Глядя на него и его траурный венок, составленный из живых цветов, сердце Ники разрывалось от жалости. Если бы любовники не были в ссоре, всё могло сложиться иначе, но… не сложилось. Вместо долгой и приятной совместной жизни — тяжёлые траурные одеяния на скорбящих, чёрные драпировки в зале кофейни и в гостиной, где поставили гроб с телом, приглушённые разговоры, вздохи, всхлипы…

Меньше чем через неделю госпожа Маргрит собиралась впустить в гостевой дом первых постояльцев. Пять номеров из восьми уже были забронированы, договоры составлены, но не подписаны.

По оснащению номеров оставались сущие пустяки. Госпожа Маргрит успела заключить договор с мастером Губертом на изготовление девяти умывальников. Готовые тумбы с вырезанными отверстиями в столешницах стояли в комнатах в ожидании полной комплектации. На чердаке приведены в порядок каморы для прислуги постояльцев. На днях доставят последнюю мебель, зеркала, картины и ковры. Портьеры, стёганые покрывала и постельное бельё принести из швейной мастерской неделю назад.

В одном из покоев на третьем этаже, где была обустроена гостиная, сейчас стоял гроб. За деревянной решетчатой перегородкой — кабинет. Там хозяйка гостевого дома вела переговоры с будущими постояльцами, там собиралась вести дела.

Свою комнату госпожа Маргрит обставила новой мебелью, распределив старую по сдаваемым внаём покоям. Эскизы дочери женщина приняла без вопросов. Единственное, на что указала обратить внимание — не выйти за рамки отпущенных на благоустроенность средств.

В комнате мамы Ника нашла ларец с серебряными гульденами, золотыми дукатами, кредитный договор с Герритом ван Ромпеем, завещание и ювелирные украшения. Ключ от ларца искать не пришлось. Он лежал в кошеле, висевшем на поясе платья усопшей.

Выданный банкиром кредит на немалую сумму госпожа Маргрит обязалась вернуть за два года. Без сомнения, теперь он ляжет на плечи Ники. Оплата пышных похорон «съест» всю годовую прибыль кофейни. Доход от сдачи номеров пойдёт на погашение кредита.

Девушка прикусила нижнюю губу, сдерживая желание расплакаться. Только слезами горю не поможешь. Она выплачется позже, когда останется одна и станет совсем уж невмоготу. А пока…

Всё шло своим чередом, подчиняясь естественному ритму жизни: у гроба с покойницей бубнил священник, у входа в кофейню ждал катафалк. У него топтался герольд, что-то выспрашивая у возницы, держа мемориальную доску с изображением герба семейства Ван Вербумов. Безвременно почившую госпожу Маргрит оплакивали близкие родственники и приятельницы, готовясь к прощальному шествию по городу.

Ника обратила внимание, что господ, пришедших проводить в последний путь одну из уважаемых представительниц аристократии в округе, пришло значительно больше, чем на похороны её сына Якубуса.

Девушка не стала заниматься домыслами, чтобы объяснить себе сей факт, но с появлением на пороге гостиной госпожи Лейфде у неё закралось подозрение, что именно с ней связана необычайно высокая явка господ на похороны.

В обществе своей компаньонки и внука, сопровождаемая гробовым молчанием, госпожа Лейфде окинула присутствующих высокомерным взором. Сухонькая, согбенная, она держалась гордо и независимо.

Подошла к гробу, долго всматривалась в чуть удивлённое лицо усопшей с плотно сжатыми губами. Тяжело вздохнула и прошептала:

— Маргрит, Маргрит… нераскаянное зло… Воздастся каждому по пути его и по плодам дел его, — покивала укоризненно и чинно перекрестилась.

Все присутствовавшие тут же зашевелились, зашептались:

— Что она сказала?

— Вы расслышали, что она сказала?

— А вы разобрали? — и пошла передача сообщений из уст в уста как по испорченному телефону.

Старая женщина подошла к Нике, остановилась напротив. Опёршись на трость обеими руками, скорбно сказала:

— Пока я живая, милая, можешь на меня полностью положиться, — дрожащей рукой немного суетливо всучила Нике тяжёлый кошель с монетами, поданный компаньонкой.

