«Во время следствия леди Сорфилия вызвалась пройти идеограф. Никого не напоминает, мой маленький отважный орешек? Видимо, надеялась, что суду будет достаточно ночных разговоров с супругом, в которых лекарь делился успехами подобранной терапии и искренне радовался малейшим улучшениям в состоянии пациентки. Иногда я думаю, что он действительно мог вылечить Аптеру. Вспоминаю проклюнувшийся румянец на впалых щеках, и как она впервые за много дней вдруг попросила тёплого куриного супа. Меня всякий раз душит мысль, что у неё был реальный шанс прожить эту хренову жизнь, стать женой и матерью, взойти на престол и привести Мистолию к небывалому расцвету.»

«Вы любили принцессу?» — в лоб спросила Меральда. Алес Роз чуть ли не лежал на ней, регулярно имитируя волнующие ласки любовников, с какой стати девушка должна с ним деликатничать? К тому же она и так ловила отголоски щемяще нежного чувства, то и дело проскальзывающие в трансляцию.

«Наверное», — равнодушно откликнулся профессор, зарылся в её волосы и осторожно чмокнул в основание шеи.

«Пожалуйста, перестаньте. Я не собираюсь на вас кляузничать,» — взмолилась студентка, ощущая непрошеный трепет, медленно сползающий по позвоночнику. Алес проигнорировал её просьбу и просто продолжил рассказ.

«Так вышло, что историк Бравиати отдала этой треклятой машине почти все свои воспоминания. От неё осталось совсем немногое — короткие эпизоды из далёкого детства и одно относительно свежее, по крайней мере, на тот момент. Она сидела в библиотеке, с носом зарывшись в книги. Полагаю, искала изображения трав или рецептов, чтобы помочь супругу в необычном направлении лекарского дела. Сорфилия была так увлечена, что ни разу не подумала о муже. Может, балансировала где-то на грани, очень близко, но без образов. Разумеется, по моим предположениям — сама леди никому об этом не обмолвилась. Иначе зачем она так методично посещает архив каждый третий день недели?».

Меральда попыталась представить, каково это — искать утраченное чувство в кромешной мгле забытья, и что-то в ней с хрустом надломилось. Женщина долгие годы гонялась всего лишь за призраком той любви, которая раньше была её сутью, основой жизни, квинтэссенцией бытия. Да лучше бы идеограф вынул всё подчистую, чтобы она забыла, как дышать. Потому что любовь была её воздухом, потому что теперь она задыхалась, раздробленная, неполноценная, с огромной саднящей дырой в груди, вздымающейся по привычке. Ей словно показывали кусочек недостижимого счастья, глумливо одаривали бесплодными надеждами, изо дня в день. Разве могла она снова разглядеть Азесина за этой эфемерной мечтой? Полюбить хоть кого-нибудь, включая себя? А себя она точно возненавидела, поскольку умом осознавала: лекарь Бравиати и есть та недостающая половина, вырванный клок души, но упрямое сердце отказывается биться быстрее. Царедворцы приклеили к её имени издевательский статус вдовы, будто Сорфилии мало метаться в клетке с остатками фантомных чувств, гоняться за смутным шлейфом гармонии и неги, окружённых сплошной чудовищной пустотой.

«Суд не посчитал доказательства убедительными и приговорил Азесина к изгнанию. Королю такое решение не понравилось — зыбкие представления о тумане допускали, что убийца его дочери может остаться в живых, пусть и за пределами изученного мира. И воспользовался правом причастности, заменив гуманное наказание на передачу преступника в лаборатории фармации. Понятия не имею, что там с ним делали…»

Профессор занервничал. Девушка поймала тонкий резонанс лжи, похожий на колебания туго натянутой струны. Наверное, не хотел пугать Меральду жуткими подробностями, ведь результат работы генетиков она уже видела собственными глазами. Этого хватило, чтобы её чудесный ярко-розовый мир поблек. Зато теперь она поняла, зачем штатный лекарь гарнизона так рисковал, занимаясь незаконными абортами. Дети с нарушением генома принадлежали фармации, их изымали сразу после невнятного теста, а Бравиати просто не мог позволить живым человеческим существам корчиться в вечных муках, повторяя его кошмарный путь. Умереть, так и не родившись, стало тем единственным милосердием, которое он был в силах им подарить.

