Шли века. Люди строили города невиданной красоты. Прокладывали маршруты по земле, по воде и даже по воздуху. Управляли погодой. Очищали леса и горы от остатков чудовищ. И сражались. Не только друг с другом, они сражались... с другими людьми. — Чужаками, не принадлежащими этому миру. "Наши" люди и сами уходили, вместе с семьями, целыми поселениями и даже народами... и не возвращались. Но не все.

Площадь. Толпа народа. На возвышении мужчина в плаще и с посохом. Он говорит, но толпа недовольна. Толпа рокочет, а потом десятки рук тянутся к оратору.

Почему он не отбивается? Он ведь может справиться с этой толпой, я видел, на что способны такие, как он.

Его стаскивают с подмостков, волокут и бьют. Привязывают к столбу и поджигают.

Костры. Много костров. Они везде и на них горят люди — мужчины, женщины и дети.

Девушка. Её тащат к реке. Вокруг ночь, но светло от факелов. Сильные руки хватают её за горло и волосы, погружая в воду.

Тело плывёт по реке.

Река. Ночь. Я стою на берегу. А где лес? И почему сейчас ночь?

Тени взметнулись вокруг и бросились на меня. Я замер, ожидая смерти. На земле, вокруг меня, вспыхнули узоры — ярким, ослепительным белым светом. А в центре Круга — я.

Огонь. Теперь узоры горят огнём, но и он еле сдерживает жутких тварей. Чей-то возглас. Какой-то парень под деревом. Твари рвут его на части. Я кричу так, что больно связкам. Сейчас они доберутся и до меня. Я хочу бежать, но в теле слабость, которая не позволяет мне даже пальцем пошевелить.

«Илья, проснись!»

Снова женский крик.

Разве я сплю? Или я во сне? Одежда на мне — моя, только в крови почему-то. Что это зудит? — Узоры — на плече, на другом, на животе и... Мой лоб расколола боль.

На моём теле тоже вспыхивают узоры. Они жгут меня огнём, но и тварям достаётся. — Надо мной собирается тёмно-серый густой туман, из которого начинают бить молнии — прямо по тварям.

Боль. Я ослеплён. Я хочу упасть, хочу закрыть глаза руками, но тело слишком сла́бо. Или просто я сильнее его?

Дорога. Тёмно-серая, ровная, гладкая, уходящая за горизонт. Она рассекает бескрайнюю пустошь, а над головой свинцово-серое небо.

Шаги. Я поворачиваю голову — со мной поравнялся человек и остановился рядом. Он смотрит вдаль, на дорогу. Очень знакомое лицо. Я будто знаю его и в то же время вижу впервые. Он поворачивает голову ко мне и указывает рукой вперёд, мол, давай, иди.

Я иду по дороге, которой нет конца. Нет ощущения пройденного расстояния — неизменный пейзаж, небо без солнца.

Солнце!

Я остановился. Посмотрел на дорогу — ни одной кочки или ямы, ни камушка на ней. Пустошь — справа и слева — однообразна, будто отражение свинцово-серого неба. И так до самого горизонта.

Горизонт! Раз есть он, должно быть и Солнце. Почему? — Оно всегда восходит из-за края земли, так было, есть и будет. И я увидел — прямо по линии дороги... Нет Пути. Прямо, по направлению моего Пути, начинался рассвет. Огромный, во весь горизонт, огненный диск поднимался вверх. И чем выше он поднимался, тем больше красок появлялось вокруг. Небо светлело, приобретая серо-голубой оттенок, пустошь справа обрела цвет обычного грунта, какой бывает на границе пустыни и степи. Слева, степь почему-то оставалась в тени и свет Солнца будто заставлял тьму густеть. Лишь Путь оставался таким же тёмно-серым, без изменений.

Огромное солнце полностью вышло из-за края земли. Я раскинул руки в стороны, приветствую светило. И оно ответило мне обжигающим жаром, который заставил меня упасть на колени, корчась от боли.

«Илья, вспомни!»

Опять она. Что я должен вспомнить, сестрёнка? Так больно, что даже мысли плавятся.

Боль!!! Я помню про боль. Кажется, это был сон... Нет — Сон.

Я вспомнил!

Тело не чувствует боли, только разум, значит, пора просыпаться.

— Илья! Да очнись ты наконец!

Явь встречала меня ударами по лицу, тряской и такой слабостью, что ещё минуту или больше я не мог даже глаза открыть.

