Я воткнул машину в парковочный карман возле знакомого подъезда. Панельный длиннющий дом, а подъездов всего два. Дом сразу строили коммуналкой. С бесконечными сумрачными коридорами и кухнями на несколько плит и раковин. Шестнадцатая квартира — это четвертый этаж. Я прыгал через три ступеньки. Заразил Наташу своим нервным нетерпением, так что она не отставала практически. Длинные ноги нашей «самки богомола» тоже позволяли длинные прыжки через много ступенек.

Тогда я опоздал.

Картина того, что я увидел, впечаталась в память навсегда и сейчас навязчиво маячила перед внутренним взором. Полупустая комната. Бутылка и одинокий стакан на круглом столе. И веселенький солнечный узор на пожелтевших обоях. Солнечные лучи проходили сквозь тюлевую занавеску и ложились на стену косыми золотистыми цветочками. И Сашка…

— Вам кого, юноша?.. — озадаченно спросила бабуля, открывшая дверь. — Эй, ты куда? Куда⁈

Вежливость? Нет, не слышал… Я оттер бабулю плечом и вломился в тот самый сумрачный коридор. С тазиками на стенах, обшарпанными шкафами и висящим под потолком ржавым велосипедом.

— Я милицию вызову! — неслось мне вслед.

Первый, второй и третий номера комнат были выпуклыми и металлическими. Номер четыре — просто нацарапано на краске чем-то острым. Я толкнул дверь. Заперто. Даже стучать не стал, просто толкнул плечом. И хлипкий замок тут же хрустнул.

Пусть лучше на меня потом смотрят, как на идиота, орут, вызывают ментов, привлекают к ответственности за стремительное и незаконное вторжение на чужую территорию, чем еще раз…

На стене напротив висели чуть вычурные настенные часы с римскими цифрами и стрелками с завитушками. И стрелки показывали без пяти одиннадцать. К узкому окну придвинут кухонный стол, покрытый потемневшей клеенкой. Вся в параллельных порезах. Так бывает, когда ленишься взять дощечку, чтобы порезать какой-нибудь хлеб. Потому что, да что там, я просто аккуратненько… На столе на боку — люстра с пыльными пластмассовыми висюльками, которые должны изображать хрустальные. Потолок с зияющей посередине темной дырой с торчащими из нее проводами и крюком. С которого свисает бельевая веревка. Не так драматично, как на картинках, когда петля с узлом Линча смотрится внушительной и объемной. А нелепая такая, тонкая. Бестолковая.

И…

Выдох-вдох…

Пустая.

Вадим, живой и здоровый, хоть и на вид не очень выспавшийся, сидиел в углу кровати, привалившись к пузатому шифоньеру. Поэтому я его и не сразу заметил. На нем вчерашняя белая рубашка. Три верхних пуговицы расстегнуты. Что сделало его еще больше похожим на мушкетера.

— Блин, натуральный же Арамис! — сказала Наташа. — Кстати, мне он из всех троих в детстве нравился больше всех! У меня даже над столом фотография висела. Черно-белая, из газеты, другой я не нашла.

— Товарищи! Граждане! Грабят! Налетчики! — голосила в коридоре бабуля.

— Что? Где? — скрипели и грохотали открывающиеся двери.

— Шум подняли в такую рань! Пожар что ли?

Я шумно выдохнул и расхохотался. Не потому что мне было смешно, просто отпускал скрутившее меня напряжение.

В коммуналке за моей спиной начался движ. Обитатели проснулись и жаждали как-то наказать беспардонного вторженца в их законный выходной. Был бы тут телефон, кто-то уже точно накручивал бы диск, взывая к стражам порядка. Но телефона не было, так что все просто орали.

— Вадик! Ты не переживай, сейчас Ваню в автомат отправлю, он милицию вызовет, ноль-два бесплатно!

— Не надо, Марья Панфиловна, — крикнул Вадим, поднимаясь с кровати. Панцирная сетка оглушительно заверещала от его движения. «Как, блин, он спит на этом⁈» — совершенно неуместно подумал я.

Минут десять потребовалось, чтобы соседи успокоились и перестали галдеть и угрожать милицией или жестокой расправой. Последнее обещал из «дальних рядов» пузатый мужичок в майке-алкоголичке и трениках с оттянутыми коленками. Каноничный такой. Входит в базовый набор любой коммуналки, наверное, технической документацией положено. Хамоватый мужик в майке, склочная бабка и мамашка с пронзительным голосом.

