Кэт теснее прижимается ко мне и кивает. Мне придется повторять ей это, когда она будет вспоминать Мартина. И мне придется повторять себе, что она, вероятно, в отличие от меня, будет думать о нем.

К концу октября я уже скопила сто долларов, в дополнение к тем деньгам, что лежат на сберегательном счете в одном из банков Сан-Матео. Доверительный фонд был учрежден много лет назад для того, чтобы Кэндис имела возможность вести образ жизни богатой аристократки, но я на наши еженедельные нужды трачу очень мало денег, выделенных на содержание Кэт. Бóльшая их часть идет на сберегательный счет, который будет принадлежать ей, когда она повзрослеет. Я уже начинаю думать, что свой домик появится у нас раньше, чем через год.

В начале ноября Эллиот просит товарища помочь ему расчистить ровный участок у персикового дерева, чтобы к тому времени, когда я решу приступить к строительству, место для дома было готово.

Я наблюдаю за работой мужчин, размечающих участок, и тут Белинда приносит мне письмо, доставленное по почте. На мое имя. Отправитель — департамент полиции Сан-Франциско.

Под взглядом Белинды я торопливо вскрываю письмо. Мы обе надеемся, что полиция признала Мартина жертвой стихийного бедствия, случившегося семь месяцев назад, и с прискорбием сообщает об этом. Я всем сердцем желаю этого.

Но в письме говорится совсем о другом.

— Меня просят приехать в отделение для дачи показаний. Им нужна дополнительная информация о моем пропавшем без вести муже, — говорю я Белинде.

— Какая еще дополнительная информация? — хмурится Белинда.

— Не знаю.

— Ты же рассказала им все, что знаешь.

— Я рассказала то, что сочла нужным.

Белинда берет у меня письмо, читает.

— А если ты не поедешь? Ведь ты имеешь на это право?

— Не думаю, что это разумно. Я ведь должна всячески помогать им в поисках мужа.

Она возвращает мне письмо.

— Может быть, они готовы признать его погибшим, но не хотят сообщать об этом письмом. Может быть, они думают, что милосерднее сообщить об этом тебе лично.

— Может быть.

Но мы обе не верим, что это и есть истинная причина вызова в полицию. Тут что-то другое. И нас это тревожит.

В письме меня вежливо просят прибыть в новое здание департамента во вторник, шестого ноября, в одиннадцать часов утра.

Придется ехать. А что мне еще остается?

Собираясь в отделение полиции, я тщательно подбираю наряд. Надеваю элегантное платье неброского серого цвета, украшенное тесьмой, с шитьем на манжетах и вороте. Обручальное кольцо я давно не ношу, но в этот раз надеваю его на палец. Кэт не спрашивает, куда я еду, но я вижу, что она хочет знать.

— В город еду, по делам, — объясняю я. — К вечеру буду дома. Обещаю.

Эллиот везет меня на вокзал и опять, как в прошлый раз, предлагает поехать со мной.

— И как, по-твоему, я должна буду тебя представить? Как объясню, почему ты меня сопровождаешь?

— Да, пожалуй.

— Ничего со мной не случится.

— Ну, не знаю, — хмурится он. — Может, стоит быть готовой к тому, что он все-таки не погиб. Может, его нашли, и он жив. Возможно, он не так уж серьезно пострадал при падении с лестницы.

— Покалечился он серьезно. Когда я его бросила, он едва дышал. Если б его нашли живым, мне бы так и сказали, а не просили приехать для дачи новых показаний. Все, Эллиот, больше не хочу об этом говорить. И так нервы на пределе.

Дальше до самого Сан-Матео мы едем в молчании.

За время моего отсутствия Сан-Франциско изменился в лучшую сторону. Всюду стоят запахи свежей древесины и краски, стучат молотки, визжат пилы. Выросли новые здания, почти исчезли кучи пепла, на месте еще недавно выжженной пустыни возрождается город. Теперь нанять экипаж у вокзала не составляет труда, и в отделение полиции я прибываю задолго до назначенного времени — одиннадцати часов.

Дежурному за стойкой в облицованном плиткой вестибюле называю свое имя. Мне велено подождать. Пока ожидаю, когда ко мне кто-нибудь выйдет, пытаюсь унять расходившееся сердце. Наконец меня вызывают и проводят в комнату, где стоят дубовый стол и стулья, новенькие, источающие запах тунгового масла. За стенотипом[8], с виду тоже новым, сидит женщина. Рядом с ней незнакомый мужчина. Не следователь Моррис.

