Обиходив девочку в тележке, женщина протянула Сейдж пластиковую чашечку и стакан с мутноватой водой. Не сводя глаз с сестры Вик, Сейдж взяла чашечку и крошечные оранжевые яйцевидные пилюли. Когда сестра Вик наклонилась, пополняя поднос лекарствами, Сейдж бросила таблетки в рот и языком затолкала их между верхними зубами и щекой, но замешкалась, прежде чем отпить из стакана. Он был один на всех, и его по краям и ободку покрывали отпечатки пальцев и следы слюнявых губ. Но времени раздумывать не было, да и что тут поделаешь. Опустив глаза, Сейдж сделала вид, что быстро пьет, стараясь не подавиться, затем запрокинула голову и притворилась, будто глотает. Закончив, она отдала женщине чашечку и стакан и, не дожидаясь взмаха руки, толкнула тележку от стойки и присоединилась к тем, кого выводили через одну створку дверей в конце зала.

Когда во рту медленно расползлась горечь растворяющегося лекарства, она подавилась и закашлялась. Оглянувшись, чтобы посмотреть, не наблюдает ли за ней кто-нибудь, Сейдж выплюнула таблетки в руку и хотела бросить их на пол, но остановилась, сжимая их в кулаке. Что, если кто-нибудь видел и теперь доложит Марле или сестре Вик? Пожалуй, лучше подождать, пока они дойдут до столовой или классной комнаты, или куда там их поведут, и бросить таблетки в урну или под стол.

В конце зала уборщик со шваброй и ведром вышел из одной створки дверей, остановился и начал открывать вторую. Сейдж с трудом удержалась от желания протолкаться с тележкой через толпу. Нужно было поскорее выбраться из забитого людьми коридора. Ей хотелось прикрикнуть на других обитательниц: поторапливайтесь! дайте пройти! — хотя она и понятия не имела, куда и зачем они идут. Да куда угодно, все лучше, чем тонуть в мятущемся океане мучений и стонов.

Распахнув обе створки двери, уборщик покатил ведро по коридору, держась ближе к стене и вцепившись в ручку швабры. В белой рубашке и серых брюках он больше походил на студента колледжа, чем на уборщика. Все знакомые Сейдж уборщики были седые, морщинистые, сутулые, с пивными животами и щетинистыми подбородками, а этот уборщик своими широкими плечами, густыми каштановыми волосами и сильной челюстью напомнил ей Лена, парня Дон, звездного квотербека футбольной команды. С какой стати такому молодому человеку вздумалось работать в Уиллоубруке? Даже перелопачивать отбросы на свалке Фреш-Киллз было бы лучше, чем пахать в таком ужасном месте. Да где угодно было бы лучше.

Затем Сейдж пришла в голову другая мысль. Парень моложе остальных сотрудников — может, хотя бы он поверит ее рассказу о Розмари? Хотя уборщик мог уже сто раз слышать такие истории, что вполне вероятно, учитывая, скольким обитательницам было здесь не место — или они так считали. Он наверняка наслушался фантастических россказней и отчаянных просьб о помощи. Сейдж вдруг осознала, что не сводит с него глаз, а он с нее. На лбу у нее выступил пот, и она отвела взгляд. Неужели догадался, что у нее в руке таблетки, и теперь донесет на нее? Вместо того чтобы ждать, как собиралась, она разжала кулак, решив бросить пилюли на пол. К ее ужасу, они прилипли к ладони, окрасив кожу оранжевым. Сейдж стряхнула их, но они упали не на пол, а в деревянную тележку рядом с лежащей в ней девочкой. Вот черт. Наклонившись, она задвинула таблетки в угол ящика, затем вытерла руку о юбку, молясь, чтобы никто не заметил. Снова подняв глаза, она увидела, что уборщик, поставив ведро и швабру у стены, пробирается к ней сквозь толпу со странным выражением тревоги и удивления на лице.

— Привет, — сказал он.

Она отпрянула, глядя прямо перед собой. Может, если не обращать на него внимания, он уйдет. Какая ему разница, проглотила она таблетки или нет? Он всего лишь уборщик. Затем парень схватил ее за плечо, вдавив в плоть пальцы в никотиновых пятнах, — словно проверял, настоящая ли она.

— Розмари? — спросил он.

Сейдж покачала головой, слишком испуганная и смущенная, чтобы отвечать.

— Оставь ее в покое, Эдди! — крикнула через зал Марла. — Два раза повторять не буду!

Уборщик раздраженно покосился на Марлу и прошептал:

— Потом поговорим.

