— Принесёшь завтра? Только постарайся не слишком поломать растения.

— А сколько вам их надо?

— Охапку, — не раздумывая, ответила Ника. — Видишь, для повторного использования растения не годятся. Можно подобрать похожие. Также подойдут маленькие прошлогодние листья клёна или дуба, молодые листья лопуха, акации, рябины, шиповника. Первоцветы. Ручку для чашки слепишь?

— С горошиной сверху?

— С горошиной, — усмехнулась девушка. — Для упора пальца.

Она не слышала, как сзади подошли мастер Губерт и Янс.

— Не видел никогда такого, — прогундосил старший подмастерье.

Горшечник вскинул брови, потёр бороду и ничего не сказал.

Ника погрузилась в работу с головой. Не заметила, как пролетело время. Когда в мастерскую вошла Хенни, искренне удивилась:

— Уже? — заканчивала изготовление прямоугольного блюда с неровными краями для закусок и печенья. Заглаживала с внутренней стороны проложенный в шов жгутик. — Подожди немного. Я скоро.

Рядом на столе стояли два подсвечника с основанием в виде верёвки, конец которой завязан в узел, и заготовка для светильника. В нём завтра Ника вырежет отверстия. Если подсвечники вызвали у подмастерьев немой восторг, тог будущий светильник не понравился.

— Вы не видите, что он вышел кривой? — искренне удивился Янс.

— Кособокий, — разочарованно вздохнул Маркус.

— Так задумано, — мазнула Ника по кончику его носа. — Получится уникальная вещица. Unique, — повторила слово по-французски.

Девушка поработала бы ещё, но в кофейне ждут не менее важные дела. Намеченный план перевыполнен. Настроение превосходное — творческая работа доставила радость.

Госпожа мыла руки, а Хенни прошла к стеллажу.

— Это же не всё? — рассматривала пивные кружки, соусницы, менажницы, тарелки.

Ника сняла передник:

— Всю посуду увидишь дня через четыре.

Она простилась с мастером и мальчишками.

Оказавшись за порогом мастерской, ощутила усталость. Закололо между лопатками. Неженка Руз напомнила о себе разлившейся по телу тупой болью. Ника поморщилась и потёрла шею.

— У нас горе приключилось, — сообщила Хенни упавшим голосом. — Жакуй улетел.

— Не может быть, — не поверила Ника. — Как? Когда?

— Когда пришли господин банкир, госпожа Маргрит закрыли Жакуя в клетке в своём покое. После… как вы ушли к горшечнику, они вернулись, а этот ирод в перьях как-то сумел отпереть клетку и вылетел в окно. Госпожа Маргрит окно уж который день велят открывать. Я вот думаю, не Лина ли выпустила Жакуя? Выгнать её надо.

— Зачем ей выпускать птицу? — Ника задержала взгляд на Хенни. — Выходит, сегодня утром, когда я пошла к соседям, то видела Жакуя?

— Вы его видели? — замедлила шаг служанка.

— Сидел на заборе и лаял на собаку.

— Собака на него лаяла, — возразила Хенни.

Ника рассмеялась:

— Нет, он лаял на собаку. Я подумала, что это другой попугай, очень похожий на нашего Жакуя, а выходит, это он и был.

Хенни сокрушённо покачала головой.

— Вот же ж ирод в перьях. Госпожа Маргрит плачут. Жалко её, — проговорила уныло.

— Жалко, — согласилась Ника. — Жакуя тоже жалко. Попадёт в лапы к коту и всё… была птичка и нет её.

Служанка не ответила. Судьба летучего сквернослова её не заботила.

Они вышли к каналу. Склад госпожи Маргрит был закрыт, а у соседнего шла бойкая торговля. По перекидным сходням сновали грузчики, на сей раз переносившие тюки из склада в шлюпки покупателей.

На Хенни налетел пробегавший мимо мальчишка с большим узлом за спиной. Второй толкнул Нику.

— Разбегались, голозадые!— крикнула им вслед Хенни, грозя кулаком.

— Догоню, уши надеру! — поддержала её госпожа, охая, хватаясь за поясницу.

Только голозадых и след простыл.

Остался позади горбатый мостик. Покосившиеся дома бедняков с облупившимися фасадами сменились добротными домами старшин и богатых торговцев.

Проходя мимо лавки господина Лаанбергера с писчими и рисовальными принадлежностями, Ника свернула к входной двери.

