— Во-первых, не "выкай" мне, мы чай не враги, — назидательствовал дед, пока я, согнувшись подковой, пытался вдохнуть. — Во-вторых, побольше уважения к этому образу, в основе которого личность человека поистине выдающегося. А в-третьих, что ты там спрашивал?

— Хпх-пх-пх, я спросил: почему в... кхм... ты не дал мне одежду при встрече? — моё любопытство пересилило обиду и боль.

— А ты разве просил? — резонно парировал дед.

— Так, я ж не знал? — я наконец-то разогнулся.

— А я не знал, что ты не знал.

Да он мастер подколов.

— Учту. И спасибо, — я решил играть, пока, по правилам старика.

— За что благодаришь? Ведь не просил, я сам дал.

— Хм... Что-то я запутался. Мне попросить или просто одеться можно?

— Оденься, если желаешь, — бросил дед, своим видом показывая, что мой гардероб его сейчас волнует меньше всего.

Я сполоснул ноги и руки, черпая воду из родника чашкой, облачился в, кажется, льняные штаны и рубаху, а на ноги нацепил что-то вроде кожанных мокасин. После чего, повинуясь жесту старика, сел обратно на камень.

— Всё понял? — спросил он меня.

— Ага, пить из чашки, спрашивать, если что понадобиться.

— Ох и дурень, — сказанно было даже с каким-то восхищением. — Запомни, не лезь к чужим с помощью, пока не попросят. — Непрошенный помощник может быть хуже самой напасти. Вникаешь?

— Нет, но постараюсь вникнуть, — усмехнулся я, вспомнив легендарного пирата с птичьим прозвищем.

— Простой истины уразуметь не можешь, а лыбишься, мда-а-а... Ну, хоть честный — сам признал, что дурень.

— Какой есть, — нахмурился я.

«Во заладил — дурень, дурень».

— Нешто обиделся? — притворно удивился дед. — Так, вон у тебя железяка имеется, поучи меня за грубость! — улыбаясь, подначивал он меня. — Ты чего в него так вцепился?

Признаться, про топор я уже и забыл, хотя из рук до сих пор не выпустил. Я "брал" его с собой в Сон, хех, звучит как бред, чтобы дать последний героический бой. А тут всё совсем не так, как я ожидал. Дед, конечно, чудно́й да и я постоянно забываю, что сплю. Но, по сравнению с предыдущими кошмарами, это кино почти доброе. Этот старик меня даже прутиком потыкал как-то без злобы, как будто даже мудростью поделился. А то, что мне не понятно, так где я и где мудрость?

— Хм, — смутился я. — Со мной до этого, две ночи подряд, во сне разные нехорошие ситуации происходили. И я... Вот, решил подготовится, чтоб значит не безоружным...

— Да, две ночи мало, конечно, — досадливо поморщился дед. — По-хорошему, надо бы седмицу тебя погонять, но времени нет да и ты больно хлипкий — мог умишком тронуться.

— Ну да... — до меня сначала не дошло, а потом как дошло. — В смысле, «погонять»?!? Так это вы?!?

Бумк — прилетело мне "палочкой", но в этот раз я успел руку подставить.

— Ай, бл...ины ссс икрой! То есть ты!!! В смысле, зачем?!? Я имею ввиду — за что? Да я там чуть богу душу не отдал! Ай, да что ж такое? Дед, я ж не хотел топором махать, но могу! Ой! Ну всё, достал, щас я тебя...

Не знаю, что я хотел сделать. Людей никогда топорами не бил, но стоило мне только обозначить тенденцию, как дед выдал фееричное комбо — вот он, вроде, напротив, а вот — уже справа. Удар прутом по спине и сразу — снизу вверх по руке, замахивающейся топором. Добивающий в висок — и я пускаю слюни на земле, а топор от меня в паре метров.

— Успокоился? — голос кунг-фу деда раздавался будто из трубы. — Как оклемаешься, садись обратно и продолжим.

— Продолжишь меня бить? — в глазах двоилось, голос был как неродной, а подниматься я не спешил. — Дурнем обзываешь, а сам, всё время, в голову метишь. Ты ж мне так последние мозги выбьешь.

— Шуткуешь? Значит, очухался. Садись давай! — тон старика стал серьёзным.

