В полдень 22 июня клиентка делала себе прическу и маникюр. Герда была, казалось, в хорошем настроении и во время работы даже что-то напевала.

— Вы кажетесь очень счастливой сегодня, Герда, — сказала клиентка. — Неужели вернулся ваш друг сердца? Или вы встретились с кем-нибудь другим?

Герда улыбнулась.

— Мадам, вы угадали. Он вернулся.

Женщина, тщательно проинструктированная, какие вопросы задавать, понятия не имела, зачем нужны эти сведения: иначе она могла бы невзначай выдать себя.

— Что же он, все такой же?

— О, я с ним еще не виделась, — сказала Герда. — Мне позвонила его мать.

Родители диверсанта, мистер и миссис Хаупт, считались порядочными людьми, и соседи их уважали. Если сын вернулся и остановился дома, — рассуждали агенты, — то родители, вероятно, не станут скрывать его присутствия, тем более, что сын вряд ли открылся им во всем. Агенты наводнили весь район вокруг дома Хауптов. Подойдя к дому, они заметили отъезжавший новенький автомобиль. У них не было возможности последовать за машиной, и оставалось только записать номер.

Агент подошел к двери и нажал кнопку звонка. Если бы Герберт оказался дома, у агента была наготове безобидная отговорка.

Старик Хаупт, почтенный человек с холеными усиками, отпер дверь. На лице его было вызывающее выражение.

— Что вам угодно? — рявкнул он.

— Я хотел бы поговорить с вашим сыном Гербертом.

— Его здесь нет! Его и не было здесь! — вызывающее выражение на лице старого Хаупта сменялось страхом.— С чего вы взяли, что Герберт здесь?

Агент пожал плечами с таким смущенным видом, что старик несколько смягчился. Затем агент изложил свое вымышленное дело.

— А, — сказал, старик, — войдите. Можете оставить то, что у вас есть для Герберта. Если он когда-нибудь вернется, я передам.

В гостиной агент почувствовал запах только что выкуренной папиросы. Он вынул портсигар и предложил старику закурить.

— Я курю трубку, — ответил отец диверсанта. — Не люблю папирос.

Затем агент извинился за неожиданный визит, словно спохватившись, что нужно быть вежливым.

— Не помешал ли я вам, мистер Хаупт? — сказал он. — Может быть, у вас гости?

— Нет,— сказал старик.— Никого, кроме меня и старухи. Она готовит ужин на кухне.

— Мне показалось, что кто-то вышел как раз, когда я входил, — рискнул заметить агент.

— Вышел отсюда? О, нет! Здесь не было никого.

Агент пожал старику руку и ушел. За время короткого визита ему удалось установить интересные факты: старик не курил папирос; значит, их курил кто-то другой, находившийся в доме. В деле молодого диверсанта, как вспомнил агент, упоминалось, что Герберт курил папиросы. Значит, старик солгал: в доме безусловно был гость. Десять шансов против одного за то, что диверсант уехал в автомобиле как раз в тот момент, когда к дому подошел первый агент.

Еще важнее было то, что, судя по поведению Ганса Хаупта, считавшегося лойяльным американским немцем, сын рассказал ему о готовящихся диверсионных актах. Если это так, то старый Ганс сознательно укрывал врага США.

В Нью-Йорке агенты все еще следили за отелем Клинтон. Они с первого же дня расследования не пропускали ни одного человека, появлявшегося в вестибюле, но не заметили никого, хотя бы отдаленно напоминавшего Даша и его сообщников. Наконец, появился человек, обративший на себя внимание агентов. Он был зарегистрирован как Петер Мюллер из Филадельфии. То был человек тридцати восьми лет, среднего роста, красивый, но угрюмый. Агенты, вероятно, не смогли бы даже сказать, почему это Мюллер обратил их внимание. Он был хорошо одет и держался в вестибюле и гостиных отеля, как у себя дома, с персоналом был вежлив и, конечно, ничем не вызывал подозрений. Он казался кем угодно, но только не преступником, скрывающимся от властей. И все же...

Агенты ФСБ вспомнили рассказы кассира в Амагансетте, и кондуктора, который проверял билеты четырех диверсантов в поезде на пути в Нью-Йорк. Агентам пришла в голову мысль, не является ли четвертый спутник Даша и Петер Мюллер одним и тем же лицом. Поэтому кондуктору было велено сменить железнодорожную форму на штатское платье, приехать с Пенсильванского вокзала и взглянуть на Мюллера. Кондуктор сидел в холле вместе с агентом ФСБ, когда Мюллер выходил из лифта.

