Надолго ли? Бежать. Спасать свою шкуру. Страх так цепко сжал на глотке когти, что Варваре показалось — она сейчас же задохнется. Пальцы с нажимом растерли кожу у ключицы, зрачки расширились, заполнили всю радужку.

Не заметили, не могли ее заметить селяне — одежду она сменила на деревенскую, волосы убрала в косу, да и терлась она рядом с местной крепостной. Издали приняли бы за сестру очередную, аль родственницу другую.

Стоящие у калитки Бажена и Василий молчали, каждый напряженно оглядывал двор. Отдали бы на растерзание? Понять этого Варвара не сумела. Словно чуя ее взгляд, проезжавший на лошади вдоль улицы Самуил резко вскинул голову, встретился с ней взглядом. Губы тут же потянулись в многообещающей нежной улыбке.

* * *

Он полз к окну. Рывками, ощущая, как напрягаются, рвутся жилы. Из груди выдираются сухие хрипы. В венах не кровь — зеркальное крошево. Тысяча тонких осколков и в каждом отражение ее проклятых глаз. Ликующая улыбка, когда дверь за нею захлопнулась. Если бы он только сумел встать, сумел вынырнуть из черного омута… Самуилу невероятно повезло. Повезло, что он сумел проползти через круг свечей, пропалив штанину и опрокинув одну на блюдце. Пламя зашипело, закоптило черным дымом, пустило по комнате странные блики. И стало легче.

Настолько, что он сумел рывком задрать свое тело к подоконнику, опереться подбородком о деревянным выступ, с хрипом давясь воздухом. Миг, другой, он перекинул через подоконник одну руку, затем вторую, подтянулся и его вырвало в распахнутое окно. Отрава. Отравила, не иначе, еще немного и он отдаст богу душу. Агония тянула его за хребет, все мысли были лишь о мягкой постели, ноги, будто шальные, не слушались, норовили повернуть обратно, доволочь тело до кровати, лечь. А он цеплялся взглядом за точку силуэта, едва видневшуюся на кромке леса. Глинка бежала к своим родным землям, там, за взгорком, находилась цепь болот и одинокое разросшееся село, близкое к их поместью.

Брусилов вернет ее домой.

А наутро, когда бред и горячка отступили, когда мир вокруг не плыл ядовитым маревом, он сломя голову понесся к конюшням, собирая народ.

Поймать, возвратить… Вся комната пропахла ею, а на постели виднелись разводы потемневшей засохшей крови. Он и сам был ею запятнан, времени приводить себя в надлежащий вид не было, в венах разгонялась, бурлила злость.

— Доложить живо Глинке старшей, что дочь ее бежала, отравив жениха. Пусть знает, что я еду на ее земли, что право имею возвратить беглянку обратно! — Слова вырываются из груди напряженным клокочущим криком, он вскакивал на лошадь, проверяя закрепленный на бедре револьвер.

И несся вперед, уворачиваясь от прилетающих в лицо лап раскидистых елей, смаргивал пыль, дергал головой, утирая паутину с подбородка о приподнятое плечо. Живее, живее, пока маленькая барыня не растворилась в громаде лесных цепей и болот, пока не улизнула. Она может решиться пойти дальше пешком, с нее станется.

До деревни они добрались быстро, от вчерашней слабости не осталось ни единого следа, его трясло. Внутри все горело, выворачивалось в предвкушении скорой добычи и сладко замирало, когда он представлял, как снова сожмет ее, притянет к себе.

До венчания около часа. Переждать, перетерпеть короткое празднование и она будет полностью в его власти. Варвара Брусилова. Жена.

Он чуял ее, пуская коня по крайней сельской дороге. Богом поклясться был готов — его не тянуло к центральным улицам, потому что она притаилась где-то здесь. Серой мышью засела в норе, услышав залихватский свист вламывающихся в закрытые двери гайдуков. Безумная женщина стала тому подтверждением, сегодня всевышний был на его стороне.

Отклик громких слов еще висел в воздухе — никто не противился. Селяне высыпали на улицы, бабы прижали к грязным ветхим подолам чумазую худую ребятню, попрятались за мужей.

Все едино. Пусть боятся, пусть клянут, но Самуил ее заберет. Во что бы то ни стало. И покарает любого, попытавшегося ее скрыть.

Солнце уже должно было подняться на небосвод, припечь по-летнему, но небо затянули тучи, пустили холод и несмелые нити тумана на землю. Рядом. Чует. По-другому быть не может.

