Пока сила Киара оберегала их, но недавнее ранение уже напоминало о себе слабостью, подаренная сила уходила быстро, как вода в песок, и Арман, устроив Рэми в своих объятиях, прошептал:

— Поторопись, если не хочешь, чтобы мы умерли оба.

Он не знал, о чем он просил брата. Не знал, что Рэми мог сделать, ведь и он сейчас был слаб, Арман это чувствовал. Но брат открыл вдруг глаза, заплескалось в его глазах, увы, слабое пламя силы, и Рэми натянуто улыбнулся:

— Не умрем... Дай им еще немного времени...

И обмяк, теряя сознание.

Что же... Арман даст этому кому-то столько времени, сколько будет в его силах. То есть совсем немного.

***

Алод слабо улыбнулся поклонившемуся ему дозорному и вошел в покои своего архана. Что-то не так. Тисмен не предупредил, что возвращается в Кассию, а когда Алод последовал за ним, оказалось, что архан находится в верховном храме Радона, а Алода туда мягко, но настоятельно не пустили, попросив вернуться в замок повелителя. Еще и охрану приставили, будто чего-то сильно опасались. Да и дух замка как-то затих, испугался, а любимцы архана все попрятались по уголкам покоев, будто их и не было... Еще и...

Алод остановился, прислушавшись. Зов был таким слабым, приглушенным, что Алод на миг засомневался, что его услышал. Он никогда не звал. Никогда не просил о помощи, не Алода, а теперь...

— Ты тоже слышал? — спросил появившийся в покоях Лан. Огромный и грозный, как и его архан, Алдекадм, он зевнул и прохрипел. — Наши арханы сейчас в храме Радона и в нас не нуждаются. Сходим, посмотрим и вернемся.

— Как у тебя все легко.

— Как ты, зачем-то, усложняешь, — парировал Лан, втолкнув Алода в переход.

Времена перемен, времена неизвестности... Лерий уже и привык жить в душах носителей, и просыпаться редко, лишь в моменты сильных потрясений. Но что может потрясти одних из самых сильных боевых магов, коими являлись все телохранители силы? Воины, закаленные в сражениях, безжалостные и бесчувственные, они редко отдавались во власть эмоциям. Но с появлением последнего носителя Аши все изменилось...

Мальчишка-целитель, принявший в себя израненную душу брата. Такой слабый, такой беспомощный, столько раз умирающий... он поселил в душе палача и вояки сомнения, и Лерий начал просыпаться все чаще. И осознавать себя все ярче.

Вместе с носителем он переживал смерть Эррэмиэля, вместе с ним разделил боль мальчишки и поразился, что один слабый человек может столько выдержать. В последний раз он не проснулся, его разбудили, когда мерзость вошла в душу его носителя... когда магический клинок, подаренный дядей, испробовал крови брата...

А теперь... Лерий открыл глаза и огляделся. Небольшой округлый зал, стены из синего с прожилками камня. На каменных ложах трое телохранителей Мираниса и один — его отца. Сам Миранис стоит в центре зала, разводит руки ладонями вверх, и льется с его пальцев, струится по полу, к каменным ложам, к телам спящих телохранителей, синий туман силы... а за Миранисом стоит, раскинув крылья, улыбается чуть заметно...

— Отец! — выдохнул Лерий.

— Вернись быстрее, сын! — усмехнулся Радон, возвращаясь к ритуалу.

Лерий же задумался... тело его носителя сильно ослаблено ритуалом и должно еще долго лежать в волнах магии... но в последнее его пробуждение Аши...

— Хорошо, отец, — ответил Лерий, вылетая из тела своего носителя.

***

Его швырнуло о землю, в руке что-то хрустнуло, и сонный еще Рэн не успел даже слова сказать, как оказался на поле перед домом. Да и то ли это поле? Вечно цветущее и пахнущее разнотравье, где брат и мать частенько собирали травки для своих зелий, теперь все опало, осыпалось, пожелтело и выжглось до уродливой, царапающей соломы.

Жарко, так жарко, что легкие пылают зноем. Земля, недавно плодородная и наполненная влагой, иссохла до полопавшейся корки, а за спиной что-то скрипело и рокотало, бросая на поле черную, уродливую тень. Что это? Богиня, скажи, что это всего лишь страшный сон!

