— Я-а-а… Она-а… — испуганно лопочет хамка. — Я из-за Тартарола так сказала… — признается и бледнеет.

У меня от этой информации звон в бубне. Из-за Тартарола?.. Чо, мать твою?!

Разжимаю пальцы, делаю символический шаг назад. А девка припечатывает ладонь к губам и смотрит на меня большими глазами.

— Объясни, — требую.

— Я не могу сказать, — мотает головой. — Я вообще не должна была об этом говорить.

— Тогда сдохни, — провожу языком по клыку и хищно смотрю на потенциальную жертву.

Время на раздумье вышло, и я отменяю символический шаг назад символическим шагом вперёд.

— Я скажу! Скажу! — верещит баба.

— Слушаю, — выдыхаю ей в лицо.

— Дарина сегодня взяла у меня половину порции Тартарола. Сказала, что для личных нужд. Вот я и подумала, что вы… Ну-у-у… Что она… Э-э-э… — мнётся, — хочет свести вашу метку, — дышит тяжело. — Это же очевидно, — оправдывается, надеясь сохранить жизнь.

Очевидно, что лапа собралась со мной развестись. Увольнение, Вова, Левенрос, Тартарол… Всё сходится. Твою ж мать!

— Знаешь, во сколько у них поезд? — едва сдерживаюсь, чтобы не сорвать злость на девке.

— В обед, кажется, — ползёт на рабочее место. — Но я не уверена.

А я уверен на все сто железобетонных процентов — мой поезд ещё не ушёл. Сначала догоню паровоз, который везёт мою жену в Левенрос, потом вырву ноги Вове, а после… Не знаю, что будет после. Меня кроет злостью так, что башка трещит.

Прихожу в себя уже в такси. Едем на вокзал дварфов. Вова, приготовься.

— Билет на поезд до Левенроса, — сую деньги в окно кассира.

— Все билеты проданы, билетов больше нет, — кассирша-дварф выдвигает наружу монетницу с моими купюрами.

— Значит, роди для меня этот чёртов билет!

Я и так в бешенстве, ещё эта кассирша нервы делает. Пофиг мне, что билетов нет! Надо!

— Не буяньте, мужчина, — тётка — тёртый калач, не струхнула. — Билеты проданы, мест нет.

— Денег хочешь? — сую руку в карман, достаю мятые купюры. — Забирай всё, только организуй мне место в поезде!

— Ничего не выйдет, — кассирша упирается рогом. — Даже если я разрешу вам сесть в поезд без билета, вы не успеете. Он уже отходит, — высовывается из окошка и показывает пальцем на паровоз.

Только тронулся — гудит, набирает скорость. Локомотив и два вагона. В одном из них сейчас моя лапочка и гусь Вова. Жить ему осталось недолго.

Дварфша прячется в свою будку, а я бегу к путям навстречу приближающемуся поезду. Торможу на перроне, жду. Поезд проплывает мимо меня, и я, цепляясь за поручень на торце последнего вагона, запрыгиваю на металлическую площадку. Полдела сделано, осталось попасть внутрь. Дверь здесь почему-то отсутствует. Площадка есть, а двери нет. Дварфы те ещё машиностроители.

Высовываюсь из-за угла, чтобы оценить расстояние до боковых дверей, и понимаю, что впереди жопа. На горизонте маячит чёрная дыра в пространстве — межмировая граница. И лучше бы мне оказаться внутри поезда, когда он будет её пересекать. Снаружи я могу не выдержать перегруза. Практики у меня не было, но наслышан.

На мандраже-кураже карабкаюсь на крышу поезда. Тут должны быть люки. Но люков нет — только сплошной метал на заклёпках. Грёбаные инженеры!

В нос бьёт нежный девичий аромат. Моя. Я сейчас прямо над женой — лежу, распластавшись на крыше разгоняющегося состава. И гусяра этот воняет. Его запах я тоже чувствую чётко.

Граница между мирами всё ближе, скорость поезда возрастает с каждой секундой. У меня не остаётся выбора. Бью кулаком по металлу, он гнётся. Хочу добить вмятину. Нет, надо ещё. И ещё… Пятый, шестой, седьмой. Костяшки в хлам.

Пробил! Вместе с деревянным потолком вагона. Но этого мало, я не пролезу. Голыми руками рву, ломаю ни хера не тонкий металлический корпус. Я не подозревал, что во мне столько силы. Или бешенства? Неважно. Ору и продолжаю рвать, ломать, крушить. Лапы воют от боли, но эта боль ничто по сравнению с желанием убивать, которое движет мной в эти минуты. Стимула сильнее у меня не было, даже когда я ехал с Жанной к Самвэллу.