Сейдж хотела сказать хоть что-нибудь — назвать свое имя, потребовать ответа, кто он такой и откуда знает Розмари, — но ее словно обухом по голове ударили. На нее натыкались. Ей наступили на ногу. Прямо в ухо завизжала какая-то девушка. Молодая женщина толкнула ее, так что Сейдж чуть не упала. И не успела она ответить уборщику, он повернулся и начал протискиваться сквозь толпу. Дойдя до своей тележки со шваброй, он покатил ее в противоположном направлении, украдкой поглядывая на Сейдж через плечо. Она проводила его долгим взглядом, затем отвернулась и поплелась к дверям, лихорадочно соображая, откуда он знает Розмари. Они были друзьями? Разве уборщикам и обитателям палат разрешается дружить? Судя по удивленному выражению его лица, парень знал, что Розмари пропала, но что еще ему известно? И как он собирается позже поговорить с Сейдж?

Похоже, инстинкт не обманул хотя бы насчет того, что человек помоложе может ее выслушать. А вдруг Эдди и тот. с кем ей удастся поговорить в столовой или в классной комнате, смогут разобраться в происходящем и к концу дня ее отпустят? Если, конечно, получится убедить кого-нибудь из них, что она сестра-близнец Розмари.

Сейдж провезла тележку в двери в конце коридора и застыла под окутавшей ее пеленой страха. Там не было никаких учебных кабинетов. Ни гимнастического зала, ни столовой. Лишь громадная комната без окон, уставленная грязными диванами и пластиковыми стульями. На цементных стенах были грубо намалеваны Микки Маус и Дональд Дак, как будто персонажи мультфильмов могли уменьшить страдания. Возле плексигласовой кабинки, где помещались небольшой стол с телефонным аппаратом и стул, висел привинченный к стене телевизор. По комнате были разбросаны с десяток круглых столов, словно кто-то специально носился там сломя голову, расталкивая мебель по пестрому кафельном полу, все еще мокрому от луж и разводов от швабры. У дальней стены шипели сдвоенные радиаторы, а из-за люминесцентных ламп с металлическими абажурами на потолке под глазами обитательниц залегли темные тени, делая кожу еще бледнее и болезненнее. В нос ударили непобедимый запах дезинфекции и неизбывная вонь человеческих экскрементов.

Над всем этим стоял непрерывный гвалт, который в помещении без окон почему-то оглушал еще больше, чем в палате или в коридоре. Шум сливался в единое целое, напоминающее крик умирающего древнего существа, отдающийся эхом в подземной пещере: непрерывный вопль, ропот, мучительный вой; волна его то поднималась, то падала, и так без конца. Каждый звук в этих стенах словно усиливался в тысячу раз: исступленные голоса, маниакальный смех, шлепки ступней, тяжелое дыхание, всхлипы, крики, стоны и вопли. Невозможно было представить, что этот отчаянный, ужасающий гомон производят человеческие создания. Но страдалицы, от которых исходили страшные звуки, были прямо перед глазами.

К довершению всего Уэйн, лысый санитар с татуировками, принялся загонять всех внутрь, покрикивая, чтобы проходили в дальний конец комнаты.

— Тележки ставим к стене! — орал он. — Пошевеливаемся! Двигаемся!

Сейдж пробиралась по влажным от чистящего средства плиткам мимо лысой девушки в нарядном платье, сидевшей на полу с раздвинутыми ногами, и полуодетой женщины, которая, похоже, была без сознания. Она втиснула тележку среди десятка других под гигантским Дональдом Даком с огромными, скошенными к носу черными глазами. В нескольких тележках находились две-три девочки или молодые женщины — одни голые, другие в матерчатых пеленках или смирительных рубашках. Несколько девочек сидели, большинство лежали в позе зародыша. Кое у кого ноги были беспомощно раскинуты по краям тележки или торчали прямо вверх, упираясь в ручки.

Сейдж посмотрела на девочку в своей тележке, проверяя, все ли с ней в порядке. Глаза у бедняжки были закрыты, как у спящей, а конечности надежно разместились в деревянных бортах. Убедившись, что никто не смотрит, Сейдж подняла висящую ногу другой пациентки и заправила в тележку, затем устроила поудобнее ее заложенную за голову руку. Тут одна женщина схватила ее за плечо, другая попыталась укусить, а третья вернулась в прежнюю неудобную позу, и Сейдж оставила попытки помочь. Ей было очень жаль страдалиц, но больше она ничего сделать не могла. И насколько она понимала, ей могло влететь за одну лишь попытку. На трясущихся ногах она торопливо прошла к стулу в дальнем углу зала, закрыла руками уши и сжалась в комок. Мимо нее пролетел ботинок и шваркнулся о стену, и Сейдж чуть не подпрыгнула.