— В журнале «Техника — молодежи» когда-то писали про круглые дырочки на стеклах, — задумчиво сказала Ева. — Что их, вроде как, оставляют шаровые молнии. Интересно, что за природное явление делает вот так?

Ева пальцем провела по скрученному штопором металлическому пруту.

— Может это какой-то знак? — усмехнулась она. — Ну, как когда-то в средневековых городах нищие на воротах рисовали? Нам препод в универе рассказывал, что у них целая система знаков была…

Я взялся за «штопор» и попытался его выпрямить.

— Эх, не получилось эффектного «испортил хороооошую вещь»! — засмеялся я.

— Ломать-то не строить, — фыркнул Шемяка и распахнул незапертую дверь «Пункта проката».

Внутри помещение было похоже на нечто среднее между отделением почты и камерой хранения. Комната перегорожена деревянным прилавком. По эту сторону, в смысле, в сторону двери, нет ничего. Никаких стульев или чего-то подобного. А по другую — в одном углу друг на друга составлены картонные коробки, в другом углу — деревянный стеллаж, а между ними — дверной проем в темное помещение. Пахло пылью, лежалыми тряпками и почему-то кофе.

— У меня ничего нету! — раздался из дверного проема сварливый женский голос.

— Доброго денечка, дорогая Вера Павловна! — приторным голосом пропел Шемяка.

— Это кого там опять черти принесли? — не менее сварливо проговорил тот же голос. Его хозяйка так и не показалась.

— Эх, Вера Павловна, опять вы меня не признали! — протянул Шемяка. — А я, можно сказать, с серьезными намерениями к вам! От всей, так сказать, души и сердца!

Вот тут в дверях показалась хозяйка этого места. Дама имела весьма героические пропорции. Такую женщину легче всего представить рядом с наковальней. С кузнечным молотом в руках. Короткая стрижка, закатанные рукава обтягивающей могучее тело олимпийки… В массивных пальцах — неожиданно крохотная фарфоровая чашечка с пастельным цветочным узором. Ростом Вера Павловна была практически с меня. Только больше раза в полтора. При этом толстой я бы ее не назвал. Очень уж плотное у нее было тело. В прошлом шпалоукладчица? Или на самом деле она мастер спорта по тяжелой атлетике? Не уверен, кстати, что женщины в Союзе тягали штангу…

— А, это ты, королевич? — Вера Павловна улыбнулась одной половиной губ. Глаза продолжали смотреть неприветливо. — Пятерку принес?

— Какую-такую пятерку? — встрепенулся он. — Вера Павловна, ну что вы опять? Я же заносил еще неделю назад!

— А я думала, вдруг не вспомнишь, и получится с тебя еще разок должок стрясти! — женщина громко захохотала. Потом аккуратно поставила на прилавок чашку кофе и распахнула могучие объятия. — Что-то давно не заходишь, королевич! Я уже и соскучиться успела!

— Так зима же была! — Шемяка обнял хозяйку пункта проката. Нда, на ее фоне он смотрелся тщедушным недокормышем.

— Так и что? — возразила женщина, похлопав Шемяку по спине могучей ручищей. — Раньше тебе это не мешало! Рюкзак на плечи, на лыжи встали, и в поход, а?

— Возраст уже не тот, — вздохнул Шемяка.

Мы с Евой, помалкивая, слушали, как они перебрасываются дружескими подначками пополам с кусками каких-то дежурных воспоминаний. О местах и людях, про которые я и знать не знал.

По ходу дела стало понятно несколько вещей — и Шемяка, и Вера Павловна — старые туристы, еще с каких-то там дремучих времен. Еще когда хождение под рюкзаком по безлюдному бездорожью было вполне официальным спортом, когда там нужно было сдавать какие-то нормативы, чтобы соответствовать гордому званию «турист СССР». И вот это самое место, куда Шемяка нас привел, сейчас в каком-то смысле и было осколком именно того сообщества. И группа посвященных старательно хранила связи друг с дружкой. И какой-то свой внутренний жаргон еще.

Интересно. Люблю такие штуки.

— Так это ты что же, молодежь собрался вести? — Вера Павловна наконец-то обратила внимание и на нас с Евой.

— Тссс! — Шемяка стрельнул в нас глазами и хитро улыбнулся. — Они ребятишки нежные, их нужно потихоньку приучать! Не спугни мне их!