Взгляд Брусилова скользит по верхушкам сосен, вытянувшихся на кромке леса, перескакивает на крыши домов, покрытые соломой. Сколько здесь душ? Избушки небольшие, но ровные, аккуратные, видно не жируют крепостные Глинки, но и концы с концами не сводят. На внимательный осмотр уйдет не меньше двух часов.

И тут взгляд цепляется за чужой. Пронзительный, блестящий из темноты высокого сенника фиолетовым цветом. Губы сами собою тянутся в улыбку, внутри поднимаются, хрустят острыми позвоночниками бесы. Ловушка захлопывается.

На мгновение оба застывают. Она — ошарашенно, стараясь не верить. Он — в предвкушении скорой победы. Пальцы уже чувствовали грубую ткань обносков, в которые закуталась поднимающаяся с колен у окна Глинка. Он почти слышал треск неприметных тряпок, когда он начнет сдирать их с нее.

Мгновение. Она с тихим выдохом отшатывается, коса взлетает в воздух, прежде чем хлестнуть разворачивающуюся девушку по спине. И Самуил срывается вперед. Лупит по бокам коня ошалело, неистово, тот взвивается на дыбы и в широком прыжке проносится над невысокой плетенкой забора. Разбегаются из-под опасно взлетающих копыт пара крепостных с малым ребенком на руках.

Быстрее, не позволяя сбежать. Самуил соскочил, не дожидаясь, когда животное остановится. Врезался плечом в дверь сарая, распахивая ее. Варвара была на середине приставной лестницы. Услышав шум, взвизгнула — тонко, испуганно, совсем по девичьи, и внутри него неожиданным теплом разлилось удовлетворение.

Знаешь, что виновата. Бойся меня. Бойся.

Она стремительной белкой взлетает обратно, пытается поднять к себе лестницу — он не позволяет. Короткий рывок, плотно впечатывая ножки в истоптанное козами сено, и девушка едва не валится ему на голову, в последний миг успевает разжать руки и затравленно попятиться ползком от края.

Самуил поднимется и придушит ее прямо на этом сеновале. Или поцелует. Обе жажды по силе своей не уступали друг другу.

Вверху ожесточенно шуршало сминаемое сено, жертва металась, слышались отчаянные всхлипы и ругательства. А затем короткий вскрик и тишина. Выругавшись сквозь зубы, Самуил быстрее вскарабкался наверх, ловко подтягивая мускулистое тело. Взгляд заметался по второму этажу, внутри лопнула струна раздражения, ударила красным по глазам.

Варвары здесь уже не было.

Чертова ведьма. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы вскочить и рвануть к окну. Под стеной — телега со сбитым вычищенным из сарая навозом, одна сторона сломана и валяется на земле. Не может быть того…

Пальцы до рези вбились в оконный проем, глаза заметались по двору — где же она, неужто прыгнула? Или зарылась в сено, пытаясь сбить его с толку?

Ответом ему стал шумный удар двери о косяк и рухнувшая на первый этаж лестница. Мелькнул улепетывающий девичий силуэт, взметнулись задранные до самых бедер грязные юбки. Он дернулся следом.

Бесполезно, свежий слой настланного сена мал, он переломает ноги прыгая. Вновь метнулся к оконному проему — проклятая ведьма была на половине пути к кромке леса.

Догонит и вырвет ноги. Заставит молить, целуя руки, заставит пресмыкаться. За каждый миг унижения он насытится ее покорностью и отчаянием сполна. Проклиная ловкую невесту, он свесил ноги с края окна и, уцепившись руками за зияющий проем, аккуратно оттолкнулся.

Сарай долго стоял запущенным, это с тоской отметилось, когда оба сапога увязли в навозе по самую середину икр. Брусилов начинал сатанеть. Выбравшись одним резким прыжком, он молча ринулся следом.

Он сильнее, быстрее, проворнее. Годы служения в армии позволяли бежать размеренно, Варвара же неслась рывками — то вырываясь вперед, то спотыкаясь и замедляясь. Расстояние между ними неумолимо быстро сокращалось.

И она это почуяла. Измазанная в сене и навозе, на мгновение бегущая Глинка повернула голову, чтобы увидеть своего преследователя, а затем упорно ускориться. Злость доходила до краев, искала выхода. Их разделяло не больше тридцати шагов.