— Ну разумеется, — скривился он.

— Клянусь, это правда. Эдди мне рассказал накануне их появления.

Доктор Болдуин с сомнением посмотрел на нее.

— Эдди не мог ничего знать об этом.

— Ошибаетесь. Он слышал, как врачи обсуждали утечку. Поэтому мы знали, когда нагрянут репортеры и мы сможем пробраться в туннели незамеченными.

Доктор Болдуин слегка откинул голову и, казалось, даже не дрогнул, но в глазах у него мелькнуло удивление.

— И что слышал Эдди?

— Я скажу, но только после того, как вы сделаете кое-что для меня.

— Что же?

— Позвоните моему отчиму.

— Я говорил с вашим отчимом в тот же день, как вы вернулись, и сообщил, что вы нашлись. Не вижу надобности снова с ним связываться.

— Но звонок отчиму только подтвердит мою правоту. Такая простая вещь, а вы не хотите ее сделать. Когда вы ему звонили, вы спросили, есть ли у Розмари сестра-близнец?

Болдуин потер затылок.

— До этого не дошло. Я сообщил ему, что вы нашлись, целая и невредимая, и он успокоился. Вот и все.

— Он не сказал, что другая его приемная дочь сбежала?

— Нет.

— Ну так позвоните ему еще раз. Прямо сейчас, пока я здесь. Спросите, была ли у Розмари сестра.

— Боюсь, мисс Уинтерз, это принесет больше вреда, нежели пользы. Я не хочу, чтобы у вас появились беспочвенные надежды.

— А мне кажется, вы боитесь того, что скажет Алан.

— О нет, я не боюсь.

— Ну так и позвоните. Если, конечно, хотите знать насчет репортеров.

Доктор Болдуин стиснул челюсти, раздувая ноздри. После некоторого раздумья он поднял трубку и нажал на кнопку. Когда секретарша ответила, он распорядился:

— Иви, будьте любезны, соедините меня с Аланом Терном. Да, и перезвоните, когда он ответит. — Повесив трубку, он сложил руки на столе. — Ну что ж, я вашу просьбу выполнил. Итак, как же репортеры проникли к нам?

— Скажу после того, как потолкуете с отчимом.

— Мы так не договаривались. Иви сейчас пытается дозвониться до него, так что за свою часть сделки я отвечаю. А если вы не сообщите мне нужную информацию до того, как мистер Терн будет на линии, я велю сказать, что ему позвонили по ошибке.

Сейдж закусила губу. Если дядю Эдди уволят, ей уже никто помочь не сможет. Впрочем, она собиралась рассказать доктору Болдуину не все, а лишь часть того, что знала.

— Прежде чем ответить, — добавил доктор Болдуин, — вспомните, куда я отправил вас несколько лет назад после того, как вы набросились на санитара.

— Как я могу вспомнить, если это была не я, а моя сестра.

Он нахмурился, явно теряя терпение.

— Я отправил вас в нашу больницу строгого режима, где вы оставались в течение года. Похоже, ссылка вас ничему не научила. Но если вы солгали насчет репортеров, я договорюсь, чтобы утром за вами прислали санитаров.

У Сейдж перехватило горло. Если больница строгого режима считается наказанием, насколько же там хуже, чем в Уиллоубруке?

— Газетчиков позвал доктор Уилкинс, — нехотя призналась она. — Они с тем журналистом друзья. Встретились в закусочной, и доктор Уилкинс передал ему ключи от шестого блока.

Доктор Болдуин сжал губы в жесткую тонкую линию. В этот момент зазвонил телефон на столе, испугав Сейдж. Болдуин некоторое время смотрел на аппарат, кипя от ярости, затем снял трубку.

— Да? — Он прислушался, затем нахмурился. — Ясно, — сказал он. — Понятно. Попробуем попозже. Спасибо, Иви. — Положив трубку, он взглянул на Сейдж: — Ваш отчим не отвечает.

— Может, он еще на работе.

— В субботу вечером?

Краска бросилась ей в лицо. Она понятия не имела, какое сейчас время суток, не говоря уже о дне недели. Не успела она сказать, что Алан, скорее всего, в баре, когда в дверь кабинета постучали.

— Да? — отозвался доктор Болдуин.

В унылый кабинет ворвалась Иви, просияв платьем цвета лайма и платиной волос.