— Брат, я тебе волью зелье, если не очнёшься и плевать на то, что сказал тебе Наставник.

— Не...

— Очухался, ха-ха! Что ты сказал?

— ... надо...

— Ты как? Глаза открыть можешь?

Яркий электрический свет резанул по сетчатке. Ещё несколько раз пришлось моргнуть, чтобы через узкие щёлки разглядеть Антона.

— Ну, как ты? — он вгляделся мне в глаза.

— ...де...?

— Мы у тебя дома. Я тебя еле до машины дотащил, ты был как труп. Там, ближе к рассвету, такая свистопляска началась... Туман, гром, молния, ты в огне — я к тебе подойти не мог. А как солнце взошло, сразу стихло всё, я тебя и вещи в охапку и ноги делать. Думал, сейчас вся округа сбежится — глянуть что тут за локальный звиздец.

— Дом... Хршо. Там... бя твари... ты цел?

— Какие твари? Ты о чём? Илюха, давай зелье примешь? Натур продукт, отвечаю. Ты крови вагон потерял, так тебя карёжило. Орал, как резанный, я тебя всего в крови забирал. Выпьешь?

— ...да

— Да?!?

— Еда...

— Ты еле языком шевелишь, какая еда?

— Там... хладильник... бль... он

— Ща погоди.

Про бульон я вспомнил сразу, как понял, что я дома. Приготовил я его заранее — ещё одна "закладка" Наставника. Наваристый, на говяжьей косточке — зашёл, как родной, заодно и жажду утолил, от которой в глотке будто наждаком ворочали. Антон помог мне принять полулежачее положение и накормил меня, словно ребёнка.

— Выглядишь — краше в гроб кладут. Может, всё таки, хлебнёшь отварчика? Хуже то уже не будет.

— Нельзя, — пробормотал я уже более внятно.

— Слушай, как я тебя одного оставлю? А мне... Короче, идти надо, дела у меня.

— Спасибо, Антон. Ты очень помог. Ты иди... Не волнуйся — До́мник за мной приглядит.

Такой монолог дался тяжело, даже дыхание сбилось, а лоб покрылся холодной испариной.

— Ты уверен? — ведун мялся и явно не знал как ему поступить.

— Да. Иди... Я позвоню... Спасибо.

Антон ушёл, оставив, по моей просьбе, бульон на плите и захлопнув дверь. До́мник, появившийся сразу после ухода Антона, уверил меня, что у кошки есть всё необходимое, а входная дверь закрыта надёжно.

О том, что после Обряда буду в таком состоянии, я не знал. Думал, если уж выживу, то покину тот берег на своих двоих, по крайней мере.

Весь день я лежал, ожидая, что силы начнут возвращаться. До́мник приносил мне воду и бульон, а больше мне ничего не лезло. Хорошо, что в туалет не хотелось, а то... Н-да. Вечером позвонил Антон. Сам я не мог дотянуться до телефона, снова помог мой домовой. Хотел попросить ведуна принести своё зелье, потому что состояние моё не улучшалось, казалось даже наоборот. Но, когда я носом принял звонок и ткнул в громкую связь, меня кольнула внезапная догадка и я самым бодрым голосом, на какой был способен, уверил Антона, что мне лучше. Заодно набрал Дмитрия и взял отгул на пару дней.

На экране смартфона я заметил время — 22:15. Закат был два с половиной часа назад и Сила не заставила меня делать Упражнение... Кто-то посмеётся, мол, какие мне сейчас упражнения? Но не я. Сила, если захочет, мёртвого заставит тарантеллу танцевать, уж я то знаю. Мысль крутилась, как аквариумная рыбка, и не давала себя ухватить. Я выспался днём и глубокой ночью бодрствовал, если это можно так назвать.

Почему Наставник не сказал мне об этой слабости, о том, что можно умереть и после прохождения Обряда? Наставник не ошибается, значит, так было нужно. А вот, что он сказал: «После испытания, Воля проявит себя и ты увидишь её».

«Испытание».

Не «Обряд».

А это означает...

Очень неприятно падать с дивана лицом вниз, не подставив руки и толком не чувствуя своё тело. Лицо вот почувствовал.

— Куда? — голос До́мника раздался сверху.

— Можешь поднять меня?

Интересные ощущения — наверно нечто похожее испытывают люди в аэротрубе.

— Помоги добраться до двери. И подай ключи. Спасибо.