— Это он, — шепнул кондуктор на ухо агенту, — это он.

Агент сделал неприметный жест, которого не заметил в холле никто, кроме двух его товарищей. Они поднялись и хладнокровно последовали за угрюмым человеком, который называл себя Петером Мюллером.

За Мюллером следили, когда он взял такси и поехал в ресторан Динти Мура. Там он уселся за мраморный столик в глубине. Официант спросил заказ. Агент, сидевший за столиком неподалеку, услыхал, как тот ответил: «Я жду знакомого». Он говорил по-английски в совершенстве, но с заметным немецким акцентом.

Через некоторое время появился человек с ястребиным профилем, снял шляпу и, помахав ею Петеру Мюллеру, подошел к его столику. Это был Джордж Джон Даш, официант с большим аппетитом. Он сел рядом с Мюллером, и оба заказали завтрак. Затем он взглянул в зеркало на стене и сделал вид, что поправляет галстук и приглаживает волосы. Но ему не удалось обмануть агентов ФСБ: те поняли, что диверсант оглядывает их очень осторожно.

Вскоре появились пиво и еда для Даша. Агенты сделали заказ, как если бы не существовало ни Даша, ни Мюллера. Они решили, что встать и уйти до ухода диверсантов было бы глупо, а потому вытащили колоду кар и затеяли игру.

Время от времени Даш повторял свой маневр с зеркалом, но агенты и виду не подавали, что замечают его. Наконец, они услыхали, как Мюллер сказал: «Пойдем отсюда». Агенты ФСБ продолжали играть в карты: они не хотели рисковать, выслеживая эту коварную пару. Там, на улице, другие агенты продолжат слежку.

Слежка привела к пивной, где парикмахер Файе ночью беседовал с членами «Германо-американского союза». Один из этой группы, с которой встречались Файе и Лейнер, — любитель кислой капусты, по имени Антони Крамер,— ожидал в пивной Даша и Мюллера. Тем временем агенты выяснили, кто такой Крамер. Он жил на 83-й Восточной улице, в центре «Малого Берлина», и, подобно многим другим, работавшим на Гитлера, стал американским гражданином в 1936 году, через 11 лет после того, как приехал в США двадцатипятилетним юношей. Крамер служил инженером на конфетной фабрике. То был холостяк с тонкими губами и узкими светлоголубыми глазами, в которых застыла спокойная наглость. Он был самоучкой и особенно гордился этим.

Даш и Мюллер (ФСБ еще не было известно, кто такой Мюллер, ибо фото его не оказалось в архивах) беседовали с Крамером около получаса, выпили, а затем разошлись в разные стороны. Даш отправился к дому в Йорквилле. Выяснилось, что он живет здесь под чужим именем; еще одна забота свалилась с плеч ФСБ: теперь известно, где его найти. Мюллер вернулся в отель Клинтон. Крамер, преследуемый агентом, отправился в другую пивную, где встретился с диверсантом Тилем. Тот подал конверт. Крамер заглянул внутрь, кивнул и сунул пакет в карман. Похоже было, что в конверте лежали деньги.

Теперь, в начале второй недели слежки, события стали развертываться с необычайной быстротой. Всего высадилось восемь диверсантов. ФСБ определенно выследило шестерых, напало на след седьмого (Хаупт из Чикаго) и было твердо уверено, что теперь в любой момент в орбиту расследования может попасть и восьмой.

В Чикаго выяснили, кто владеет машиной, отъехавшей от дома старого Ганса Хаупта, когда агент собирался войти. Машину купил сам старый Ганс.

Стали перебирать фирмы, торгующие автомобилями. Продавца машины нашли меньше чем через два часа. Тот вспомнил сделку, состоявшуюся всего сорок восемь часов назад. Старый Ганс явился и заплатил наличными деньгами. Что это были за деньги? Новенькие двадцатидолларовые банкноты.

Был ли еще кто-нибудь со стариком? Да, с покупателем приходил еще один, по имени Отто Вергин. Он подписал акт о продаже в качестве свидетеля сделки.