— Прошу прощения за беспокойство, но вы должны это видеть. — Она подбежала к телевизору и включила его.

— Что там? — спросил доктор Болдуин.

Иви шикнула на него, прибавила звук и отошла от экрана.

— Тот самый треклятый репортер? — догадался доктор Болдуин. — Тот, что протащил телевизионщиков в шестой блок.

Иви кивнула, покусывая накрашенный ноготь и не отрываясь от экрана.

Доктор Болдуин побледнел, как человек, ставящий на кон последний доллар. Обойдя стол, он замер рядом с Иви, которая, озабоченно хмурясь, положила руку ему на спину. Они напоминали скорее супружескую пару, нежели секретаршу и начальника.

На экране ведущий за столиком произнес:

— А теперь «Новости глазами очевидца», специальный выпуск нашего корреспондента Херальдо Риверы[10].

Затем на экране под шапкой «Уиллоубрук: последний великий позор» всплыла шестиэтажная штаб-квартира школы; зловещее с виду здание увеличивалось в размерах по мере приближения камеры. Через секунду появился темноволосый репортер и сказал в микрофон:

— Более шести лет назад Роберт Кеннеди, осмотрев одно из отделений Уиллоубрука, рассказал журналистам о творящемся там кошмаре. В то время он призывал к пересмотру системы, которая позволяет умственно отсталым детям жить в «гадючнике». Но это было в далеком тысяча девятьсот шестьдесят пятом году, и с тех пор все забыли о школе. Впервые я услышал об этом крупном учреждении с красивым названием благодаря звонку одного из сотрудников Уиллоубрука. Этот врач сообщил, что его уволили. Уволили, поскольку он призывал родителей, дети которых содержатся в одном из корпусов, объединиться и требовать улучшения условий для пациентов. Врач пригласил меня посмотреть на эти условия; и вот мы без предупреждения, что оказалось полной неожиданностью для администрации школы, посетили блок номер шесть.

На экране репортер и другой человек пробрались среди деревьев, перелезли через бетонный барьер и спрыгнули вниз, хлопнув полами пиджаков. Перейдя дорогу и лужайку, они подошли к П-образному кирпичному зданию шестого блока.

Ривера продолжал:

— Врач предупредил меня, что там все плохо. Но там было не просто плохо, а чудовищно. Один санитар на примерно пятьдесят пациентов с серьезными, глубокими умственными нарушениями. И дети… лежали голые на полу, перемазанные собственными нечистотами… жалобно подвывая, и этот надсадный вой я уже не смогу забыть.

На экране вдруг появился смутный интерьер шестого блока, и динамики завибрировали нечеловеческим завыванием, словно где-то в космосе или в колоссальной подземной пещере кричали миллионы терзаемых существ. Свет камеры, подобно ночному прицелу, наведенному на загнанную дичь, высвечивал бледные фигуры: вот сидят полуголые девочки, съежившись на стульях и на полу; голая молодая женщина подпрыгивает, другая жмется к стене, постукивая пальцами по лицу. Истощенная девушка на полу, замотанная с руками в нечто вроде простыни; рядом медсестра, пытающаяся ее успокоить. Затем ряд раковин у стены и дети под ними: лежат, сидят на корточках со спущенными штанами, по пояс измазанные нечистотами.

— Вот что мы увидели, — сказал репортер. — И вот что услышали. Но как можно передать запах? Запах мерзости, инфекции, смерти.

Сейдж откинулась назад и закрыла глаза. Ей хотелось исчезнуть, провалиться сквозь землю. Дикое сочетание: находясь в Уиллоубруке, видеть его на экране телевизора. У нее закружилась голова. А жуткие непрерывные звуки, похожие на предсмертный стон гигантского животного, не смолкали; динамики тряслись так, словно телевизор вот-вот взорвется, и это было невыносимо. Даже если она выживет и выберется отсюда, этот мучительный вой будет преследовать ее до конца дней, перемежаясь с ночными кошмарами. Сейдж переборола нестерпимое желание заткнуть уши — ей хотелось узнать, что еще сказал репортер, — и словно окаменела, лишь сердце гулко колотилось в груди.

— Мы только что стали свидетелями, вероятно, наиболее ужасного зрелища, какое я видел в жизни, — заявил репортер. — Это типично для жизни в отделении?