— Просто так зашёл или по делу? — спрашивает Давид Олегович.

— По делу, — не глядя на него, отзывается Вова. — Мне демон нужен.

У меня в груди играет холодок. Демон… Вове нужен демон.

— Зачем тебе? — доктор удивлённо гнёт бровь.

— Для дела.

— Понятно, что не забавы ради, — Давид Олегович убирает турку с плиты и присаживается за стол. — Но я должен знать, что ты собираешься с ним делать.

— Нафига тебе это знать? — Володя откидывается на спинку стула и с ухмылкой смотрит на врача. — Ты бросил нас с мамой, когда мне и трёх лет не было. Не интересовался, как мы живём, на что живём, — щурится зло. — Ты даже с днюхой ни разу меня не поздравил за хрен знает сколько лет.

— Ты пришёл, чтобы упрекать меня? — вздыхает Давид Олегович.

— Я просто напоминаю, что ты не имеешь права задавать мне лишние вопросы. Хочешь со мной общаться — помогай. Ты, если что, обещал.

Минуточку! Вова — сын Любиного психиатра? Офигеть! Володя всем рассказывал, что его папа давно погиб. А он вот он. Интересно.

— Сын, послушай… — психиатр вздыхает и хмурится, — я очень виноват перед тобой, но манипуляции оставь при себе. Рассказывай зачем тебе демон или уходи.

Вова молчит. Смотрит на отца как на врага народа, но уходить не торопится.

— Ладно, я расскажу, — почти рычит, глядя на родителя. — Но ты поможешь.

— Договорились.

— Короче… — Володя собирается с мыслями, — мне одна девчонка нравится. Я к ней уже давно подкатываю, а она вроде не против, но морозится. Типа сама не знает, нужны ей отношения или нет. Задолбала уже с этими качелями.

— А демон тебе как поможет? — удивлённо гнёт бровь психиатр.

— Мне знающие люди подсказали, что девушка, одержимая демоном, по мужикам начинает переться, — почти шепчет Вова. — Вот я и хочу… — играет бровями. — Ну ты понял, да?

— Хочешь, чтобы демон вселился в девушку, и её потребность в отношениях с мужчинами выросла, — формулирует за Володю отец.

— Точно! — кивает и улыбается.

— Не боишься, что по мужикам пойдёт? — хмыкает Давид Олегович. — Мало приятного, когда твоя любимая из койки в койку скачет.

— Да какая любовь, бать? — смеётся Вова. — Мне её чисто распаковать. Она девочка ещё.

— Ну, сынок, ты даёшь… — Давид Олегович качает головой. — Но раз я обещал — помогу.

Очень обидно, что я не материализовалась до конца. Я бы сейчас с удовольствием воткнула Володеньке в глазик вилочку. Он ведь обо мне говорит, гад!

Давид Олегович встаёт из-за стола и достаёт из кухонного шкафчика старую советскую сахарницу в горошек. Извлекает из неё браслет с фиолетовыми бусинами и отдаёт его сыну. А у меня сердце замирает от ужаса. Я этот браслет знаю!

— Чо это? — Вова крутит украшение в пальцах. — Дешёвка какая-то.

— Не дешёвка, а сосуд с демоном внутри.

— Маленький такой! — удивляется Вова. — Там точно есть демон? — трясёт украшением.

— Точно есть, — успокаивает сына Давид Олегович. — Это новая разработка, — заявляет со знанием дела. — Человек надевает это на запястье, и в него переселяется демон. Контакт не чувствуется.

— Вот техника дошла! — кивает Володя.

— Только когда распакуешь свою девочку, демона мне вернёшь. Понял? — психиатр строго смотрит на сына и стучит пальцем по столу.

— Каким макаром?

— У тебя есть знающие люди, пусть подскажут, — невозмутимо отзывается Давид Олегович. — На этого демона есть покупатель в Петри. Я жду, когда он соберёт нужную сумму.

— Дорогое удовольствие?

— Недешёвое. Так что попользуешься и верни в целости и сохранности.

— Ладно, понял, — вздыхает Вова и прячет браслет в карман.

