Наутро ученица проснулась в кровати. Затёкшую шею слегка ломило, но в остальном она чувствовала себя отдохнувшей, лёгкой и какой-то пустой. В голове не было ни единой мысли и, если бы с ней кто-то заговорил, то в ответ услышал бы собственное эхо. Она аккуратно заправила постель, приняла душ, уложила волосы и вышла в гостиную. Но стоило увидеть стопки размелованных лоскутков на столе, как спасительный вакуум внутри неё схлопнулся: девушка кулём осела на пол и заплакала. Она только сейчас со всей ясностью осознала, что до отбытия экспресса в Мареград осталось меньше суток, а ей совершенно нечего сказать правозащитникам. Прошлой ночью оборвалась ещё одна ниточка. Меральда ревностно осматривала каждую точку, каждый штрих, пока всё вокруг не превратилось в смазанное пятно от неперестающих слёз. А потом уснула, упёршись лбом в ворох бездарно испорченного тряпья, убеждённая ордой печатных фактов в полоумии профессора Вана Орисо.

— Чего ревёшь? — своим появлением Алес заполнил всю комнату неуместной жизнерадостностью, дешёвым фарсом по сути. Его лицемерие носило хронический характер, но сейчас, когда внешние проявления их чувств заняли противоположные концы розы ветров, девушке захотелось сделать ему по-настоящему больно. Содрать эту улыбчиво-снисходительную маску, вывернуть наизнанку и перебирать оголённые нервы, точно струны, пока правда не смоет остатки спеси с его лица. Ткнуть, как нашкодившего котёнка, в собственную ненужность. Брошенный матерью, сосланный из роскошного дворца в трущобы, ненавидимый братом и невостребованный в профессии, он таскался за каждой юбкой, подменяя желанием и страстью само понятие любви. Но ни одного слова так и не сорвалось с её языка. Меральда сидела, упёршись коленями в пушистый ковёр, и только громче захлёбывалась рыданиями. Когда профессор наклонился, чтобы помочь ей подняться, она замолотила руками по его груди и плечам в отчаянной попытке причинить боль любым доступным способом. Ладошка с характерным звоном врезалась в небритую щёку, и в следующую секунду ученица уже лежала навзничь, придавленная весом мужского тела. Запястья сковало мёртвой хваткой, впечатав их в мягкий ворс по обеим сторонам от головы. Знакомый стальной взгляд не предвещал ничего хорошего. На лезвии скулы проступало малиновое пятно. Опасаясь, что Роз снова её поцелует, Меральда втянула губы, для надёжности стиснув края зубами. Живот по-прежнему сводило плачем, а ноздри раздувались, силясь втянуть и выпустить как можно больше воздуха в промежутках между всхлипами.

— Умная девочка, — похвалил её Алес, впрочем, без насмешки. — Дыши носом. Так проще успокоиться.

Он перенёс обмякшее тельце девушки на диван, а сам пристроился рядом, на краешке. Подозрительно нахмурился, откидывая прядь с побагровевшей щеки, и строгим родительским тоном повторил вопрос:

— Что случилось?

Поперёк горла встал жёсткий, давящий комок. Студентка боялась, что истерика возобновится, стоит ей попытаться протиснуть через него любой звук. Поэтому просто зажмурилась, продолжая часто и глубоко дышать.

— Не можешь говорить?

Меральда кивнула.

— Запиши трансляцию. Голосовую, визуальную, полную, если хочешь. Давай, — раздался щелчок и холодный металл с настойчивостью преданного пса ткнулся в её предплечье.

«Ван Орисо был неправ» — говорилось в записке, но девушка не смогла сдержать эмоций. Слова пропитались горечью и безнадёгой, как обеденная салфетка пролитым супом.

— Загрузи свои библиотечные трансляции в картридж, посмотрю свежим взглядом.

