Литмир - Электронная Библиотека

Сергей тоже был начеку, поскольку предполагал: подробности их появления на заставе уже дошли до сына Бирнира, и какие указания тот дал своим хирдманам, оставалось только предполагать.

Нет, прямого нападения Сергей не ожидал. Это значило объявить войну всему варяжскому братству. А вот какая-нибудь провокация вполне возможна. Так сказать, симметричный ответ на устроенный у заставы спектакль.

К самим воротам подъехали без очереди, растолкав и отодвинув скопившийся народ.

Народ не роптал. Приоритет воинского сословия не оспаривался. Как спустя века напишет великий поэт: «Хладное железо властвует над всем». В правильных руках, само собой.

— Хёвдинг Вартислав в гости к Харальду-конунгу, — надменно сообщил Сергей по-нурмански кинувшемуся навстречу стражнику.

Реакция у стражника оказалась хорошая. Во-первых, он сразу позвал старшего, а во-вторых, ловко увернулся от челюстей Мара, чьим любимым развлечением было хватануть кого помельче, человека или пса, за то, что поближе, подбросить, опрокинуть и разок-другой поддать передними копытами. Сергей, поощрявший воинственность хузарского жеребца в бою, в мирное время старался воли ему не давать. Но в данном случае сдерживать не стал. В воспитательных целях. Если шутка Мару удастся — стражник сам виноват. Если жеребец схлопочет древком по наглой хузарской морде, тоже хорошо. И жеребцу урок, и повод обвинить стражника в неуважении.

Реализовался третий, нейтральный вариант: никто никого не приложил. Старший не только не попытался содрать с варягов городской налог, но даже выделил человека — сопроводить к Детинцу. Не из опасения, что заблудятся (терем вон он), а из уважения.

Смоленский град изнутри выглядел ничуть не менее респектабельным, чем Новгород, пусть и уступал размерами в разы. А собственно детинец так и посолиднее, чем княжья резиденция в Новом городе. Правда, киевский князь в Новгороде бывал наездами, а смоленский тут жил постоянно.

В воротах Сергея с гридью встречал не кто-нибудь, а старший сын конунга Фрёлаф. Что интересно, с ним Сергей уже встречался. В прошлой жизни. Но узнал только тогда, когда тот представился. Не удивительно. Ведь когда они впервые встретились в той жизни, тогдашнему смоленскому посаднику и воеводе было порядка полтинника, а здесь это был парнишка лет четырнадцати. Серьезный такой нурманский паренек из тех, кто убивает первого врага лет в двенадцать, а к четырнадцати уже полагает себя могучим воином. Так он и держался.

— Меня зовут Фрёлаф Харальдсон! — с достоинством сообщил парнишка, уважительно приложив руку к груди и слегка поклонившись.

Слегка.

— Мой отец Харальд-конунг приглашает тебя, Вартислав-хёвдинг… — Имя, кстати, паренек произнес чисто, без обычного скандинавского смягчения «Вартислейв». — … Приглашает тебя и твоих людей быть гостями в его доме и разделить с ним и его людьми питье и пищу!

И протянул Сергею рог. С пивом, как оказалось. Приличный такой, литра на два.

Вариант «пей до дна».

Пиво, конечно, не водка и даже не вино, однако для нынешнего Сергея порция великовата. И, можно не сомневаться, на то и был расчет.

Однако не прокатило. Сергей приложился, оценил, похвалил:

— Прекрасное пиво! Лучшее, что я пил с тех пор, как покинул дом!

И передал рог Убийце.

— Так надлежит! — пояснил он вьюношу. — Правильный вождь должен делить все лучшее с лучшими из своих хирдманов! Кроме жен, разумеется, — Сергей подмигнул Фрёлафу. — Мой хольд Дёрруд Сигтрюггсон мечтал о таком много дней. Как я могу отказать в такой малости тому, кому не раз вручал свою жизнь?

Дёрруд выхлебал пиво, вернул кубок Сергею и утер рот ладонью.

— Ты берсерк, сын Сигтрюгга? — спросил Фрёлаф.

— Почему так решил? — добродушно пророкотал Убийца. Выпитое пиво и перспектива застолья привели его в отменное настроение.

— Рисунки на твоих руках. У моего деда, Бирнира Бесстрашного, были похожие.

— Нет, сын конунга, я не берсерк, — Дёрруд осклабился. — Я тот, кто убивает берсерков. Но я слышал о твоем деде. Он был великим воином и ныне занял достойное место в чертогах Всеотца. Надеюсь, когда-нибудь и мы с тобой сядем с ним рядом.

