— Я никогда не работала с синками, — призналась инженер и прежде, чем Меральда успела выдохнуть, добавила: — Всё, что я о них знаю, преподавалось на базовом курсе. Чтобы было понятно, синк представляет собой комбинацию металлов и камней, которые не могут функционировать друг без друга в полной мере. Веридикт распознаёт правду и ложь, он же взаимодействует с мозгом, воспринимает и передаёт информацию. Это даже не камень, а крохотная песчинка, добавленная в сплав. Основная часть браслета — просто металл, способный хранить данные, из него клепают картриджи. Для ограничения доступа датафлекс синтезируют с идентификатором, он делает слепок сознания в момент первого использования. Поэтому да, такое возможно. Если убрать из сплава идентификатор. В лабораторных условиях процесс займёт всего пару дней.

Девушки синхронно вздрогнули, когда в дверь поскреблись. Меральда хотела открыть, но Иона её опередила, шустро вскочив с постели с вилкой наперевес. На резонный вопрос «Кого там ещё принесло?» ответил тоненький мужской голосок: «Уборка номеров!». Флетчберг в сердцах пнула по запертой двери, послав псевдоуборщицу в известном направлении. Они обе уселись на сундук и почему-то перешли на шёпот.

— А картриджи для оплаты? Они принимают входящие трансляции, к тому же в точности определяют, от кого получен перевод.

— Это особенности картриджей, а не браслетов, — развела руками инженер. — Благодаря идентификатору, своими записями и веридиктом управляешь только ты.

— Но архангельские синки запросто копируют чужую информацию.

— Последняя разработка, в программе курса о ней ничего нет. Но, полагаю, тут дело не в составляющих — фармация вживляет хреновы браслеты прямо в руку. Выглядит крайне жутко. Заметила, как странно они себя ведут? Как заготовки на людей.

— Значит, гарнизон мог самостоятельно подбросить Хотису улики? — настаивала Меральда. Если, например, идеальные винтики правосудия подчиняются кому-то недостаточно идеальному.

— Не думала, что однажды буду объяснять основы инженерии кому-то без академического образования, — вздохнула Иона. — Понятие первоисточника существует не просто так. На самом деле, это не человек, а та самая железка, куда впервые записывается трансляция. Соответственно, корневые файлы можно отличить от сохранённых.

— И как это проверить?

— Подключиться и спросить. Камень правды и лжи, помнишь? Ценз легко распознаёт исходную правду.

— Тогда почему бы следствию просто не воспользоваться этим камнем, чтобы узнать, кто из подозреваемых врёт?

— Он не так работает. Веридикт — это как самый честный свидетель, знающий всего два слова — «да» и «нет», а вопросы ему можно задавать только трансляциями. Соответственно, на запись допроса он всегда будет говорить «да», подразумевая, что подследственный действительно отвечал так, как отвечал. Правильным вопросом может стать только трансляция происходящего, а не просто высказанные вслух воспоминания. Но человеческая память неспособна воспроизвести воспоминание с такой точностью, чтобы ценз подтвердил его правдивость.

Меральда замялась. Выходило, что её память была нечеловеческой, но студентке абсолютно не хотелось в этом признаваться. В конце концов, обычная девичья болтовня ни к чему её не обязывала.

— Так что у тебя за отношения с придверным ковриком королевы? — сухо спросила Иона. Даже откровенное любопытство не могло окрасить её размеренную речь интонациями.

— Профессор помогает мне в расследовании, — ответила чистую правду и густо покраснела, как будто её внутренний ценз давно разобрался в их партнёрстве и теперь пытался донести миру свою истину.

— Не вляпайся во что-нибудь эдакое. Алес Роз, конечно, красавчик, но обязательно воспользуется наивной дурочкой, как только найдёт ей применение.

— Кстати, о Розах. В Академии наверняка ходят слухи о пропавшем двадцать лет назад профессоре криптографии, это его мать?

