Вокруг так много народу, что кажется будто сам воздух наэлектризован, но возможно всё дело в близости тумана, его промозглых тёмно-серых клубков, неспешно размешивающих молочную пелену. Первоисточник фокусируется на женщине в белой сорочке, пытается через головы заглянуть в её глаза, полные паники и отчаяния. Она размахивает руками, с силой стискивая зубы, но архангелы обступили её и, по своему обыкновению, медленно и даже лениво теснят к туману. К кадрам примешивается чужая грусть, бессилие и жажда справедливости. Взгляд падает на фигуру комиссара, развёрнутую немного боком к зрителю, его рот искажается в гримасе брезгливости, словно тому хочется плюнуть напоследок в лицо воровке. Тут синк обливает зрителя жгучей ненавистью, почти кислотой, такой реальной и едкой, что трудно понять, кто испытывает эту эмоцию на самом деле. Мысли первоисточника как на репите кричат «Это же просто яблоки! Нельзя казнить человека за кражу еды!». Прислужница, наконец, поворачивается, со спины рубаха насквозь пропиталась кровью, скомкалась и прилипла. Она делает свой последний шаг, исчезая во мгле, а трезубцы скрещиваются в том месте, где теперь уже никого нет.
Вспомнив об этом эпизоде, Меральда вздрогнула, хотя давно уже должна была беспрестанно трястись от ночного холода и сырости. Она спешно отыскала запись на браслете и удалила, жалея только о том, что не может так же запросто стереть свою память. А ещё ей нестерпимо захотелось остановиться, прямо здесь и сейчас, сесть под ближайшей акацией и дождаться прибытия гарнизона. Для неё, обычной студентки факультета истории, жизнь закончилась со звуком свистка под крышей библиотеки, почти таким же символичным, как стук трезубцев на опустевшем эшафоте. Как бы быстро она ни бежала, как искусно ни пряталась, точка уже поставлена. Её ждут подвалы Каструм-Мара, идеограф и лично комиссар Хари. И только потом — объятия тумана. Конечно, Меральде было бы приятнее обойтись без середины этой логической цепочки и сразу приступить к развязке, но если ей и удастся по какой-то случайности добраться до окраин, то уж точно никак не преодолеть стену. А чтобы наложить на себя руки вот так, не дав себе шанса на спасение, ей не хватило бы мужества.
Как только девушка приняла решение, на душе стало легче. Вместе с вновь обретённой лёгкостью вернулись притупленные страхом ощущения — озноб, усталость, жажда и боль в затылке. Притулившись под навесом дикого сахарного тростника, низко склонившегося над тропой, она обняла свои колени, упёршись в них подбородком, и принялась терпеливо ждать, думая только о своей семье — о маме и сёстрах. И, должно быть, ждала так долго, что сама не заметила, как провалилась в беспокойный сон.
Меральду разбудил не лай собак и даже не чужие шаги, они и без того мерещились ей отовсюду. Какая-то смутная тревога, встроенный биологический радар. Она долго, до рези в глазах, всматривалась в темноту, пытаясь разглядеть хоть что-то, кроме очертаний покачивающихся лиан, пальмовых листьев и бамбука, и почти успокоилась, пока прямо перед её взором не прокралась пара ног в мягких ботинках из коричневой кожи. Эффект был столь неожиданным, что она чудом не закричала, а сердце, пропустив удар, затрепетало ещё быстрее, пытаясь нагнать сбитый ритм. Незнакомец бесшумно скрылся в чаще, больше похожий на фантом без пола и возраста, тёмный размытый силуэт в обычных человеческих ботинках. Скорее всего, это такой же беглец, скрывающийся от гарнизона, как и она сама. Тогда почему он напугал её так сильно, что девушка забыла как дышать?