Роз разместил прямоугольную пластинку на столе, включив открытую раздачу. Теперь он мог листать записи в точности как страницы книги. Меральда повернулась набок, поджав коленки и обхватив руками живот. Она наблюдала, как мужчина вдумчиво раскладывает карточки по столешнице, будто какой-нибудь пасьянс. Несколько раз подходил к ней, уточняя некоторые помарки, просил дорисовать испорченные влагой чёрточки, с дотошностью выводил углы и размытые линии. Девушке следовало исполниться благодарностью, но все чувства куда-то утекали через надсадно болящую брешь в центре груди. В конце концов, текстильная пародия на старинную рукопись превратилась во внушительную стопку, сложенную в правильной последовательности. Алес бережно подхватил её и, не говоря ни слова, вышел из комнаты. Вернулся уже с пустыми руками, опустился на корточки, прямо напротив ничего не выражающего лица ученицы, и скорбно покачал головой. Наверное, ждал, что Меральда снова на него накинется, но она лишь бесцветным голосом спросила:

— Что будете делать с тряпками?

— Не люблю оставлять улики. Постираю и отнесу няне, в большом хозяйстве всегда пригодится.

— Давайте я постираю, — студентка приподнялась, но Алес Роз удержал её за плечо.

— Лежи уж, восстанавливай нервишки. Нам ещё в таверну ехать.

Время ощущалось как река, прорвавшаяся через плотину. Оно неслось наперегонки с ветром, грохочущее, неуправляемое и безжалостное, а самое пугающее, что ни у кого не было шансов отстать. Время в сущности являло собой пятую стихию, первозданную и такую же опасную, как вода, огонь или воздух. Меральде казалось, что сломанной плотиной стала она сама, вынужденная считать секунды, каждая из которых стучала в голове тревожным набатом. Встретиться с инженером ей удалось уже после полудня. Иона забаррикадировалась в комнате и велела никого не пускать. Ученице повезло, ведь её спутник способен был договориться даже с химерой, чего уж говорить об опрятной хозяйке самого убыточного заведения в городе. Правда, сейчас, пока на втором этаже проживали туристы, харчевня на первом никогда не пустовала. И некоторые посетители с интересом поглядывали на девушку, наряженную в огромное чёрное пальто и со странным конусом на макушке. Близилось время обеда и Меральда вызвалась отнести кушанья замкнутой постоялице. Две подавальщицы и без того крутились по залу с вымученными, будто приклеенными, улыбками. Флетчберг открыла не сразу, сначала убедилась, что человек за дверью обладает женским голосом, а потом долго рассматривала прибывшую сквозь щёлку.

— Бесстрашная овечка, — резюмировала инженер, распахнула свой последний бастион, воровато огляделась и втолкнула девушку внутрь. Убедившись, что все замки надёжно заперты, она забрала у Меральды поднос и плюхнула на стол. Колченогий предмет мебели пошатнулся и ворчливо скрипнул. Он стоял поперёк комнаты, подпёртый с одной стороны кроватью, а с другой — стеной. Такие же шаткие стулья расположились у зашторенного окна и расстояние между ними предполагало, что раньше стол находился там. Иона забралась на койку с ногами и невозмутимо принялась за еду. На ней были широкие штаны с карманами и льняная безрукавка, волосы собраны в тугой пучок, а на лице — ни грамма косметики.

— Завтра, наконец, уберёмся отсюда, туман их всех сожри. Останешься? Можно будет спать по очереди, — Иона не глядя насаживала кусочки на вилку и торопливо жевала. Можно подумать, кто-то собирался отнять у неё тарелку.

— Женихи? — участливо поинтересовалась студентка, огляделась и села на крышку сундука. — У них проблемы с генофондом — город почти полностью изолирован.

Оконное стекло задребезжало, что-то несколько раз клацнуло, а потом с улицы донёсся крик: «Вы разбиваете мне сердце!». Меральда хихикнула, но тут же зажала рот кулаком, притворившись, будто просто прочищает горло. Невозмутимая Иона Флетчберг полоснула по ней таким взглядом, что ученица всерьёз забеспокоилась о своей безопасности.

— Моего друга обвинили в краже и я очень хочу ему помочь. Мне нужна консультация инженера, а вы — единственный инженер, с которым я знакома… — Иона молчала, нисколько не меняясь в лице. Сложно было понять, слушает ли она вообще. Меральда изложила только факты — Вертигальд физически не мог похитить книгу, а позже получил травму головы и потерял сознание, после чего архангелы нашли на его браслете компрометирующие снимки. — Возможно ли технически загрузить записи на чужой синк без ведома хозяина?

Флетчберг залезла повыше и вытянула ноги, продолжая безразлично крутить в руке грязную вилку. Ученица застыла в каком-то нечеловеческом напряжении, готовая срезонировать от любого слова, как сжатая пружина от неосторожного тычка.