— В архив комиссариата требуется специалист вашего профиля.

— Вы что же, предлагаете мне работу? — недоверчиво нахмурилась Меральда. Она бы ногу дала на отсечение за возможность покопаться в записях гарнизона. Но не сейчас, а тремя днями ранее.

— Понимаю ваше замешательство, — Хари даже не пытался использовать присущие людям интонации. Как можно понимать чужие эмоции, самому оставаясь деревянным подобием человека? — В Мираже острая нехватка кадров. И, несмотря на статус ученицы, мы готовы вас принять.

Так она и думала — герцог неправильно расценил её взволнованность. Посчитал, будто студентка сомневается в своей компетентности, потянет ли она столь ответственную должность.

— Так вот как вы набираете персонал? Отлавливаете в джунглях и силком привозите в Каструм-Мар? А Брид Хемпел, он что, отказался? Поэтому вы его убили? — Меральда захмелела от выпитого вина и сама того не заметила. Колкости слетали с языка раньше, чем она успевала их обдумать. Девушка всё ждала, что сейчас проснётся совесть и ей станет нестерпимо стыдно, но лицо и так горело от повышенной температуры.

— Это официальное обвинение? — бесстрастно поинтересовался комиссар. Однако ученицу уже было не остановить.

— Вынуждена вас огорчить, но гарнизону пора бы сменить тактику. Недостроенные мосты и лекари без целительного камня портят вашу репутацию. И я намерена рассказать об этом каждому, кого сегодня встречу в Мареграде.

Меральда хотела эффектно развернуться, но потеряла равновесие и впечаталась в распахнутую дверь.

— Вы хорошо себя чувствуете?

— Да просто прекрасно! — с энтузиазмом откликнулась она, тяжело привалившись плечом. — Позвольте, я возьму вещи, — и, перебирая пятернями по стеночке, направилась к дивану. Упав на сиденье, она никак не могла надеть новые туфельки — нога всё время оказывалась сбоку от цели. В какой-то момент мужчина в безупречно белых одеждах опустился перед ней на корточки и решительно ухватил за щиколотку.

— Я сама! — возмутилась ученица и принялась отнимать свою конечность, почему-то вцепившись в неё обеими руками.

— Вы пьяны, — спокойно констатировал Хари и одним точным движением надел туфлю, словно математически рассчитал траекторию её метаний. Он сделал это так медленно и естественно, что Меральда удивилась бы, не будь её разум настолько затуманен. Герцог выключил термалит и придирчиво осмотрел свой пересушенный платок. Брезгливо сложил его вчетверо и убрал в сумку, которую помог пристегнуть ученице к поясу. Взял заранее приготовленный свёрток и чехол с платьем, закрыл дом на ключ и заботливо спрятал ей в карман, а потом под локоток довёл до дилижанса. Ей отдали два сиденья в передней части салона. В глазах двоилось, девушка готова была заплакать от бессилия, от неспособности найти и в деталях разглядеть дорогое сердцу лицо.

— Хотис Вертигальд! Я очень тебя люблю! — во всё горло прокричала она, прежде чем мир окончательно перевернулся и потух.

Очнулась от того, что её голова сильно откинулась назад. Взор застилало нечто голубое, достаточно яркое, чтобы разболелись глаза. Меральда попробовала сесть, но обнаружила, что прижимается к груди Азесина Бравиати.

— Не шевелитесь, — попросил он и с лёгкостью забрался на платформу экспресса. Несмотря на усиливающийся жар и головокружение, студентка возликовала. Ей удалось покинуть Мираж, а прямо над ней во все стороны растянулось настоящее безоблачное небо. Как только лекарь оторвал её от груди и усадил на место, девушке стало зябко. Она принялась растирать плечи. Азесин снял свой красный сюртук и обернул вокруг её дрожащего тельца. Затем открыл чемодан, пристроив его на коленях, и уверенно выудил пузырёк с болотного цвета жижей.

— Выпейте, — всё так же безукоризненно вежливо потребовал мужчина, протягивая складной стаканчик, наполненный водой и пятью каплями лекарства. Меральда послушно сделала несколько глотков и только потом полюбопытствовала:

— А что это?

— Эссенция таволги. До дна, пожалуйста.