— Ну давай уже, выкладывай, что хотел? — напрямик спросила Вера Павловна, и стало понятно, что расшаркивания и реверансы закончились.

— На сколько, говорите, человек? — Вера Павловна облокотилась на прилавок, и он жалобно скрипнул под ее весом.

— Для ровного счета, пусть будет двадцать, — сказал я. — На всякий случай.

— Таааак… — протянула хозяйка. — Семиместка есть хорошая. Еще плюс четверка. Она уже заслуженная такая, но парни сказали, что починили, когда вернули. Хватит столько?

— Так всего на одиннадцать получается, — сказала Ева.

— Молодежь! — хмыкнула Вера Павловна. — В семерке этой запросто могут хоть все двадцать поместиться. И еще танцевать можно будет!

— Да? — Ева с сомнением посмотрела на меня. Я пожал плечами. Турист я был откровенно так себе. Ну, то есть, случалось, конечно, выезжать в лес на шашлыки с палатками. Но это были уже совсем другие палатки. Легкие и на дугах. Неподъемные же тюки брезента у меня прочно ассоциировались только с армией, но там были другие стандарты.

— Берете? — грозно спросила Вера Павловна.

— Берем, — быстро ответил я. — А можно еще одну или две двухместных? На всякий случай…

— На всякий случай, — сморщила нос Вера Павловна. — Не на себе же тащить, отчего бы и не взять?

Вера Павловна сдвинула часть прилавка, впуская нас в складское помещение за дверью. Почему-то думал, что оно меньше…

— Стоек к палаткам нет, — Вера Павловна сунула мне в руки брезентовый тюк грязно-желтого цвета. — Это четырехместная. Она хорошая, но сначала проверьте, а то мало ли что. Топор-то есть?

— Да есть топор, что ты как эта самая? — возмутился Шемяка. — И котел есть. Хотя одно ведро было бы нелишним…

Вера Павловна и Шемяка метались между стеллажами и скидывали в кучу все новые и новые предметы. Ватные спальники-коконы, тощие спальники-одеяла с металлическими зубчиками давно разошедшихся молний по краями. Две темно-оливковых двушки, одна даже почти новая на вид. Еще одна двушка ярко-красная. Во всяком случае, когда-то была ярко-красной.

Турснаряга на складе частично хранила запахи костра и леса. Застарелые такие. Будто тоже оттаивающие после долгой зимы.

Шемяка с Верой Павловной периодически брались отчаянно спорить. А я смотрел на растущую кучу шмоток и обдумывал, поместится ли это все вместе с нами и музыкальными инструментами в многострадальный пазик.

— Голубцы есть и каша перловая, — вполголоса сообщила Вера Павловна, когда Шемяка решил, что набрал достаточно.

— Откуда такое роскошество? — хохотнул Шемяка.

— Стратегические запасы, — подмигнула Вера Павловна. — Будете брать?

— Ну это как наш продюсер решит, — Шемяка развел руками и повернулся ко мне. И тут же стал яростно подмигивать и делать знаки лицом. Мол, давай, соглашайся немедленно!

— А сгущенки нет? — спросил я.

— Сгущенки ему, — хмыкнула Вера Павловна. — Вместо сгущенки мы давно уже берем детское питание. И дешевле выходит, и тащить легче. Так голубцы берете?

— Берем, все берем, — сказал я. — Сколько с нас?

Запихивая все эти тюки, мешки и коробки в багажник своей четверки и на заднее сидение, я испытывал смешанные чувства. С одной стороны, будет неплохо, если этот хлам нам не пригодится. С другой… Шемяка вон как оживился. И у Евы, я смотрю, глаза заблестели. Пожалуй, теперь придется где-то в процессе гастролей устроить нам походно-полевую ночевку. Со всякими там «изгиб гитары желтой» и прочей романтикой. Тоже, если задуматься, неплохой пункт программы. Только делать такой финт лучше поближе к концу гастролей. Чтобы мои солисты не охрипли раньше времени.

Холл «Буревестника» сегодня был похож на филиал цыганского табора. Вещи свои каждый приволок в чем было — в спортивных сумках, в чемоданах, в рюкзаках-шариках. Плюс к этому — чехлы с инструментами, кофры, моники, пучки проводов… «Ангелочки» и «Цеппелины» галдели, размахивали руками, перебегали с места на место. Оживление царило такое, как на перемене перед школьной столовой.