— Подожди меня, — сказала Хенни. — Нужно купить кисти для… — осеклась.

Рука прошлась по поясу, огладила бедро, вернулась назад. Кошеля на поясе не было.

— Срезали, — ахнула служанка, следуя беспокойным взором за рукой госпожи.

Та молчала, снова и снова безуспешно ощупывая пояс.

Положив ладонь на грудь, Хенни унимала участившееся дыхание:

— Денег много было?

— Мелочь, — проговорила Ника еле слышно. — И часы.

— Те, что поднёс вам господин Ван Ромпей? Из чистейшего золота?

Хенни прошептала что-то неразборчивое, закатила глаза и уцепилась в руку хозяйки, чтобы не упасть.

— Жесть, — прошептала Ника онемевшими губами, опираясь на верную служанку.

**

Недоумевала: «Как же так?» Она ещё не успела привыкнуть к тому, что у неё есть такая нужная вещица, не успела решить, оставит часы себе или продаст, чтобы на вырученные деньги обустроить ванную комнату. Оказывается, всё напрасно? Судьба отняла у неё возможность хотя бы чуть-чуть стать счастливее. Жалела себя. Хотелось разреветься в голос.

Хорошее настроение как корова языком слизала, уступив место отчаянию и злости на себя, бестолковую.

«Ротозейка!.. Лохушка!... Почему часы взяла с собой? Забыла, где находишься?» — корила себя за беспечность.

Не слушала слезливых вздохов Хенни, принявшую утрату госпожи близко к сердцу.

— Не говори госпоже Маргрит, — попросила Ника служанку. — У неё сегодня день тоже не задался.

— Разве можно не сказать? — удивилась та.

— А толку? — отмахнулась девушка. Еде сдерживала слёзы бессилия.

Оставшуюся часть пути женщины прошли молча.

Дом встретил гнетущей тишиной.

Вернув Хенни чепец, Ника направилась к лестнице.

— Есть вам в покой принести? — раздалось за её спиной. — Я всё приготовила, как вы велели.

— Спасибо, не приноси. Поем позже, — не оборачиваясь, ответила Ника.

Не расслышала, что прогудела ей в спину Хенни. Аппетит пропал вместе с настроением. Хотелось выплакаться.

Ника сняла платье, осмотрела его. Как ни старалась, всё равно испачкала рукава в глине. Низ пропылился, посерел. Для работы в мастерской отлично подошли бы штаны и рубашка. Только где их взять?

Смывала слёзы холодной водой. Обидно... Несправедливая жизнь.

У Ники никогда ничего не пропадало ценного. Возможно потому, что настолько дорогого ничего и не было. Любила своё единственное золотое колечко — тоненькое, с крошечным рубином, которое надевала редко, под настроение.

У Руз тоже было единственное сокровище — серьги, подарок отца, и тех уже нет.

Ника поняла, что не знает, как выглядел отец Неженки. Догадалась, почему в доме нет его портрета. Госпожа Маргрит решила, что покойный муж не достоин её памяти.

Девушка изучала мокрое лицо Руз в отражении зеркала. Утром она была довольна тем, что видела. Сейчас резко подурнела: под глазами проступили синяки, уголки губ скорбно опустились, брови сошлись над переносицей, глаза — невыносимо голубые, яркие — с трагическим выражением.

«Ничего, Нежное создание, прорвёмся. Пусть потеря часов станет самой большой утратой в твоей жизни», — грустно подмигнула отражению, усилием воли сдерживая готовые прорваться слёзы.

Коротко стукнув в дверь, в комнату вошла Хенни.

— Хоть вы не велели, но я вам принесла поесть, — прошла к столу, заваленному чертежами и исписанными листами. — Куриные крылышки до чего вкусные получились. А пахнут как... — причмокнула смачно. — От запаха голова кружится. Глядишь, вы отведать пожелаете. Грех не отведать.

Ника промокнула лицо полотенцем:

— Госпожа Маргрит ушла?

— Ушли. Поели и ушли. Что бы ни случилось, у них всегда аппетит отменный. И вам бы поесть. Ну, срезали кошель и срезали, — Хенни тяжело протяжно вздохнула. Увидев испачканное платье, забрала его, перекинула через плечо. — Изводить себя голодом всё одно не следует.

— Не знаешь, по какому делу госпожа ушла к банкиру?