То, что из испанского консульства звонили в больницу св. Винцента относительно Лопеса, показалось Валентину многозначительным. Некоторых испанских дипломатов в Нью-Йорке, Вашингтоне и других городах давно подозревали в том, что они работают рука об руку с нацистскими агентами.

Нью-йоркский полицейский комиссар счел необходимым довести все до сведения Гувера.

Один из ближайших помощников Валентина, забрав с собой таблетки, бумагу, карту и утюг, найденные в номере отеля, отправился к нью-йоркскому уполномоченному ФСБ Фоксуорту.

Фоксуорт связался по прямому проводу с Гувером и кратко изложил факты. Гувер сразу же оценил все значение событий и приказал перевернуть вверх дном отель Тафт в поисках знакомых Лопеса, а самого Лопеса сфотографировать и взять у него отпечаток пальцев. Упоминание портье отеля о том, что Лопес иногда обедал в ресторане Брасс-Рейл на 7-й авеню, меньше, чем за квартал от отеля Тафт, казалось Гуверу важным; Брасс-Рейл, славившийся своими жаркими, был как раз подходящим местом для человека, который недавно приехал после долгого пребывания в Германии, где, как известно, трудно получить мясные блюда. Одновременно с Лопесом это заведение могли посещать и его сообщники. Поэтому Гувер распорядился установить наблюдение за завсегдатаями ресторана, который сам по себе не находился под подозрением.

Тщательно обыскивая комнату Лопеса, агенты ФСБ сделали еще одну находку; как и где они ее сделали, нас не касается, важно, что именно было найдено. Оказалось, что незадолго до появления в Нью-Йорке Лопес побывал на Гавайях. Он привез с собой, — а все это происходило за восемь месяцев до нападения японцев на Пирл-Харбор, — подробные и абсолютно точные данные о вооруженных силах и оборонительных сооружениях армии и флота США в районе Гавайских островов. Как он заполучил такие сведения, которыми, рассуждая теоретически, располагали только армия и флот, было загадкой. Важно, что Лопес не только ухитрился достать правильные сведения, но явно успел и переправить их в Берлин, ибо найденное агентами ФСБ было только копией подлинного отчета.

Восемь месяцев спустя — 7 декабря — японцы во время нападения на Пирл-Харбор использовали сведения Лопеса. Если когда-либо выяснится во всех подробностях история этого нападения — история ужасающих оплошностей, распрей и личного тщеславия в военных кругах, — ее центральным пунктом станет связь между документами, найденными в номере нью-йоркского отеля, и внезапным нападением японцев. Ибо Гувер своевременно передал добытые им сведения соответствующим официальным лицам, и если бы эти люди действовали, как повелевал их гражданский долг, катастрофу при Пирл-Харборе можно было бы предотвратить.

Между тем врачи больницы св. Винцента признали положение Лопеса безнадежным. Его перевели в отдельную палату, где агенты ФСБ сделали несколько снимков — в анфас, три четверти и в профиль — и взяли оттиски пальцев. Фотографии спешно проявили и вместе с оттисками пальцев отправили в Вашингтон. Одежда Лопеса, как и его чемоданы, носила фабричные марки южноамериканских фирм.

Через двадцать четыре часа после катастрофы Лопес скончался. Один из мелких чиновников испанского консульства — видимо, стреляный воробей — явился в госпиталь и потребовал выдачи тела. У него был с собой испанский паспорт Хулио Лопеса. Он объяснил агенту ФСБ, разыгравшему роль представителя госпитальной администрации, что сеньор Лопес приехал в Америку с дипломатической миссией и испанское консульство собирается устроить ему похороны.

Представителя консульства спросили, есть ли у Лопеса семья. Ответ был отрицательный. Каким образом, пожелал знать агент, в консульстве так скоро узнали, что Лопес сделался жертвой автомобильной катастрофы? По лицу испанца пробежала тень, но он тут же ответил, что стал звонить во все городские больницы, когда сеньор Лопес, всегда исключительно пунктуальный, не только не явился в консульство на важное совещание, но его не оказалось и в отеле Тафт.

— Покойный, — продолжал человек из консульства, — всегда был не в ладах с уличным движением в Нью-Йорке, так что, едва услышав о несчастном случае на Таймс-Сквер, я заподозрил самое худшее.