«Леди Сорфилии разрешили жить при дворе. Комиссариат знал, какие воспоминания у неё отняли, но пребывал в неведении относительно тех, что остались. Без тщательного надзора женщина могла стать опасной для короны. Брата лишили права наследования и отправили на учёбу в Миражийскую Школу. Поверь мне, правление Тобиэла Второго стало бы гораздо более мрачным временем, чем грядущая эпоха анархии и хаоса. В этом я полностью согласен с опекуном. Ещё непростительных два года я бесцельно фланировал по коридорам дворца и всё думал: а как Аптера сумела добраться до спальни Бравиати? Она была так слаба, что едва удерживала стакан. Даже если ей внезапно стало лучше, неужели никто не видел последнее маленькое путешествие принцессы? Её камеристка, стражники, горничные? На моей памяти глазницы окон никогда не закрывались и что же, именно в ту ночь все беспробудно спали? Но я наивно полагал, что не могу быть умнее взрослых, да и кто станет слушать ребёнка? А в пятнадцать решил пойти по стопам брата, выучиться и докопаться до правды на законных основаниях. Меня не взяли, я завалил тестирование. В каждом, на хрен, учебном заведении Мистолии, по всем долбаным специализациям я получил отказы. Как тебе история неудачника? Впечатляет, а?»

Студентка прикинула даты — Алесу двадцать шесть лет. Странно, что Фиола Роз, профессор криптографии, родила королю наследника, а всего через год сошлась с неизвестным сапожником. А не должно ли быть наоборот?

«Можешь не отвечать. Плевать. Тупой и ни на что не годный Алес Роз, довесок к высокородному брату, не заслуживал чьего-либо внимания. Слонялся без дела, подслушивая кулуарные разговоры. Играл в догонялки с уборщицами, невзначай подсекая закулисные встречи.

Иногда помогал няне, как раз там, где прислужники имели право снимать маски. Бездарный подросток собрал столько компромата, что на просмотр трансляций ушло бы не меньше суток. Ублюдок Калмани боялся потерять расположение короля, ему хотелось упрочиться в позиции будущего консорта, в идеале — добиться ранней помолвки. Разумеется, сразу после выздоровления Аптеры. И решил, что выиграет дважды, приложив к этому свою грязную руку: заработает дополнительные очки в несуществующем рейтинге женихов и приблизит срок желанной помолвки. Маркиз убедил стражников впустить его, а камеристку отправил спать, обещая самостоятельно позаботиться о принцессе. Мне неважно, что эта мразь думала, будто мгновенно исцелит больную. Он возомнил себя лекарем, взял ответственность за чужую жизнь, обладая лишь крошечным мозгом и непомерными амбициями. И даже нёс умирающую девушку к Азесину Бравиати, надеясь, что тот сможет ей помочь. Его видели полтора десятка человек, но наутро, когда ещё тёплое тело нашли на пороге лекарской спальни, а самого лекаря выдернули из объятий сонной жены, каждый из них счёл нужным промолчать. Этот трусливый пёс бросил её умирать у закрытой двери. Не вломился с криками о помощи, не постучался и убежал, пугливо поджав хвост. Положил на холодный пол и просто ушёл. Порой я ненавижу Азесина за то, что он наслаждался счастьем, пока юная Аптера Хари угасала всего в шаге от спасения. За то, что он так и не открыл эту проклятую дверь.»

Профессор убрал ладонь с почти онемевшей челюсти девушки и опёрся руками о кровать, чтобы подняться.

— В вас слишком много ненависти, — тихо сказала Меральда, неуклюже поворачиваясь. Алес почему-то передумал вставать, нависнув над ней, словно стол, сломанный поперёк. Аккуратно поцеловал девушку в кончик носа и печально произнёс:

— Не волнуйся, орешек. У ненависти не бывает предела.

Затем всё-таки перебрался на матрас, улёгшись лицом к стене. Минутка откровений закончилась, а Меральда так и не узнала, почему Алес презирает брата. За очевидной завистью скрывалось что-то ещё.

Студентка топталась у входа в зал суда, ожидая, когда её вызовут для дачи показаний. Собственной служанки у неё не было, поэтому одолженное платье висело на двух булавках, заколотых по бокам в большие уродливые складки. Профессор Роз проводил девушку до дверей и, перебросившись с архангелами парой неразборчиво-тихих фраз, умчался по своим делам. Начало заседания она явно пропустила — в течение получаса приёмную посетил только усатый мажордом, придирчиво осмотревший все поверхности, теоретически способные скопить пыль.