«Моя мама самая Красивая» Ровным каллиграфическим почерком выведена каждая буква, но взгляд сразу зацепился за вычурную с закорючками букву «К».

Казалось бы, чего плохого? Ребенок любит маму, это хорошо, так должно быть. Вот только почему вокруг неё резной заборчик, а за ним лица! Вернее головы, нет ни носов, ни ушей, ни глаз, почему? Пахнет психическим отклонением, к Фрейду не ходи.

Да и по возрасту Женек подходит.

«Может и накрутил я себя, выдал желаемое за действительность, но проверить нужно, причем лично. Заодно проветрюсь…»

С этой мыслью, Савёлкин купил в интернете билет на ближайший поезд. Затем, созвонившись с замом, отправился на московский вокзал.

— Мужчина, вы так самозабвенно храпели, — обратилась к капитану улыбчивая старушка с соседнего кресла.

— Извините, если не дал отдохнуть.

— Нет что вы, ваш храп нисколько мне не мешал. Мой покойный муж во сне, выдавал неповторимые и не повторяющиеся рулады, я привыкла, — отмахнулась та. — Надеюсь выспались, у вас очень уставший вид. До свидания!

— До свидания! — попрощался Савелкин с позитивной старушкой, покинув вагон вслед за ней.

На выходе с Ленинградского вокзала капитана встречали. Зам. выполнил его ц/у, скинув во время поездки номер и марку машины по смс.

— Старший лейтенант Иремашвилли, — представился встречающий, отдавая честь.

Старлей выглядел солидно, цепкий взгляд, орлиный профиль выходца гор, крепкая фигура, возможно, борец.

— Капитан Савелкин, — представился он в ответ.

Честь отдавать не стал, в отличии от старлея, Савелкин был не по форме.

— Леонид, — назвав имя, он протянул руку.

Тут же был вознагражден крепким рукопожатием, и потеплевшим взглядом кавказца.

— Серго, — в ответ представился старлей. — Едем в управление, или?

— Или, — ответил Савелкин. — 2…4 школа знаешь где находится?

— Найдём, — уверенно ответил тот. — По какому делу, если, конечно, не секрет?

— Визажиста помнишь?

— Как этого шакала забыть? Столько женщин погубил, — возмущенно проговорил Серго. — А разве он теперь не у вас в Питере зверствует?

— Да! Последняя жертва была три месяца назад, а пока, слава богу, тишина, — за разговором капитан уселся на пассажирское сидение. — Думаю ты и сам всё знаешь! — Серго лишь кивнул, подтверждая. — Есть ниточка, тянется от вас. Вот и решил проверить.

— Что-то нарыли? — старлей бросил оживленный взгляд, отвлекаясь от дороги.

— Ниточка старлей, ниточка, но предчувствия очень хорошие.

Приземление вышло очень мягким, скорее придиванивание. Плюх… скрипнули старые пружины видавшего и лучшие времена дивана. Это произошло от рывка, потому что Рома не падал, он мирно спал, пока нехорошая программа по имени Глория не впихнула в него взрослую суть, его же самого.

Никакой второй личности не было, ни комнат с витражами, ни каменных мешков, что я привык видеть внутренним зрением, карман тоже молчал, словно и не существовал никогда. Был только мальчик Рома, который знал будущее, а теперь еще и вспомнил прошлое. Память, это злая тетка и добрый дедушка в одном лице. Первая, гадко хихикая подсовывает тебе, то, что помнить необязательно, а второй, пряча улыбку в седой бороде, сглаживает эти моменты, хорошими воспоминаниями.

К счастью, человеческий мозг умеет защищаться, у него есть простой, но эффективный механизм, который прячет ненужное в глухих закоулках памяти. Не знаю, что поспособствовало, возможно слияние будущего, прошлого и настоящего или просто Глория постаралась, но защитный механизм дал сбой. Всплыло то, что затмило собой даже смерть матери. Такое вообще не имеет право на существование, мы ведь были детьми, разве можно так?

Нет! Исчезни!..

Я пытался прогнать из головы жуткие кадры. Ни тут-то было, память словно взбесилась, скинув с себя многолетнюю пыль, выдавала картину за картиной, сюжет сменялся другим, не было в них ничего хорошего, только грязь и боль. Физическая боль, ничто, по сравнению с этой. Противное, тягостное чувство, поселилось в груди, безысходность гасила сам смысл существования. Уткнувшись в подушку, я начал тихонько выть.

