Я опять спрашиваю Кэндис, могу ли я рассчитывать на ее доверие. Она отвечает, что могу.

— Тогда я объясню, что конкретно произошло на лестничной площадке. От этого зависит, как мы решим действовать дальше, сообщать ли в полицию, что Мартин Хокинг многоженец и, возможно, убийца дочери владельца ранчо.

У Кэндис округляются глаза.

— Это вы о чем? Не понимаю.

— Если мы сообщим о Мартине в полицию, начнется расследование. Меня спросят, когда я последний раз его видела, будут задавать массу других вопросов. Кэндис, этого нельзя допустить.

Сказав это, я смотрю на спящую девочку, которую мы обе любим. И, когда снова перевожу взгляд на Кэндис, вижу, она вспомнила мои слова о том, что я действовала в интересах Кэт.

— На что вы намекаете? — Я слышу в ее голосе гнев, неверие, страх. — Что произошло на лестнице в вашем доме?

— Он бросился на Белинду, — тихо отвечаю я, памятуя о спящем мужчине и открытых окнах гасиенды. — Кэт уже полюбила свою маленькую сестренку. Полюбила, хотя та еще не родилась. А Мартин, человек, солгавший ей про вас, нападал на Белинду. Хотел причинить ей зло.

Эта сцена снова возникает в моем воображении. Мартин устремляется к Белинде, я пытаюсь ему помешать, Белинда взмахивает ножом для вскрытия писем.

А Кэт старается защитить еще не родившуюся малышку.

— Вы хотите сказать, что это Кэт его толкнула? — шепотом произносит Кэндис.

Я медлю лишь секунду перед тем, как дать ответ.

— Изо всех своих детских силенок.

— Я вам не верю, — произносит Кэндис. В нескольких ярдах от нас порыв горячего ветра взметнул клубы пыли. — Кэт на такое не способна. Она не такая, как он!

Но я слышу дрожь в ее голосе и понимаю, что она мне верит.

— Вы правы, она не такая, как Мартин. — Я хочу взять Кэндис за руку, но она отдергивает ее. — Не такая, как он. Кэт просто пыталась защитить Белинду и ее ребеночка, я в этом убеждена. Она даже не задумывалась о том, чем может быть чревато для него падение.

— Откуда мне знать, что это не вы его убили?

— А это именно я его и убила, — говорю я, заставляя Кэндис выслушать меня. Мне важно, что думает Кэт о том, как умер ее отец. И что будут думать об этом другие. — Ведь это я бросила его в доме, зная, что он не в состоянии сам выбраться на улицу, не в состоянии позвать на помощь. Да, при падении он сильно покалечился. Но именно я оставила его умирать! Я не могла допустить, чтобы Кэт видела отца изувеченным, понимаете? Не могла допустить, чтобы Кэт считала себя виновной в гибели и второго родителя, даже такого мерзавца, как он. Нужно было устроить так, чтобы, покидая дом, девочка была уверена, что он жив. И все остальные должны думать, что Мартин Хокинг был цел и невредим, когда в последний раз был в своем доме.

— Что он собирался сделать? — спрашивает Кэндис совсем тихо, почти шепотом. — Что он собирался сделать с Белиндой? С вами?

Я качаю головой, вспоминая ту сцену и хладнокровные слова Мартина.

— Мы слишком много знали. Мешали осуществлению его планов. Он так и заявил.

— А… Кэт? Как он поступил бы с ней? — По лицу Кэндис снова текут слезы.

— Ей он не причинил бы вреда. Она — залог его финансового благополучия, ведь рано или поздно он истратил бы украденное золото. Он не стал бы причинять ей вред. Но, думаю, он знал, как ее запугать, чтобы она молчала.

— Если все, что вы говорите, правда, почему он просто не убил меня? — спокойно, но отрывистым тоном спрашивает Кэндис.

— А зачем? Вы и так умирали. Убийство — это та еще морока. В вашем случае ему ничего не нужно было предпринимать.

Некоторое время мы молчим, осмысливая чудовищные истины о Мартине.

— Вы считаете, что она спасала ребенка? — уточняет Кэндис.

— Уверена.

— Что ж… это — храбрый поступок. — Голос Кэндис полнится благоговением. — И самоотверженный. Она — не такая, как он. И не такая, как я. Это я виновата в том, что она не разговаривает.

