— Чтобы убить голема нужно уничтожить ядро, — сказал слепец, с чавкающим звуком выдернув свой топор. Все внутренности также были заражены чёрной гниющей тканью, оплётшей ядро голема словно кокон.

Стоящий неподалеку Бролог надавил сапогом на осколок камня, выбитого им из голема — тот натужно заскрипел и раскололся под тяжестью его поступи.

— Шлак, — сделал вывод легионер, — Бибитаг, ты знаешь о чем-то подобном?

Вышедший вперед исследователь решил удостовериться самостоятельно, но через пару секунд манипуляций пришел к тому же выводу — этот голем был сделан из шлака, по сути из мусора, отходов производства добычи чистого металла.

— Никогда о таком не читал. Големов делали либо из металла, либо из особо крепких пород камня. И никогда они не имели подобной формы.

— Ещё лезут! — предупредил один из рунных магов.

— Что будем делать? — спросил Бибитаг.

Сейчас, во время столкновения со столь необычным врагом, решение будет за Брологом.

— Сколько? — громко спросил легионер.

— Три, четыре… пять! Пять штук!

После ответа, всё внимание сосредоточилось на нём.

— Все бегом в те здания! — Бролог указал молотом, на ряд выбитых прямо в скале построек, от которых видны только входы, — Отбиваем нападение и идем дальше!

Обошлось без потерь и серьёзных ранений. Големы пусть и были довольно тяжелыми и сильными физически, никакой магии не использовали. С учетом уровня и наличия такого уязвимого места как ядро, расправиться с ними у профессионалов труда не составило. Воморах благодаря своим тренировкам, для компенсирования потери зрения, приобрел необычайно точное ощущение маны и легко мог сказать где находиться ядро голема. Ну а поразить его мог как он сам, так и Бролог с легионерами и Кроран с его охотниками. Про бессмертных тоже забывать нельзя — Резчик насадил одного на меч, после того как Мрачный Клинок познакомил его с банкой кислоты. Для обычного голема это было бы не более чем шутка, но эти, отравленные чёрной гнилью, были насквозь пронизаны этой проклятой плотью и вот она реагировало на такой «подарок» очень бурно. Атаковавшие их големы были примерно того же уровня, самый сильный — сто двадцатого, а вот существо-референс у всех было разное.

Гномы не испугались оскверненных големов, по крайне мере в таком количестве, и решили идти дальше, чтобы добраться до самого сердца Манродана и выяснить, что там происходит. Через пару часов они нашли переход в другую подобную каверну, коих вокруг Манродана было не мало. Здесь они ещё раз встретились с местными обитателями, однако в этот раз их было куда больше…

«Время — есть самое страшное наказание.»

Эта надпись, написанная кровью когда-то им самим, вызвала у Хедрима тонкий намек на улыбку. Надпись едва угадывалась в свете его глаз: она поблекла и истерлась. Несколько глубоких царапин на ней оставил, и он сам, очень давно. Когда он её только написал он и понятия не имел, сколько на самом деле сможет прожить и как долго будет длиться его мука. Тогда он прожил ещё так мало, так мало времени прошло с тех пор как он осознал свою ошибку, но в нем было ещё много гордости и он решил написать эту фразу, мня себя искупившимся грешником. Раньше, проходя по окраинам и натыкаясь на эту надпись, его злило то, сколь малые муки вызвали столь обширный жест самолюбования. Он прошлый даже представить себе не мог, насколько правдивыми станут эти слова в будущем.

Теперь образ себя прошлого только-только осознавшего свою ошибку не злил его, а скорее забавлял. Может быть всему виной время, а может быть это результаты его попыток сбежать от него, погрузившись в беспамятство. Хедрим уже довольно давно научился отпускать разум, чтобы сбежать от своих мыслей, от тюрьмы в которую его посадили. Он уже и не знал, как много времени проводит в таком состоянии, наверное, больше, чем в сознании. Обычно его пробуждают такие вот памятные вещи, сила которых с годами теряется, а иногда исчезают и они сами. Иногда он может проснуться, столкнувшись с таким же потерянным, как и он сам. Когда-то давно в их глазах можно было увидеть гнев или насмешку, а иногда и то и другое одновременно. Как бы он раньше это не отрицал — вполне заслуженная реакция на его персону. Ведь именно он, бывший глава Манродана, окончательно его уничтожил, схватившись за первую попавшуюся ниточку спасения.

