Подношения хозяину мертвых вод.
Варя поняла это сразу — среди тел на потемневшем от трупного яда мху блестели гнутые медяки, валялись побуревшие рубли. Одежка, женская и мужская, россыпи рябиново-алых крупных бус, покрытые пышной плесенью ржаные лепешки.
Сколько времени лежало здесь подаренное равнодушному существу богатство? Варвара заставила себя отвернуться, обойти ужасающе смердящие горы, подходя к самой кромке воды. Набрала в легкие побольше отравляющего воздуха и закричала. Так громко, что боль внутри нее встрепенулась, вцепилась в пробитый бок, с влажным хрустом продрала дрожащие от усталости жилы, заныла почти затянувшаяся рана у ключиц.
— Явись, Хозяин болот!
И испуганно сжалась, съежилась. Топь не давала эху разрастись, туман крал ее голос. Вокруг было тихо. А Глинка все звала и звала, сыпала проклятиями, сулила любые дары.
Не просто монстру — за острозубым оскалом и горящими ненавистью глазами стояло что-то большее, чем привычная нечисть. Болотный Хозяин вел за собою всю болотную нежить, он внушал ужас, заставлял свое имя шептать, осеняясь крестом. Он сумеет за нее отомстить. Сговориться бы о цене.
Не откликался. Безмолвствовал.
Все так же раздувала горловой мешок у кромки воды коричневая, покрытая бородавками жаба. По спокойной воде пробегали длинноногие водомерки, будто издеваясь над ней, тонким голоском хохотал, заходился в своем крике кулик. За спиной эхом расходились чужие голоса, она слышала гневный рев Самуила. Куда бы ей деваться еще? Совсем скоро нагонит, у нее нет сил идти.
Путь у нее лишь один. Передернувшись от отвращения, Варвара сделала аккуратный шаг в стоячую, пропахшую гнилью воду. И ухнула сразу по колени, пытаясь найти равновесие. Закусила губу, пытаясь сдержать стон отвращения — тина прилипла к мокрому, поднимающемуся крупным воздушным пузырем подолу. Она сделала шаг вперед. За ним еще один, аккуратный, пока взгляд выискивал хоть что-то похожее на тропку, пока она молила всевышнего, чтобы он помог миновать опасные бочаги.
На проверку мелкие островки среди водной глади все же были — они выглядывали из мутной жижи зелеными боками, собирали на себе клубки ядовитых гадюк, жирных жаб и отъевшихся ящериц. Каждый раз ее сердце трусливо ухало, ударялось об желудок, когда очередная хладнокровная тварь направляла на нее равнодушный взгляд тонких зрачков, уступая место, заходилась шипением.
Трижды Варвара падала в бочаги, выкарабкивалась обратно, цепляясь за влажную почву дрожащими пальцами, ломая ногти. К третьему разу ее рвало болотной водой, сил почти не осталось.
К полудню топь сжалилась над ней — пошли более частые и широкие островки суши. Она была еще жива. Продиралась через разросшуюся, позабытую крестьянами, бруснику, рассеянно следила за тем, как от ее касаний падают на мягкий мох ягоды. Разум ее блуждал, возвращал ко снам. Падающая ягода блестит красным боком. Взгляд косули. Пузыри на воде.
Стряхивала наваждение, зажимала саднящее горло ледяными пальцами — словно это могло помочь унять жжение, позволило бы закричать громче. И снова звала. Плакала навзрыд, давилась воздухом, тряслась от усталости, холода и злости. Черт бы подрал эту бездушную нежить, она не желала появляться.
«Кровь ему надобна. Одной крови он жаждет, смертей человеческих.»
Трусливый вдох, рваный выдох, она старается набраться духу. Что ему мелкая бурая рябь, разбегающаяся вокруг нее из-за ссади. Кровь. Теплая, человеческая. Не поможет — значит ничто ее не спасет. Не хватит уже сил из болот выбраться, Варвара смертельно устала. Ей хотелось все прекратить. Снова вдох, она что есть силы сжимает зубы, жмурится. Из-под плотно прикрытых ресниц льются слезы, когда она обхватывает деревянный обломок в боку и выдирает. Кровь льется рекой. Марает пальцы, в воздухе разливается запах железа и соли, боль бьет под ноги, ослепленная ею Варвара падает на колени, опускается на землю, прижимая колени к животу, зажимает дрожащей рукой рану. Пальцы мигом окрашиваются в алый, перед глазами все плывет.