— Спасибо, что почтили нас своим присутствием, миссис Хокинг, — произносит мужчина сердечным тоном, любезно улыбаясь. — Я — сотрудник Маршальской службы США Амброуз Логан. — Темноволосый, темноглазый, он немного напоминает мне моего брата Мейсона. На вид чуть старше меня: ему, должно быть, лет тридцать. На мой вопрос, где следователь Моррис, он отвечает, что дело об исчезновении моего мужа передано в ведение Маршальской службы США. Мне приходится спросить у Логана, что это за служба такая. Он объясняет, что Маршальская служба США осуществляет надзор за исполнением федеральных законов. Мне это тоже непонятно, но от дальнейших вопросов я воздерживаюсь. Логан берет со стоящего рядом с ним стула толстую папку, кладет ее перед собой и открывает. Из папки выскальзывает фотография Мартина и ложится на столе наискось между нами.

— Что ж, начнем с вашего позволения? — произносит он.

Поначалу вопросы те же самые, на которые я отвечала, когда заявила об исчезновении Мартина. Стенографистка записывает за мной все, что я говорю. Минуты идут, и вопросы все больше касаются меня лично. Логан постоянно просматривает бумаги в папке. Документов много.

Он осведомляется, видела ли я Мартина в тот день, когда произошло землетрясение. Знала ли, что Мартин в тот день возвращался в Сан-Франциско или что его автомобиль был обнаружен близ Сан-Рафаэлы, на дороге, ведущей в Сан-Франциско?

Логану известно про Белинду.

Известно, что она находилась в моем доме в то утро, когда случилось землетрясение. Известно, что Мартин женился на Белинде, будучи моим мужем.

Логану известно про Кэндис.

Боже, ему известно и про Аннабет.

У меня голова идет кругом. У Логана куча документов. Что еще ему известно? В комнате становится душно. Я хочу уйти.

И я встаю из-за стола, ведь разговор о местонахождении Мартина завершен. Получается, что Логан обвиняет меня в том, что я помогала Мартину, была соучастницей его ужасных преступлений. Вступила с ним в сговор, чтобы присвоить золото Белинды и наследство Кэт.

Но Логан просит меня присесть: мне же будет лучше, если мы завершим этот опрос.

Мне будет лучше? Что хорошего можно ждать от такого опроса? Этот человек уверен, что я такая же, как Мартин Хокинг. А я не такая, как Мартин. Как смеет он подозревать меня в непорядочности?

Логан хочет знать правду. Это все, что ему нужно, утверждает он. И я заявляю, что говорю ему правду.

Нет, возражает он. Это не так. Я стою на своем. А он заявляет, что я лгу ему с той самой минуты, как села за стол и назвала свое имя.

Лоб и шея у меня покрываются испариной, хотя в комнате внезапно становится холодно.

— Меня зовут Софи Хокинг. — Заставляя себя смотреть прямо в глаза Логану, я упрямо повторяю: — Меня зовут Софи Хокинг.

Логан молчит. Не возражает мне, не вытаскивает из пухлой папки новые документы. Просто продолжает пытливо разглядывать мое лицо.

— Я не сделала ничего плохого. — Мною овладевает странное спокойствие. Не знаю, откуда происходит эта невозмутимая решимость, но я крепко держусь за нее. — Я вышла замуж за человека, который, как я думала, не женат и вправе вновь вступить в брак. Я люблю его дочь. И делаю все возможное, чтобы обеспечить этой девочке счастливое существование. Даже отвезла ее к родной матери, хотя для меня было бы куда проще оставить ее себе. Я позаботилась о Белинде, фактически приняла у нее роды, а когда нам с ней пришлось расстаться, искала ее день и ночь. Я не брала ее золота. Не взяла ни крупицы. Да, я распоряжаюсь деньгами Кэт, но я готова показать все чеки, все до единого, на то, что купила с тех пор, как стала ее опекуном. Я оплачиваю наше проживание и питание. Купила ей для школы одежду, карандаши, бумагу, а также головоломки, куклы и книги взамен сгоревших во время пожара. Я откладываю деньги на сберегательный счет, который будет принадлежать ей, когда она повзрослеет. Каждую неделю откладываю деньги на строительство дома для Кэт, чтобы у нее всегда была собственная крыша над головой, если со мной что-то случится. И какая разница, как меня зовут, скажите на милость? Имя — ничто. Слова на бумаге. О человеке судят по поступкам. Невзирая на все то, что со мной случилось, невзирая на все то, что мне довелось пережить, я остаюсь человеком, который способен любить. Это я и есть.