Парнишка аж засмущался. Понравилась перспектива.

— Надеюсь, это случится нескоро, — вмешался Сергей. — Не раньше, чем вы увидите собственных внуков. Вели, чтобы у нас приняли лошадей, Фрёлаф Харальдсон. И пусть с ними будут поосторожнее. Это боевые кони. Они, как и мы с тобой, обучены убивать.

Все. Несколько слов, и этот вьюнош — его. С потрохами. И если история повторится, то Валхалла примет его нескоро. В той жизни Фрёлаф пережил трех князей, и внуков у него было не меньше десятка.

— Прошу, Харальд-конунг, принять в дар этот меч, и пусть даруют нам боги радость никогда не встретиться по разные стороны стены щитов! — торжественно провозгласил Сергей, разворачивая шелковый плат.

Один из трех элитных франкских клинков, которые он взял с собой, отправляясь на юг. Этот, как рассчитывал Сергей, станет его ключом к городу Смоленску.

Конунг принял дар двумя руками. Бережно, будто младенца. Наверняка это был не первый образец европейской металлургии в его жизни. И даже не первый клинок франкской работы. Но такого в коллекции конунга точно не было. Безупречный меч. Даже во Франции он стоил минимум полтора каролингских фунта золотом. Здесь, на Руси, такое оружие бесценно. Оба они, Сергей и Харальд, это знали. Для Харальда это был шок. Да, конунг ждал, что ему подарят оружие. И знал, что, скорее всего, это будет меч. Но такой

Харальд был потрясён не меньше, чем в свое время тесть Сергея ярл Торвард. Хотя, правды ради, тот клинок был куда проще.

Конунг держал меч и не чувствовал его веса, настолько тот был легким. Таким можно сражаться вечно: рука не устанет и лезвия не затупятся. А как красив!

Харальд кивком подозвал сына, передал ему меч, шепнув: «Подержи», а потом шагнул к Сергею и сдавил в объятьях. Постоял так секунд двадцать, отпустил, отступил на шаг и торжественно произнес:

— Отныне, Вартислав-хёвдинг, ты мне больше чем друг! Ты — родич мой по железу! — Он повернулся к Фрёлафу: — Запомни это, сын! Вот человек, которого отныне здесь, в Смоленске, ты будешь принимать как брата, даже когда меня не станет! — И снова Сергею: — Ты сам не ведаешь, Вартислав, что сейчас сделал для нашего рода! Но я расскажу тебе! Непременно! Когда мы поднимем чаши за нашу братскую дружбу! — Он забрал у сына меч, вскинул вверх и рявкнул: — Слава!

— Хрод! — взревели смоленские хирдманы. — Хейр!

И теперь уже Сергей был потрясен. Он-то забрасывал крючок, надеясь поймать налима, а вместо него увидел усатую голову пудового осетра. Снести бы такую добычу…

— … Когда-то, — не вполне внятно басил изрядно поддатый Харальд-конунг, обнимая Сергея за плечи, — у нашего рода был свой меч. Меч без имени. Да. Так он и назывался. Меч-Без-Имени. Проклятый меч. Отец, умирая, велел похоронить его под порогом. Забрал проклятье с собой, а мне сказал: меч без имени нашел твоего прадеда. Будешь достоин, сказал мой отец, и твой меч сам найдет тебя! И вот пришел ты, друг мой Варт! Будто вестник самого Тора… Твой дар… Я назову его… Назову… А, потом! Сейчас я пьян, а это важное дело!

Тут конунг был прав. И что пьян, и что важное.

Однако на следующее утро Харальд все-таки дал имя мечу: Радость Встречи. Хорошее имя. В истинно скандинавском духе. С многими смыслами.

А еще Сергей узнал, что отныне он может приезжать в Смоленск, когда захочет, как захочет и с кем захочет. И будет ему здесь всегда прокорм и приют.

В знак особого доверия конунг даже показал ему свои «закрома»: огромную ямищу глубиной метров в пять, разделенную на ярусы и заставленную бочками, ларями и прочим. Не пустым, само собой. Одного пива хватило бы всю зиму пировать.

— Многие гарды, — сказал конунг, — пали не из-за ветхих стен или слабых воинов, а всего лишь потому, что у храбрецов заканчивались припасы. Мой город не падет никогда!

32
{"b":"927526","o":1}