Получив, что хотел, мой заклятый друг отчаливает, его папаша идёт заниматься своими делами, а я остаюсь сидеть за столом в полном ауте…

Через несколько дней Вова пригласит меня погулять после работы. Мы сходим в кино, выпьем кофе в парке, и он проводит меня домой. Перед тем как попрощаться Володенька сделает мне милый ни к чему не обязывающий подарок — браслет с фиолетовыми бусинами. Он будет настаивать, чтобы я его немедленно примерила, но мне на телефон будет трезвонить Люба — требовать, чтобы срочно пошла домой. Не помню, что у неё случилось, но она меня спасет этими звонками. И погубит себя…

Я поднимусь домой, положу браслет на комод в коридоре и пойду в ванную мыть руки, а сорока-Любовь увидит безделушку и нацепит на запястье. Мы даже поссоримся из-за этого. Я упрекну Любу, что она хватает мои вещи без спроса, а она фыркнет, мол, было бы тут что хватать — бижутерия.

Я попала примерно на полгода назад.

— Торадзе, на выход!

Дверь камеры с мерзким скрипом открывается, и у меня из глаз ручьём текут слёзы. Отвык я от света. Хрен знает сколько суток в кромешной темноте просидел.

Условия содержания «шикарные» — крохотная камера без окон в подвале старого поместья за городом. Не изолятор, а средневековая темница. Ни света, ни воды, ни жратвы, зато крыс полно. Был бы я обычным мужиком, а не оборотнем, уже бы дуба дал.

— Куда меня?.. — хриплю, выходя из камеры.

— Лицом к стене, руки за голову, ноги на ширине плеч, — вместо ответа командует надзиратель. — Быстрее!

Я бы рад, но сил нет. Двигаюсь как улитка в замедленной съёмке. Меня накачали какой-то дрянью, чтобы не мог обернуться волком. Видимо, от этого препарата я чувствую постоянную слабость.

Мне на руки цепляют браслеты и ведут по длинному коридору подземелья. Куда? Зачем? Хрен его знает. Здесь никто ничего мне не объясняет — информационный вакуум, сука. А всё потому, что я сижу в этой проклятой одиночке.

Но прежде, чем попасть в отдельные «апартаменты», я несколько дней проживал в самой обычной общей камере. Я зверь коммуникабельный — быстро нашёл общий язык с оборотнем, который держит связь между «хатами», и выяснил кое-что интересное.

Оказывается, Давид Олегович — папка гуся-Вовы, и оболгал он меня по просьбе сына. По крайней мере, так психиатр рассказал одному из своих сокамерников. Узнать больше я не успел — переехал в одиночку.

Меня подводят к двери и опять ставят мордой к стене. Мелькает надежда, что переведут в общую камеру, но нет. Через пару мгновений я оказываюсь в комнате, где никого нет. В интерьере сплошной минимализм: крашеные в зелёный цвет стены, загаженная мухами лампочка под потолком, стол и пара стульев. Из коридора звучит команда «Сидеть, Торадзе!», и я как самый послушный в мире пёсик плюхаюсь на стул.

— Воды дайте! — сиплю громко.

— Не положено!

Не сомневался, ёлки… Живодёры.

— Привет, милый, — звучит елейный голосок у меня за спиной.

От этого голоса меня словно током пробивает. Больно, неприятно, мерзко.

— Соскучилась? — рычу сдавленно.

— О-очень! — хохочет.

В мутной башке ни одной светлой мысли. Я понятия не имею, на хрена она пришла, но как пришла, так и уйдёт. Мне с ней говорить не о чем.

— Начальник! Уведите меня в камеру! — требую.

Уж лучше в темноте с крысами, чем при свете с ней.

— Не положено в камеру! Свидание — тридцать минут! — орут из коридора.

Что, мать их, за принуждение?! Мне это свидание не брякало!

— И не надейся, Раж, — волчица устраивается на стуле напротив, — ты от меня так быстро не отделаешься.

— Чо надо? — смотрю на Жанну и мечтаю ослепнуть.

— Поговорить, — она картинно дует губки. — Как у тебя дела? Как сидится?

— Отлично всё, — бросаю холодно.

— По тебе не скажешь, — бывшая пара окидывает меня взглядом. — Похудел, осунулся и морщин прибавилось. Выглядишь лет на пятьдесят.

— Ты мне купон в салон красоты втюхать собралась или что? — хмыкаю.

— Нет, конечно, — улыбается. — Я пришла сообщить тебе хорошую новость.

Хорошую для кого? Явно не для меня.

— Сообщай.

— Самвэлл узнал, что ты попал в беду, и решил тебе помочь. — Волчица клацает красными коготками по старой столешнице. — Завтра вечером ты выйдешь отсюда.