Ника обняла старушку, затем Дэниэла, не проронившего ни слова. Полные сочувствия глаза и сведённые к переносице брови сказали за себя. Девушка помнила, что так и не сходила к соседям, как обещала. Приготовленные ко дню открытия кофейни подарки лежали в её комнате на комоде у портрета Руз, унесённого из зала.

За четыре дня, кажущихся бесконечными, Ника устала.

Устала от слившихся в единый гул голосов.

Устала от чрезмерного навязчивого внимания к себе. Безропотно принимала соболезнования, чувствуя через тонкие чёрные кружевные перчатки неприятную влажность пожатий.

Устала от внимания лекаря, помнившего о её состоянии на похоронах Якубуса и подозревавшего, что сейчас ей отнюдь не легче.

Нике было не по себе от частых задумчивых взглядов старшего бальи, которые она выдерживала с ледяным спокойствием, ни вздохом, ни взглядом не выдавая своего истинного состояния. Сердце сбоило, как сильно изношенный мотор, дыхание пресекалось, перед глазами колыхалось зыбкое марево.

Ника устала от слёз, сморканий и бесконечного потока плаксивых слов любимой тётушки Филиппины, разговоры которой сводились к одному — скорейшему замужеству красавицы-племянницы.

— Не положено, двойной траур… по брату и маме, — напомнила девушка, не выдержав словесных хождений по кругу. — Не время для радостных хлопот и плотских утех. Люди не поймут, осудят.

— Сотворение благого дела не может вызвать осуждения, — тут же нашлась тётя. — Господь поймёт и простит бедную сироту. Пожалуй, я останусь на недельку-другую, помогу тебе с хозяйством.

— Останьтесь, — не возразила Ника.

Знала, чем именно будет заниматься родственница и с кем станет водить дружбу. Отказаться нельзя. Тётушка заподозрит неладное и решит взять полную опеку над несчастной племянницей.

После церкви соболезнующие вернулись в дом усопшей.

Поминальные столы накрыли в кофейне. Их не стали составлять в единый длинный ряд, а распределили по залу. Ника велела поставить высокие растения, диванчики и стулья вдоль стены, чтобы открыть свободный доступ к столам.

Проинспектировала принесённые соседями блюда, разбавила их своими фирменными. В ход пошла вся посуда кофейни.

Хенни снова недовольно ворчала:

— Не надо класть салфетки, хозяйка. Опять их не досчитаюсь, как и ложек, и тарелок. Помяните моё слово, на сей раз унесут и чашки.

На сетования служанки Ника отвечала молчаливым вздохом. От Хенни она устала тоже.

**

Мало того, что та не переставала плакать, а и поменялась с Линой ролями — теперь она вязалась к прислуге. Вдобавок цеплялась к Гуго: то он не там поставил ведро с водой, то слишком громко опустил охапку дров у камина, то ящик с овощами водрузил не на ту скамью, а его пока вовсе не следовало приносить.

Ника не стала увольнять Лину, предложив ей стать её личной служанкой. Та ухаживала за Жакуем, «выгуливала» его, убирала покой новой хозяйки, стирала бельё. При необходимости безоговорочно помогала в кофейне, всегда находилась рядом, исполняя всё, что ни скажут.

Убедить Хенни, что с госпожой Маргрит произошёл несчастный случай, оказалось непросто. Служанка не видела, как Ника ударила женщину ногами в живот. Грубо вмешавшись в ход событий, защитив молодую хозяйку от разгневанной матери, она считала себя виновной в её падении и смерти.

Первые минуты осознания, что госпожа Маргрит мертва, тянулись бесконечно долго. Мысли разрывали голову на части; паника брала верх над разумом.

Ника смутно помнила, как в полной темноте под молчаливое сопение Хенни ползала по полу в поисках свечи, натыкалась на неподвижное тело, двигала перевёрнутую скамью, отталкивала бренчавшие вёдра.

Помнила, как они осматривали женщину, пытаясь привести её в чувство. Стук собственного сердца мешал услышать стук чужого сердца, а небольшая ссадина на виске с выступившими на ней густыми каплями крови, давали надежду на всего лишь глубокий обморок госпожи Маргрит.

Ника помнила, как зачем-то помогала плохо соображавшей Хенни надевать упавший парик с головы женщины. Впрочем, сама девушка мало чем отличалась от дрожавшей нервозно-суетливой служанки, постоянно поправлявшей съезжавшую с плеч шаль, наброшенную поверх ночной сорочки.