Вранье… не было этого! Невозможно такое забыть! Глория…! Когда вернусь, удалю тебя к чертовой бабушке. В бессильной злобе и скрепя зубами, мусолил я эту мысль.

Как можно жить с таким грузом, но что я мог сделать в той ситуации? Сопливый инфантильный ребенок, который недавно пережил потерю близкого человека.

Как-то незаметно сознание заполнилось густым туманом, нить реальности стала затираться, моя голова уже была на теплых коленях Катюни, она заботливо поглаживала ее, шепча на ухо нежным голоском:

— Все хорошо, зайка, ты сильный! Справишься!

Я лишь беззвучно плакал. Туман, проникал все глубже, смягчая то, что, казалось бы, невозможно смягчить, постепенно я погрузился в глубокий сон, без сновидений.

Пробуждение было быстрым, я открыл глаза и уставился в потолок, пришло понимание, где нахожусь, что произошедшее вовсе не сон. Находясь в теле двенадцатилетнего ребенка, я чувствовал себя уставшим от жизни стариком.

А ведь мне сегодня еще в школу. Писец…

Сумерки осеннего утра пробивались сквозь большое деревянное окно. Старая крашеная дверь, сопение бабушки в соседней комнате, стены, которые никогда не слышали об обоях и календарь с изображением красивой темноволосой девушки. 1986 год.

— МЛЯТЬ…

«Детство. Как было бы здорово заглянуть туда одним глазком», появлялись такие мысли при особом настроении: грусть, меланхолия, не знаю, как это ухватить. Но не взаправду же!

Ежедневное хождение в школу, доказывать каждому быку, что ты не олень, но делать нечего, Глория не вернёт меня назад, пока я не улажу дела. И вообще хватит себя жалеть, ты взрослый мужик.

В Советском Союзе можно было одеваться красиво и даже модно, если твои родственники работают за границей или допустим, тетя заведует каким-нибудь магазином. Но у меня таких в родне не водилось. Мать, пока была жива, работала воспитателем в детском саду, отец строитель, бабушка завсклад в ПТУ, так что блата ноль. Потому и топал я сейчас в школу, в страшных, неудобных черных туфлях. Это обстоятельство нисколько не улучшало моего жуткого настроения, хорошо хоть форма у всех одинаковая, одним словом — Совдепия.

Попытка сказаться больным, не увенчалась успехом, несмотря на мою хмурую физиономию, я был накормлен молочной кашей и отправлен грызть гранит науки. Я же самостоятельный, холостой мужик, хоть и на полметра меньше! И тут на тебе, хоть и приятно было видеть бабулю, молодой и пышущей жизнью, но мне опять приходилось ей подчинятся.

Если посмотреть с другой стороны, утро было интересным, ещё до пробуждения бабушки, меня порадовало радио, диктор бодрым голосом погнал весь Союз умываться, а затем была зарядка, всё такое близкое-родное, даже настроение поднялось.

— Советский дух, Совком здесь пахнет, — процитировал я Пушкина, немного перефразировав под воздействием настроения и вышел из подъезда.

— Чаво-чаво? — проскрипел старушечий голос.

«Вот чёрт…» — соседка сидела на скамейке, прям за дверью.

— Здравствуйте Марья Ивановна, — имидж хорошего мальчика не повредит, соседка пенсионерка, всю войну прошла медсестрой.

— Чаво там трындишь-то, оболтус? Совки у него пахнут, чему вас в школе учат? Балбесом растёшь, Ромка!

— До свидания.

«Вот и поговорили, вот тебе и хороший мальчик.»

Сегодня третье октября, вторник. С памятью все в порядке, вчера я получил двойку по алгебре, а после уроков набил морду Сидору. Саша Сидорчук, не великого ума, к тому же трусливый задира, поверил в себя и докопался. Так мы говорили в далеком детстве. Этот гавнюк, прямо на уроке, подкрался и воткнул циркуль мне в бедро, за что естественно и понес справедливое наказание в виде сломанного носа и заплывшего глаза.

Экзекуцию назначили между вторым и третьим уроками, было весело. Сидор скулил как обиженный щенок, одноклассники улюлюкали, подбадривая меня. Но, из всего этого, вытекала одна большая проблема — дворовые друзья Сидорчука, они на пару лет старше нас и учатся в этой же школе.