни, блин. Никакой жизни, пока нет шестнадцати!
Андрей пустился в рассуждения:
— Эх, молодежь! И я в твоем возрасте хотел повзрослеть, но только сейчас понимаю, как же хорошо быть ребенком. Ни забот, ни хлопот, гоняй себе на велике!
Знали бы они, что как быть взрослым, я еще как знаю! Те счастливчики, кому повезло с родителями и жилплощадью, детские годы вспоминают с трепетом. Если нет, то до шестнадцати ты приговорен подчиняться чужим правилам, обычно тупым, делать то, что тебе не нужно — взрослые лучше знают, проголодался ты или замерз. Но ввязываться в полемику я не стал.
Конечной точкой нашего маршрута оказалась трехэтажная сталинка с крошечными открытыми балконами, расположенная на перекрестке двух улиц.
Дом реставратора нуждался в реставрации: штукатурка отсырела и частично отвалилась, кованые оградки балконов сожрала коррозия, петли разболтались, и покосившаяся деревянная дверь поскрипывала, как страдающая от подагры старуха.
— Проходите! — Андрей услужливо распахнул перед нами дверь.
Света в подъезде не было, и, рискуя подорваться на кошачьей мине, по широкой лестнице мы поднялись на второй этаж. На лестничной клетке были всего две двери. На той, что слева, угадывался единственный номер — 6 — и один звонок, на второй — четыре номера и звонка.
Андрей позвонил в квартиру номер шесть, посмотрел в глазок, пятерней причесывая волосы.
Щелкнул замок, и выглянул лысоватый кудрявый брюнет лет пятидесяти, с выпуклым лбом, в очках на крупном носу с горбинкой, в полосатом халате. Несмотря на возраст, остатки его черных кудрей седина посеребрила лишь немного. Приспустив очки на кончик носа, реставратор уставился выпуклыми карими глазами так, словно пытался оценить нас и рассортировать по эпохам.
Я невольно ощутил себя редким новоделом с перспективой повышения стоимости.
— Здрасьте, — проговорил я, собрался представиться, но хозяин квартиры сделал приглашающий жест, и мы с Канальей и Андреем вошли в тесную прихожую, заваленную коробками, картинами, мешками до самого потолка.
— Аккуратнее, пожалуйста. Меня зовут Лев Семенович.
Мы с Канальей назвали себя. Сняли олимпийки, завертели головами, прикидывая, куда бы их повесить, но реставратор забеспокоился.
— Нет-нет, ничего не снимайте, и обувь тоже. Проходите на кухню.
Кухня тоже напоминала склад, тут стоял пылесос «ракета», ведра — друг в друге. Вперемешку с кухонной утварью на полках громоздились склянки с порошками, тюбики и пузырьки темного стекла. Если бы мне надо было описать обитель жадного гнома-перекупщика, я взял бы за основу эту квартиру.
Ремонта она не видела с момента постройки, щербатые половицы скрипели под ногами, голубая плитка за колченогой двухконфорочной плитой, и стол, и стены были заляпана жиром. Табуретки, застеленные вязанными салфетками, тоже выглядели грязными. Казалось, если взять эти салфетки в руки, они будут деревянными.
Ну а черные кастрюли и чайник будто бы только что были на костре.
Хозяин шагнул к плите и обратился к Каналье:
— Я поставлю чай, вы ведь не против?
— Спасибо, — кивнул Каналья без энтузиазма.
Я отследил направление его взгляда и увидел крупного рыжего таракана, заинтересовавшегося объедком между половицами. Страшно представить, что в спальне!
— Я хотел бы посмотреть на вещи, которые вы мне принесли. — Лев Семенович уселся напротив меня.
Каналья тоже сидел, а вот Андрею не хватило места, и он остался подпирать дверной косяк. Я принялся разворачивать керосиновую лампу. Хозяин квартиры с интересом вытянул шею. Глаза его заблестели. Когда наконец лампа предстала во всей красе, у него, как у Андрея при виде иконы, задрожали пальцы.
— Восхитительно! Это… это шедевр!
Прежде чем прикоснуться к керосиновой лампе, он пару раз сжал и разжал пальцы, словно боялся ее сломать. Наконец решился, повертел в руках, аккуратно наклонил, рассмотрел дно, постучал по металлическим девушкам.