— Ну вот, замок мне сломал, — с легкой усмешкой сказал Вадим, прикрывая дверь, когда соседи перестали орать и разошлись по своим комнатам.

— Ну раз сломал, значит придется чинить, — я развел руками. Передвинул табуретку из центра комнаты обратно к столу. Еще разок внутренне содрогнулся, но уже скорее от облегчения. И мне хотелось побыстрее разрушить картину того, что тут не случилось.

— Я бы не смог, — тихо сказал Вадим.

— Что? — спросила Наташа. Она стояка как раз под петлей из бельевой веревки и качала ее пальцем. — Неудобно, вот что!

— Что? — недоуменно вскинул брови Вадим.

— Веревка слишком длинная, — сказала Наташа и встала рядом с ней. — Она мне до подбородка, считай, свисает. А ты вроде примерно одного со мной роста. Значит, пришлось бы колени подгибать.

В комнате на несколько секунд повисло молчание. А потом Вадим засмеялся. Согнулся пополам, потом рухнул на кровать боком. Из глаз даже слезы полились.

— А что? — Наташа посмотрела на меня в недоумении. — Ну, это же правда! Во прикинь, прыгаешь с табуретки, а у тебя ноги…

— Наташа, я тебя обожаю, — простонал я и хлопнул себя ладонью по лицу. Непосредственность восьмидесятого уровня! Но мысленно я возблагодарил мироздание за то, что Наташе вдруг взбрело в голову поехать со мной. Вряд ли я столь же идеально подобрал бы фразу для разрядки обстановки.

— Честно говоря, я думал, что ты не приедешь, — сказал Вадим, когда мы все чуть успокоились и хохотальная истерика закончилась. Он воткнул в розетку вилку металлического электрического кофейника и открыл дверцу одинокого кухонного шкафчика. Критически обозрел содержимое, взял оттуда надорванную пачку чая. — Подумал, что… Приладил веревку, смотрел на нее еще с десяти утра. На часы смотрел. Думал, что вот когда настанет одиннадцать, я встану, и… Но мне кажется, я бы не решился. Я вообще довольно трусливый, кажется. Таким жалким себя почувствовал. Мол, вот же, вчера пацан какой-то совсем молодой меня позвал, а я тут сижу, как паралитик, и даже повеситься сам не могу.

Я слушал его, и внутри меня все дрожало и обмирало. Как же хорошо, Вадим, что ты такой трусливый и нерешительный! Черт возьми, да это просто замечательно! Страшная картина круглого стола, пустой бутылки и стакана отступила куда-то в недра подсознания.

Успел.

Я успел.

Мы успели.

Движения Вадима были чуть ломаными такими, подрагивающими. Он говорил. Рассказывал что-то про чай. И про то, что ему почему-то всегда нравился самый дрянной чай, про который еще все говорили, что он порублен вместе с собачьей будкой. А я думал, что не хотел бы стопроцентно проверять, включилась бы его решительность в одиннадцать или нет. Не случилось того, чего нельзя исправить. А остальное уже мелочи. Чай с дровами из треснутой чашки с блеклым цветочком? Конечно, буду! Никогда не пил ничего вкуснее!

Мы о чем-то болтали все втроем, перебивая друг друга. О чем-то таком важном, что моментально вылетало из головы. Кажется, вместе с произнесенными словами.

Смеялись. Улыбались. Наташа незаметно под столом пожала мне руку.

Вадим не произносил вслух слова благодарности, но было и не надо. В общем-то, мне было вообще неважно, скажет он спасибо или нет. Да и за что спасибо-то? За спасение жизни?

Хех.

Он так яростно и несколько раз повторил, что ничего бы не было. Что он бы просидел в своем трусливом параличе еще час, потом снял бы веревку, вернул на место люстру, а вечером бы опять поперся в клоповник. Играть на своих «дровах» и петь тоскливые блюзы. Для бухой публики, которой вообще все равно, что слушать.

Может быть, так и было бы.

Хорошо, что мы не стали этого проверять.

— Одевайся, — сказал я, когда мы допили по второй чашке чая. — Поехали в офис.

— Так ты что же, правда продюсер? — удивленно спросил Вадим.

— А вы точно продюсер? — кривляясь, передразнил я. — Нет, блин. Играюсь только. Ты умеешь обращаться со звуковой аппаратурой?