За мгновения до встречи с границей я успеваю сделать дыру подходящего размера и оказываюсь внутри вагона. День добрый! Кому добрый, а кому и последний.

Встаю с колен, расправляю плечи. Руки по локоть в крови, рожу перекашивает от злости. Я бы предпочёл ослепнуть, но это так не работает. Реальность жёстко бьёт по волчьему самолюбию, из горла рвётся сдавленный рык. Моя лапа в красивом платье мятного цвета, в белоснежных кедах, а рядом с ней гусяра позорный. На столе следы романтического приёма алкоголя. Пьют они тут! Что празднуем, господа и дамы?

— Раж?! — лапочка в шоке. — Ты как тут?..

— Молчи! — рявкаю на жену, уничтожая взглядом Вову.

— Даря, что происходит? Как он здесь оказался? Почему он так смотрит на меня? — паникует гусь лапчатый.

Отвечаю по порядку: происходит трында, оказался я здесь как-то так, а смотрю без любви, потому что от гусятины у меня изжога.

— Со мной говори! — бью себя окровавленным кулаком в грудь. — Или обосрался?!

— Я… Я-а-а… Дарина!

Не понимает. Ладно, хрен с ним. Я дал гусю шанс сказать последнее слово, он им не воспользовался. Яблоко ему в жопу засуну и на стол. Стол накрыт уже.

— Раж, ты сдурел?! Не смей!

Девочка в панике пытается остановить оборот — хватает меня за руки, тянет на себя. Нет, дорогая, ничего не выйдет. Я уже в звериной ипостаси, шерсть дыбом. Сквозняк из дыры в потолке добавляет антуража — обрывки моей одежды под стук колёс поезда танцуют хороводы в воздухе.

Рычу на жену, скалю зубы, давая понять, что настроен крайне серьёзно и лучше ей не лезть в мужские дела. А теперь вернёмся к нашим гусям. Гоняю гада по вагону и офигеваю от его способностей. Первый раз вижу, чтобы человек бегал по стенам. Увлекательный марафон, но он заканчивается для упыря углом. Всё, Вовчик, ты допрыгался.

— Остановись, ненормальный! — жена хватает меня за холку двумя руками.

Мне встряхнуться разок — и лапа улетит на лавку, а я закончу начатое. Но что-то меня останавливает.

— Р-р-р-р! — угрожаю дрожащему гаду.

— Не трогай его! — кричит Дарина и тянет меня за холку. — Иначе я!.. Я забуду, что ты существуешь!

Слова лапочки выворачивают душу наизнанку. Она его защищает… Весь агрессивный запал сходит на нет. Хочется оказаться под полной луной и выть, выть, выть, пока чёртова мука, кромсающая мою душу, не утихнет.

Оборот.

Сижу на голой заднице на полу вагона, а под горлом стоит комок из несказанных слов. Но я не могу говорить. Только выть. Задрав голову, вою. Протяжно, долго, горько.

— Даря, срывай стоп-кран! — требует гусь.

А из угла не выходит, прилип к стенкам вагона. Обосрался.

— Замолчи ты! — бросает ему лапа и грохается рядом со мной на колени. — Раж, посмотри на меня, — обхватывает ладошками моё лицо, заглядывает в глаза. — Что случилось? Ты почему воешь? Тебе больно? Что, скажи?

И тут в этом полнейшем сюре, когда у меня в голове сплошное месиво, становится, очевидно — лапе на меня не плевать. Это как реанимация. Прямой массаж сердца, кислород и искусственное дыхание одновременно.

Я с ума с ним сойду! Свихнусь!

Надо же было додуматься догнать поезд, забраться на вагон и проломить крышу! Зачем?!Меня напугал до седых волос, Володю чуть не прикончил и ведёт себя как умалишённый.

— Раж, что случилось? — глажу зверя по щекам. — Объясни, умоляю!

Вместо ответа он бросает злой взгляд на моего напарника:

— Скройся… — цедит сквозь зубы. — Чтобы я тебя не видел! — орёт.

Владимиру два раза объяснять не надо: по стеночке он ползёт в конец вагона и юркает в тамбур. Вова мужик немаленький, но против разъярённого оборотня не пойдёт. И правильно. Я сама не знаю, чего ждать от волка.

Помогаю Раждэну встать, а у него все руки в порезах, в крови. Наделал дел…

— Я жду от тебя объяснений, — не прошу — требую.