— Так говорят, — пожала плечами Флетчберг. — Но не просто пропала, а перешла не ту дорожку. Сразу после её исчезновения, король признал Тобиэла Роза своим бастардом и взял братьев под крыло двора. Если это не попытка сберечь единственного сына от гнева королевы, то я — лемминг. А твой профессор во всей этой истории выглядит ещё противнее — спать с Грисель, зная, что она поспособствовала пропаже твоей матери…

Студентка прикинула даты в уме. Галиард Первый признал ребёнка, когда тому было восемь. Достаточный возраст, чтобы запомнить взрослые разговоры и впоследствии как можно реже пользоваться синком? Меральда не стала рассматривать версию с убийственной ревностью королевы Грисель. После встречи с Портным, она больше не могла доверять столичным сплетням — от дефицита информации их раздували до неузнаваемости.

— А кто из братьев старший?

— Честно — понятия не имею. Я бы решила, что они двойняшки, но в одном течёт королевская кровь, а в другом — кровь сапожника. Похоже, тебе следует подучить генеалогию, иначе Университет выпустит ещё одного паршивого историка.

Усилием воли Меральда проглотила рвущийся наружу протест. Собеседнице ни к чему знать, что факультет истории осведомлён гораздо хуже неё. Согласно лекторской программе, у младшего Хари нет брата, а имя матери нигде не упоминается. Маркиза Калмани никогда не существовало и неизвестно кого ещё постарались вычеркнуть из памяти следующих поколений.

— Погодки, наверное, — пробормотала девушка, отводя взгляд. — Я так и не поняла, что подразумевает криптография, если за передачу трансляций отвечают природные свойства руд?

— Подбор верной комбинации для производства картриджей, кореллирующей направленность и специфику деятельности, — как на уроке, ответила Флетчберг. — И давай закончим на этом. Там, походу, этот идиот опять в окно лезет.

Инженер грациозно перескочила через баррикаду в виде стола, прижалась спиной к стене и, подобравшись к зашторенному окну, аккуратно выглянула в щёлку. Раздался страшный треск, затем грохот. Иона ухмыльнулась.

— Водосток сломал, придурок. Надеюсь, товарищи отвезут его в здравницу, а я, наконец, высплюсь.

— Можно последний вопрос? — Меральда встала и теперь смущённо топталась у порога. Её собеседница перегнулась через стол и упёрлась кулаками в подбородок, всем своим видом выражая нетерпеливое внимание. — Почему гарнизон заинтересовался вами?

Флетчберг демонстративно уронила голову на столешницу, как если бы стрела вперилась ей в висок.

— В студенчестве я дружила с Аделари Алрат. Как раз до того момента, как она поехала в Архив и украла никому не нужный старый хлам. И нет, я не знаю и даже не догадываюсь, зачем она это сделала. Никаких предположений, ноль, абсолютная пустота.

Такая категоричность показалась Меральде странной, ведь о чём бы она ни заговорила, у Ионы на всё находилось своё мнение.

— А вы сами зачем туда поехали?

— Какого хрена я вообще тебе отвечаю? Я что, на допросе? — устало вздохнула девушка и выпрямилась, медленно утирая высокий лоб, — Слушай сюда, маленькая комиссарша. Я очень хочу, чтобы хоть кто-то в этом сраном мире мог уберечь своего друга от долбаного судилища. Но мне нечем тебе помочь. Я архитектор, и в тот день прибыла по поручению Академии для оценки технического состояния здания. Вот и всё.

— Аделари тоже была архитектором? — тихо уточнила Меральда, теребя в руках шляпу. Совсем недавно она намеревалась сорвать маску беспечности с физиономии профессора Роза, а теперь наблюдала, как плавится лицо непоколебимой Ионы Флетчберг. И чувствовала себя от этого ужасно, словно раз за разом тычет в человека раскалённой кочергой.

— Криптограф. Она училась на криптографа, — ответила инженер, тщательно сжимая губы после каждого слова.

Меральда вышла в пустой коридор и остановилась, в раздумьях затягивая ленты под челюстью в узелок. Щёлкнули замки. С обратной стороны послышался протяжный скрежет, а потом облупленная дверь затряслась, в такт доносившимся изнутри сдавленным всхлипам. Девушка поспешила убраться оттуда — в тишине ей было не так противно от самой себя. Теперь она знала, что нужно сделать, чтобы спасти Хотиса.