Девушка обернулась. Архангелы занимали места в строгом порядке и, если бы их движения не казались такими скованными, размещение можно было принять за необычный танец. В мешанине белого и серебристого ей не удалось разглядеть ни Хотиса, ни Иону, ни маленького Иши Алрата. Допив безвкусный раствор, ученица намеревалась вернуть тару, но вместо этого в последний момент разжала пальцы и с незнакомой ловкостью рванула на себя алую ткань перчатки. Её кожа словно цеплялась о невидимые липучки, плотно прилегая к поверхности материала, но с кисти лекаря перчатка соскользнула будто мусленая.

— Верните, — к несчастью, Бравиати обладал хорошей реакцией и успел спрятать руку, для надёжности прижав сверху крышкой чемодана, и теперь буравил девушку тяжёлым взглядом. А ей внезапно надоело быть воспитанной и милой. Сложно сказать, было ли это следствием похмелья или лихорадки. По крайней мере, у неё имелось целых два оправдания.

— Что с вашими руками, лекарь?

— Вы не хотите этого видеть, — вкладывая в каждое слово как можно больше убедительности, ответил мужчина.

— Очень даже хочу, — Меральда показала сжатую в кулаке перчатку в качестве доказательства. Экспресс тронулся, в салоне повисла напряжённая тишина.

— Пункт двадцать один, первый указ пятой части Кодекса Мистолии, хищение чужого имущества, — проинформировал её бесстрастный голос герцога, сидящего прямо за их спинами

— Благодарю, милорд. Я сам одолжил даме перчатку.

Воспользовавшись тем, что Азесин отвлёкся, студентка рывком распахнула чемоданчик. Лекарь перехватил крышку в полёте и с такой силой вернул на место, что та гулко хлопнула. Этого мгновения оказалось достаточно, чтобы Меральда зажала рот ладонями и отвернулась, стараясь сдержать подкатившую к горлу тошноту. Мерзкая ткань тут же прилипла к лицу, и девушку всё-таки вырвало розоватой от вина водой. Когда Бравиати потянулся к ней в попытке приподнять волосы, она инстинктивно шарахнулась, как от прокажённого. На его руках не осталось кожи, только что-то гнойное и пузырящееся, вывернутое наизнанку, бескровным мясом наружу. Желудок опустел, но ей пришлось ещё несколько раз сплюнуть горькой желчью.

— Простите, — утираясь платком, пролепетала ученица. И сама не знала, за что извиняется — за испачканный салон или за сорванную перчатку, которая теперь лежала в луже на полу. Меральде следовало бы взять её, очистить и вернуть лекарю, но она не могла заставить себя снова прикоснуться к тошнотворному материалу. Азесин избавил её от внутреннего конфликта и поднял перчатку сам. Бегло обтёр смоченным бинтом и надел, спрятав личный кошмар за приемлемым для общества фасадом. Затем отмотал ещё немного перевязочной ткани и помог девушке прибраться, но даже после этого в воздухе продолжал висеть характерный кислый запах.

— Вам больно? — одними губами спросила она, не имея возможности выразить сочувствие иначе. Студентка уже показала, насколько ей противны его увечья, и не могла пересилить возникшую брезгливость, чтобы дотронуться до него хотя бы пальцем.

— Мне всё равно, — сухо отозвался Азесин Бравиати. Подхватил сюртук, снятый Меральдой в порыве отвращения, и зашагал по проходу. Кажется, он задел как минимум два трезубца. И не заметил.

Проложенная в холмах дорога была настолько извилистой, что экспресс двигался почти так же медленно, как его колёсные предки. Благодаря этому Меральда могла разглядывать окрестности, а не упиваться стыдом. Могла отрешиться от нарастающего зловония, тянущей ломоты во всём теле, озноба и скручивающихся узлом внутренностей. Иногда память любезно подсовывала картинку искалеченной руки. Резко заполняла взор от края до края, подменяя собой однообразный вид из окна. В такие моменты девушка настойчиво трясла головой, пока видение не исчезало, будто физические усилия вполне материально вышвыривали его за пределы сознания. Хотя это и невозможно. Не с её памятью. Самое большее на что она могла рассчитывать — запереть воспоминание в хрустальном ящичке с хлипким замком. И от любого неосторожного движения этот ящичек мог разбиться, а замок — окончательно сломаться. Но даже если ни того ни другого никогда не случится, она всё равно будет видеть искажённое изображение сквозь призму хрусталя. Потеря фокуса давала ей возможность дышать, но, к сожалению, не лишала знания, что именно хранится в ящике. Обнаружив в своём разуме эту ненадёжную конструкцию, она поспешила спрятать туда всё, что вызывало чувство вины, сожаление или боль, иначе рисковала обглодать себя до костей.