Кряхтя, охая и пошатываясь, я поднялся и сел на свой камень. К топору даже не потянулся — с ним неудобно падать.

— За неуважение извиняюсь, осознал, — подбирал я слова. — "Тыкать" старшим мне пока непривычно, не обессудь. Что ещё я не так сделал или сказал?

— Богов в суе не поминай, они этого не любят. И про душу свою не заикайся лишний раз — то частица Творца и не тебе ею распоряжаться. Ишь «отдать» он её решил, дурень.

— Так, а разве сотворил не... тот, кого нельзя вспоминать? То есть...

— Слушай! — Он сказал это слово так... веско. Его голос, до этого мягкий, вальяжный, вдруг, стал твёрже гранита. Он сам стал казаться выше и монументальней.

Клянусь, я почувствовал дрожь земли и даже пространство вокруг нас как будто всколыхнулось. И эта волна наполнила мой разум несокрушимой верой в то, что сейчас я услышу нечто невероятно важное для меня. Мир замер и, после того, как замер и я, он продолжил:

— Время на исходе и ты слаб. Забудь, что ты во сне — это лишь форма, чтобы пронести Знания сквозь века. Главное, что в твой Мир возвращается Дыхание Творца. Там, в явном мире, наступает очередной Цикл. Тысяча пустых зим прошла, начинается тысяча наполненных Дыханием лет. И твой Мир станет другим. Легенды и сказания начнут оживать, прежние хозяева и обитатели заявят свои права, а люди даже не сообразят, что ответить этому. Для этого и нужны ВЫ — Гранители. Вы — громоотвод. Вы — волнорез на пути бури, готовой ворваться в сонную бухту. И ты, один из ВАС, должен скорее научиться тратить время, как житель пустыни тратит воду.

Я впитывал каждое слово, а когда он умолк, бесконечно долгие мгновения сидел неподвижно. Ни сомнений, ни мыслей, ни вопросов. Я был камнем, на котором алмазным резцом высекли истину. Когда наваждение схлынуло, я задал вопрос, который мне будто подсказали извне:

— И что мне делать теперь?

— Просыпайся и встречай рассвет!

Сухая и тёплая ладонь легонько хлопнула меня в лоб.

***

Привычной границы, между сновидением и реальностью, не было. Я будто моргнул, когда ладонь старика коснулась моего лба, и открыл глаза уже в своей квартире. Я лежал также на спине, одетый, руками прижимая топорик к груди. Мерно гнал прохладу кондей, за окном было темно, но небо уже серело.

«Я должен увидеть рассвет», — подумал я и встал.

Во дворе вдохнул полной грудью свежий утренний воздух, который всего через несколько часов станет подобен раскалённому стеклу, и взглянул на восток. — Дома. Кругом одни человейники, за которыми не видно линии горизонта. И я побежал, по сумеречным улицам и дворам, навстречу Солнцу. Нужное мне место отыскалось спустя минут пятнадцать не самого лёгкого бега.

В том Сне побывал мой разум, а вот организм реальность не покидал и сейчас эта реальность била по нему похмельным синдромом, долгими годами физической деградации и, чего уж там, не самым юным возрастом.

На окраине квартала, я выскочил из лабиринта советских панелек, пересёк дорогу и оказался в частном секторе. Когда-то, здесь была пустынная заболоченная территория, но в последние два десятилетия она застраивалась собственными участками, принадлежавшими, в основном, нуворишам, чиновникам средней руки и прочим гражданам, четко выделяющим в слове капитализм корень капитал.

На этот старый чинар — он же платан — мы с пацанами лазали в детстве. Он уже тогда был могуч, а спустя годы превратился в настоящего великана, под раскидистой кроной которого уместилась бы небольшая парковка. С упрямством осла, обдирая ладони, матерясь и пару раз чуть не сорвавшись, я взобрался на высоту метров в пятнадцать и уставился на восток. Чистой, от следов человека, перспективы в городе не найти, но с моего насеста, по крайней мере, был прекрасно виден тот момент, когда пылающее светило начало вырастать из-за горизонта.

В тот же миг, мне как будто включили звук и реальность обрушилась на меня шумом редких автомобилей, шелестом листьев, гомоном просыпающихся птиц и гулом идущего на посадку авилайнера.