Разобраться в причинах она не успела. Совсем близко, за рядом ротанговых пальм, раздалось рычание гончих, а затем и звонкий лай, сигнализирующий об удачной охоте. Меральда выползла из-под колосьев тростника и на ватных ногах побрела в сторону звуков. Сдаваться в компании будет не так страшно, как ждать своей участи в одиночестве. Псы обступили лежащего на земле человека, беспомощного и оглушённого. Завидев беглянку, беззащитно вскинувшую руки и старавшуюся не смотреть им в глаза, несколько особей бросились врассыпную, чтобы обойти её со спины. Хорошо натасканные, обученные твари расширяли границы круга. Она плавно опустилась рядом с телом — с мокрого затылка на траву капала бурая жижа. Собаки гавкали так усердно, что на щёки Меральды время от времени попадала их слюна. Запоздалая мысль с укором проскользнула в её голове — ну, чего стоило отсидеться в зарослях до прибытия архангелов?! Мужчина застонал. Меральда инстинктивно шарахнулась, а в предплечье впились клыки одной из псин. Не глубоко, но достаточно, чтобы зрение девушки помутилось от боли. Она попятилась, задев невольного компаньона второй рукой, гончая разжала челюсти и продолжила лаять, забрызгивая всё красноватой от крови слюной.
— Кажется, я ударился головой, — человек повернулся, опасливо проведя ладонью по волосам. Меральда всхлипнула, наконец узнав в незнакомце Хотиса — студента другого факультета, с которым часто пересекалась в первый год обучения на общеобразовательных предметах. Стыдно признать, но он ей нравился. Всегда одинаковый, с растрёпанной чёлкой, торчащим уголком плохо заправленной рубашки, неловкий из-за высокого роста, но, безусловно, обаятельный.
— Не видела тебя в библиотеке, — девушка проглотила слёзы и вложила в интонацию всё безразличие, на которое была способна. Она попробовала оторвать край подола, но от натуги прокушенная рука адски запульсировала. Тогда Меральда задрала юбку и невозмутимо промокнула рану юноши краешком ткани. — Давай помогу сесть.
— Ну нет, изображать смертельно раненного мне нравится больше, — улыбнулся Хотис. — Лучше постарайся не двигаться, незачем лишний раз нервировать собак. Я опоздал на экспресс, но профессор Орисо любезно согласился меня подобрать.
Девушка кивнула. С профессором экологической истории она столкнулась у картотеки. Тот внимательно разглядывал символы и едва шевелил мизинцем, делая записи. Вид у него был такой сосредоточенный, что Меральда не решилась отвлечь преподавателя банальным приветствием. Умные люди вроде него нередко увлекались старинной клинописью, но надолго их не хватало, просто потому, что образ мысли мистолийца нельзя уместить в рамках бездушных букв. С помощью синков художники рисовали захватывающие вымышленные картины, композиторы сочиняли музыку, драматурги писали сценарии, переполненные не только словами, но и эмоциями, которые потом легко было подхватить актёрам пьес. Существовало и кино, снятое с реальных постановок и совершенно гениальное, выдуманное от начала и до конца. Единственным, что отличало художественные трансляции от настоящих, был ценз. Запрограммированное знание синка видел ли он это глазами пользователя или лишь той частью мозга, что отвечает за фантазию. В общем-то, фанаты письменности тоже попадались. Меральда встречала в лавочках Солазура самопальные принадлежности для письма и тетради. Даже посещала курсы по чтению, но на первом же занятии разочаровалась — наставник транслировал совсем другие тексты, вероятно, написанные им самим. Придумать алфавит заново гораздо проще, чем расшифровать тот, что существовал тысячелетия назад. По этой причине она и запомнила, с каким интересом профессор Орисо рассматривал экспонаты и надеялась проявить праздное любопытство позже, в более удобный для обоих момент. А теперь жалела, потому как для неё такой момент уже никогда не настанет.
— Думаю, мы истечём кровью раньше, чем архангелы до нас доберутся, — невесело усмехнулся студент, скосив глаза на стремительно распухший укус на предплечье девушки.
— Скорее, умрём от голода, — проворчала Меральда, отстёгивая сумку с пояса и просовывая её под щёку Хотису. Шавки агрессивно клацали челюстями всего в нескольких дюймах от её пальцев.
— Спасибо, — искренне и как-то по-дурацки улыбнулся парень. — Дай-ка посмотрю, — он протянул руки медленно, стараясь не провоцировать собак, и этого времени как раз хватило, чтобы Меральда обратила внимание на его запястья.
— Где твой синк?!