И она не замечает тонкую тень, не бредущую сквозь топь — скользящую над ней. Крадущуюся ловко и сноровисто, хищно пригибающуюся к водной глади. Не слышит чужих шагов, всплесков или размеренного дыхания. Тонущая в волнах боли, она не видит зажигающихся голодных взглядов всплывающих из бочагов утопленников, не изумляется поднявшимся в воздух нежно-зеленым блуждающим огонькам.
— Как посмела? Шумишь, кричишь, своим воем всю округу переполошила.
Вкрадчивый голос пустил по телу мурашки ужаса. Представляя болотного Хозяина, Варвара ждала голодных хрипов, низких зловещих нот, клокочущей в словах ярости… А тот оказался мягким и нежным, спокойным, как стелющаяся по мутной воде тина. И то было во сто крат ужаснее. Она распахнула глаза. Перекатилась на спину, дернулась было вперед, чтобы сесть, и тут же вжалась обратно в сырую болотную землю. Судорожно сжались руки, лопнули под пальцами перезревшие брусничные ягоды.
Хозяин болот нависал сверху. По паучьи широко расставив у ее головы руки, он опустился так близко, что холодное дыхание щекотало висок. А глаза… Черные омуты, в которых едва различишь, где заканчивается зрачок и начинается радужка. Ледяные, пустые, будто нет за ними никакой души. Ничего живого нет. Во снах он виделся иным, в таких ярких видениях он не обнажал острые, словно иглы, зубы у пульсирующей вены на глотке. Не слизывал горячим языком бисерины крови с расцарапанной челюсти.
— Разве не рада меня видеть? Досадно. Взглядом дыру прожигаешь, сама же кликала, кровь по себе пустила. Красива, как солнце. Моим брусничным солнцем будешь?
Насмехается, это слышится в каждой ноте мягкого голоса. Ждет, когда она отречется от слов, с отчаянием брошенных в воздух. Ждет, когда с испугом зажмурит глаза, начнет молить о пощаде, попросит позволить уйти из болот.
Она шумно сглатывает, дергается горло под тонкой кожей, которой тот касается кончиком острого носа. Еще немного и отдаст богу душу. Страшно-то, мочи нет, как страшно…
Варя оживает, спадает мутная пелена оцепенения, она заставляет себя медленно выдохнуть, отпуская зажатую рану на боку. Потянуться к нему алой рукою, протянуть открытую ладонь. Нужна кровь? Ну же.
— Кем захочешь, тем стану. Но молю, помоги.
Суженный насмешливый взгляд изумленно расширяется. Всего на миг в нем всколыхивается, поднимается из глубин удивление. Холодные пальцы бесцеремонно цепляют ее руку, задирают мокрый прилипший к коже рукав. Рану. Он ищет рану. Барыня понимает не сразу — нечисть придирчиво дергает рукава, заставляет повернуть голову то в одну, то в другую сторону.
— Чудно, чудно… — Бормочет едва слышно, с каждым новым словом раздражаясь все более. Когда его взгляд цепляется за разукрашенную алым дыру в рубахе, резким рывком он всем телом дергается вниз. Опускает голову к прорехе, цокает остроконечным длинным языком, проводя им по иглам-зубам.
Вот-вот вопьется в тело, насмехаясь над ее покорностью. Варвара не знала, унес ее сознание страх с напряженным ожиданием, или малокровие. Последнее, что она помнила — был громогласный треск рвущейся ткани и жаркое дыхание, опалившее ребра. Он драл на ней жалкую рубаху зубами.
Перед тем, как темнота под веками стала слишком плотной, непробиваемой, она услышала отзвук его слов:
— Не умрешь — договором станешь повязана… Ой не дотянешь ты барыня, плоха совсем. Сдается, закатится мое брусничное солнышко раньше времени…
Тело оторвалось от мягкого мха, на прощание царапнула щеку покинутая тонкая веточка брусники, покатились из волос сбитые нежитью ягоды. Голова запрокинулась и Варвара уже не увидела, как болотный Хозяин взвалил ее на широкую осклизлую спину болотника, отправляясь в обратный путь.
* * *
Как же долго она не могла сбежать от своих снов. Они всегда нагоняли ее — на закате, рассвете или в полуночи. Заставляли дрожать, цепляясь за липкие от пота простыни, выбивали дух из тела, пускали гусиную кожу по рукам и меж лопатками. А сегодня ей стало тихо. Вязкая темнота — порою в ней разжигались болотные светло-зеленые огоньки, но стоило зацепиться за них вниманию — они тут же ускользали. Покой. Нет ни боли, ни страха. Ее самой там нет.