Он уже собрался продолжить свой путь, окунуться в подзабытую гамму ощущений от движения, но самым краем своих ушей он услышал далекий отголосок. Отголосок чего-то очень знакомого, такого близкого и понятного, что неспособность вспомнить это вызывало легкое недоумение — чувство которое он совсем не ожидал испытать ещё раз.

Хедрим развернул тело в ту сторону и постарался прислушаться. Это было не похоже ни на свару бродячих псов Йорвуса, ни на приступ отчаяния одного из бывших соплеменников, ни на обрушение какой-то части построек — всё это он слышал столько раз, что это просто не вызвало бы в нем такой реакции. Нет, здесь было нечто другое, настолько непривычное ему нынешнему, что источник шума казался ему чем-то из прошлой жизни.

Из прошлой жизни…

Глаза Хедрима широко распахнулись, когда он понял, что именно слышит — это гномьи речь! Точнее, гномьи ругательства! Он даже представить себе не мог, что может заставить местных обитателей заговорить поэтому оставался только один вариант — это кто-то извне! Он заставил свое тело сдвинуться с места, практически бежать на источник этих звуков и по мере приближения его надежда увидеть настоящих гномов становилась всё сильнее.

Он бродил по этим коридорам бесцельно столетиями. Ему казалось, что он совершенно позабыл этот сделанный в теле камня лабиринт, но сейчас, когда эти знания ему понадобились он всё вспомнил. Знал куда бежать, где повернуть, где подняться, а где опуститься и в конце концов он выбежал к пустоте бывшей шахты, позднее превращенной городом в часть себя.

Глаза его тела опустились вниз и сразу же нашли освещенный десятком маленьких огоньков отряд гномов, перебегающих мост. За ними следом бежала стая мерзотных големов, десятка два. Он плохо понимал, что кричат гномы внизу, но отдельные слова всплывали в памяти или были похожи на те, что он знал и, кажется, этот отряд пришиб уже достаточно созданий Йорвуса, а значит эти гномы сильны.

Губы и щеки Хедрима затряслись, когда он попытался крикнуть, но из его глотки вырывался лишь слабый хрип. Он собрался с силами и заставил тело говорить:

— Вторая фабрика, подниметесь на два яруса выше!

Хедрим прокричал это еще дважды, после чего бросился вниз по дороге, до ближайшего спуска на нужный ярус. Оставалось надеяться, что гномы внизу услышали, поняли и последуют его совету. Хотя мысленно, поставив себя на их место, вряд ли бы он к себе прислушался.

Он вспомнил позабытые имена своих богов и взмолился сразу всем, кого вспомнил, лишь бы гномы внизу продержались пока он не подоспеет. Эти дикие животные, засунутые в формы големов готовы на всё, чтобы добраться до живой плоти и ради такой добычи не побрезгуют на время объединить силы. Хедрим заставил тело прибавить шагу. Он услышал, как сломался камень, когда он буквально пробил себе проход внутрь, свернув раньше из-за спешки. Сейчас всё это было неважно. Руины города, которым он когда-то правил, которые старался беречь по мере возможностей — все они не стоят жизни даже одного настоящего гнома. Вся стена обрушилась, когда он выбежал на дорогу, едва не навернувшись вниз. Он огляделся и заметил в нескольких сотнях метров внизу толпу отродий, рвущихся внутрь бывшей фабрики Коргнива, что когда-то делал лучшие наковальни в городе.

Он не планировал сдерживаться. Тело начало брать разгон. Хедрим уже забыл, когда собирался драться сознательно, когда это был не навязанная ему необходимость. Но сейчас он вспомнил всё: от начала упадка города, до фатального решения, окончательно его уничтожившего. Ярость, которую он как ему казалось, давно потерял, вспыхнула в сердце обжигающей кровью гор, придавшей ему сил. Каменная дорога задрожала под тяжестью его бегущего тела. Голодная свора так отчаянно жаждала прорваться внутрь, что совсем не обращала внимания на несущуюся сверху смерть. Одна из них, оттесненная остальными на самый край развернулась, почувствовав тряску камня под ногами. Её голова рассыпалась после удара кулака Хедрима, который словно разъяренный медведь ворвался прямо в центр стаи, с диким рёвом кроша всё, что попадается под руки.