— Думаю, это не совсем так. Незадолго до того, как появилась Белинда и случилось землетрясение, Кэт уже начала разговаривать, причем с каждым днем все больше и больше. Стала доверять окружающему миру, общаться с ним. Она была слишком мала, когда лишилась вас, и замкнулась в себе потому, что это помогало ей пережить постигшую ее потерю. А Мартин был только рад, что она молчит. Думаю, он специально был холоден с Кэт, лгал ей, — чтобы она чувствовала себя подавленной и убитой горем. Видимо, сейчас она снова замолчала, потому что ошеломлена и напугана. Землетрясение и дни тягот, что последовали за этим, — непосильное испытание для ребенка. Думаю, скоро она опять обретет голос. Любовь ее отогреет, как это было прежде.

— Ваша любовь? — спрашивает Кэндис, и на этот раз я не понимаю, что означает ее тон.

— Да. Я очень люблю Кэт. Люблю, как родную дочь.

— Но все-таки привезли ее ко мне.

— Она — ваша дочь, плоть от плоти. И она знала, что вы живы. Чем я была бы лучше Мартина, если б утаила ее от вас?

— И вы решились привезти ее, зная, что болезнь, которой я страдаю, скорее всего, погубит меня?

Я на мгновение задумываюсь.

— В первую очередь поэтому.

Мы снова несколько минут молчим.

— Я знаю… знаю, что она не может жить с вами здесь, в лечебнице, — продолжаю я. — Я полагала, что здесь будет ваш отец и, возможно, он захочет забрать девочку к себе. Соболезную вашей утрате. Медсестра сообщила мне, что ваш отец недавно погиб.

— Да, — подтверждает Кэндис невыразительным тоном.

— Кэт может жить со мной в Тусоне столько, сколько вы пожелаете. Я сняла небольшой номер в гостинице возле вокзала. И готова, если хотите, приводить сюда Кэт каждый день, когда вам дозволено принимать посетителей.

— Даже так? — недоверчиво произносит Кэндис. Она озадачена, удивлена. — Вы взяли бы на себя такой труд ради больной женщины, с которой едва знакомы?

— Я готова делать это ради Кэт. Вы ее мать, она вас любит. Даже не сомневайтесь. Она рвалась к вам.

— Что ж, можно и так, пока я не устрою что-нибудь другое.

Ни с того ни с сего я вдруг нервно прокашливаюсь.

— Не нужно ничего устраивать. Я могу и готова позаботиться о ней. И сейчас, и… потом.

Кэт, неподалеку от нас, начинает ворочаться на подушках. Мы с Кэндис умолкаем, наблюдая за ее пробуждением. Она садится на своем необычном ложе, недоуменно смотрит сначала на меня, затем на мать, словно ей приснился сон, в котором присутствовала только одна из нас.

— Иди сюда, детка, — зову я.

Кэт слезает с подушек и семенит ко мне. Я снова сажаю девочку к себе на колени, чтобы она была как можно ближе к матери, не рискуя заразиться от нее.

Кэндис устало кладет немощную руку на ногу Кэт.

Неоконченный разговор тяжким бременем давит и на меня, и на Кэндис, но мы, три израненные души, молча сидим на нестерпимой жаре, пока не появляется медсестра. Сказав, что Кэндис нужно отдохнуть перед ужином, она снимает с тормоза передвижной шезлонг, на котором полулежит больная.

— В какой гостинице вы остановились? — осведомляется Кэндис.

— «Роза пустыни».

Она кивает и смотрит на Кэт.

— Увидимся завтра, Котенок. Хорошо?

Кэт кивает.

И Кэндис увозят.

На обратном пути в экипаже, что везет нас в гостиницу, мы с Кэт обе молчим. Я хочу спросить девочку, о чем она думает, но знаю, что ответа не получу. С виду она не расстроена тем, что сегодня ей недолго удалось побыть с матерью, но и не особо взволнована в преддверии завтрашнего визита в лечебницу. Ужинать мы идем в ресторан напротив гостиницы, где заказываем жареную курицу, фасоль и теплые маисовые лепешки. По возвращении в номер примерно с час читаем слова в тетрадке моего папы и ложимся спать.

Утром, когда спускаемся завтракать, хозяин гостиницы сообщает нам, что наше проживание оплачивает некая миссис Кэндис Хокинг, забронировавшая для нас номер на неопределенное время, до тех пор, пока по ее просьбе я буду оставаться в городе. Кроме того, она берет на себя расходы на наше питание и ежедневные поездки в лечебницу и обратно. Я одновременно и рада, и немного оскорблена тем, что Кэндис взялась оплачивать мои расходы. Мне не нужно платить за заботу о Кэт, я же не наемная няня, а это выглядит именно так. Но денег из сейфа Мартина надолго не хватит, а одному Богу известно, сколько еще мне здесь находиться. Это уж как получится, буду жить день за днем.