Гуверовские агенты знали, что испанец лжет. Когда он ушел, один ид агентов ФСБ последовал за ним.

Два агента ФСБ сидели и играли в карты в номере Лопеса. Они ждали, что, быть может, на свидание с Лопесом придет кто-нибудь, кому неизвестно о несчастном случае. Учитывая эту возможность, полицейский комиссар Валентин постарался скрыть от репортеров имя потерпевшего, и в печати появилось только коротенькое сообщение: человек, личность которого установить не удалось, был смертельно ранен во время несчастного случая на Таймс-Сквер.

Номер Лопеса находился рядом с лифтами; сыщики прекращали игру и застывали в ожидании всякий раз, как слышали стук открывающейся дверцы лифта. Шел уже пятый час их бдения, и положение казалось столь безнадежным, что они и думать перестали о посетителях, когда послышался легкий стук в дверь. Сыщики переглянулись. Кто бы то ни был, ясно было одно,— стучавший не вышел из лифта. Дверца хлопнула в последний раз за несколько минут до этого. Один из сыщиков поспешно убрал карты, другой направился к двери.

Прежде чем распахнуть ее, он быстрым взглядом окинул номер. Все было на месте. Образчики тканей, положенные так, чтобы они бросились в глаза, должны были произвести впечатление, что обитатели номера — это приезжие коммерсанты.

Дверь распахнулась. На пороге ее стояла совсем молоденькая девушка, лет восемнадцати. У нее были светлые волосы, голубые глаза, кокетливые манеры. Когда она увидела сыщика, глаза ее широко раскрылись. Она взглянула на металлические цифры, прикрепленные к наружной стороне двери.

— О, — сказала девушка, улыбаясь. — я кажется, ошиблась.

— А может быть, и нет! — сказал агент, ухмыляясь.— Вы не от «Консолидейтед Фабрик Компани»?

— Нет! — Девушка глядела мимо этого сыщика и, заметив другого, хлопочущего с деловым видом подле образцов тканей, поспешно повторила:

— Нет, нет! Я ошиблась, я вышла не на том этаже.

— Все в порядке, — сказал сыщик, притворяя за ней дверь.

Когда блондинка подошла к лифту, открылась дверь номера напротив того, который занимали «торговцы мануфактурой». Третий сыщик, посаженный сюда, чтобы следить за каждым, кто постучит в номер Лопеса, тоже вошел в лифт и нажал кнопку спуска. Девушка мельком взглянула на него и больше не обращала внимания. Очевидно, она не опасалась его. Внизу сыщик незаметно указал на девушку четвертому агенту, который ожидал в холле специально на такой случай.

Тем временем агенты просматривали все книги записей приезжающих в отель Тафт с момента, когда Лопес там остановился. Особое внимание обращали на тех, кто выбыл сразу же после несчастья с Лопесом. Таких обычно задерживали. Служащих отеля, особенно коридорных и официантов, допрашивали, чтобы получить побольше сведений о смуглом джентльмене, который давал на чай не больше пяти центов. Но ничего существенного узнать не удалось.

В Вашингтоне оттиски пальцев Лопеса никак не совпадали с дактилоскопическими снимками, имевшимися в картотеке ФСБ. Так же обстояло дело и с фотографией покойного. Но Гуверу черты Лопеса казались явно немецкими, а не испанскими. Испанский паспорт, по всей вероятности, был фальшивым, решил Гувер. Лопес, быть может, даже красил в темный цвет волосы и в смуглый — кожу, чтобы придать себе облик настоящего испанца.

У Брасс-Рейл два официанта узнали Лопеса на фотографии. Человек этот, сказали они, часто занимал столик в глубине зала. Компаньонами его были совсем молодая голубоглазая блондинка, которая как будто записывала все, что он говорил, и человек средних лет с бледным лицом и в больших очках. Очевидно, девушка и человек в очках, как вспоминали официанты, были подчиненными этого смуглого джентльмена, ибо иногда ждали час или больше, покуда он не входил со светлокоричневым портфелем подмышкой. Портфель это с каждым часом начинал играть все большую роль; Лопеса никогда не видели без портфеля.