Рэна подхватило невидимой волной, ударило о землю еще раз, а за спиной, там, где он лежал только что, бухнуло, поднимая вокруг столбы пыли. Рэн закашлялся, хотел отползти подальше, но его опять грубо задержали, за шиворот, как глупого ребенка.

— Второй жив? — спросил невидимый еще спаситель, и оглянувшись, Рэн увидел стоявшего к нему спиной высокого, широкоплечего кассийца в простых, но добротных одеждах.

Этот человек был смутно знаком, но, сколько Рэн не пытался, он не мог вспомнить, где его видел. Однако тянуло от незнакомца такой аурой магии, что забылся и зной, и все еще терзавшая легкие пыль, и коловшая ладони солома.

— Жив! — ответил кто-то, а Рэн увидел то, что должен был увидеть давно — огромное, устремившееся в прозрачное от зноя небо, дерево, чей ствол был как бы соткан из тугих жгутов... дерево казалось живым. Жгуты на его стволе изнывали буграми, подобно змеям переплетались в тугой клубок, путались и вновь распутывались, сплетались в тугие ветви, и дерево росло на глазах, а земля вокруг него темнела, приобретая некрасивый оттенок пепла. Бах! И еще раз упала в пыль ветвь, и вновь Рэна, как куклу, перекинули в другое место, а дерево недовольно пророкотало, казалось, начав расти еще быстрее.

— Где Рэми? — спросил кассиец, не оборачиваясь.

Уродливый серый круг вокруг дерева все более расширялся, ел знакомую поляну, земля стонала под действием яда, и даже Рэна, дитя смерти, коробили эти стоны.

— Я... я... не знаю, могу ли отвечать, — прохрипел Рэн.

Круг все приближался, но незнакомец даже не двинулся. Даже не обернулся.

— Он сам меня позвал. Повторить вопрос? Будем и дальше терять время на бессмысленные уговоры? Рэми не обрадуется, если его любимый хранитель смерти вернется к нему слегка... помятым.

Помятым? Угроза? Но главное Рэн выхватил: незнакомец говорил о наследнике, как о близком друге. Незнакомца волновало, как отреагирует наследник на вид Рэна. Незнакомец знал, что Рэн хранитель смерти... наверное, ему можно доверять. Наверное, у Рэна не было выхода, ведь сам он Рэми помочь не мог... Богиня! Почему он такой беспомощный!

— Я... я не знаю... — чуть ли не заплакал Рэн, — я заснул... я не помню, как я...

— Почему ты заснул мы знаем, это сейчас неважно, что дальше?

— Когда проснулся... наследник... был рядом... а потом... он меня... он... боги! Рэми!

Он пытался встать, но незнакомец лишь шевельнул ладонью, и Рэна грубо припечатало к земле. Больно же! Но Рэн выдержит любую боль и унижение, только бы наследник жил!

— Где? — так же спокойно, будто ничего и не случилось, спросил кассиец. — Где ты проснулся?

— Дома...

— Где дом? Впрочем, дай угадаю, под корнями этого уродства... — Рэн сглотнул. — Значит, Рэми вновь геройствовал. Тебя и твоего брата выпихнул, а сам остался там...

И тут Рэна-то и прорвало!

— Он... он... насквозь, богиня, это дерево его пронзило насквозь! Потом белая вспышка, а потом... ты вот...

И сглотнул. Он даже не знал, мог ли называть кассийца на ты. Но тот не возразил совсем, все так же не спуская внимательного взгляда с дерева, все так же ожидая нового удара узловатой ветвью.

— ... жив, — констатировал незнакомец, отступая на шаг, чтобы не попасть в отравленный деревом круг. Воняет, боги... как же воняет... гнилью и смертью... — Ранен, без сознания, но жив. Теперь скажи мне, дружок, откуда эта дрянь взялась в твоем доме?

— Ты! — выкрикнул кто-то, и кассиец в пару шагов оказался рядом, схватил Рэна за шиворот, заставил подняться, и толкнул ко второму незнакомцу, поймав за пояс кричавшего что-то, взбешенного брата.

Рэн никогда не видел Дерана таким: чуть ли не плачущим, в немом отчаянии, разгневанным. Целитель, с кулаками бросившийся на Тилвера, своего напарника... неслыхано.