Иногда она звонила бабушке в Малую Ветлугу. Прасковья Агафоновна долго и многословно рассказывала о посёлке, о том, как её замучили сорняки в огороде, о грядущем урожае картошки, но никогда — о соседях. Как будто и не было такого городка — Междуреченска и его волков. Соня порой думала, насколько же правдива пословица, что в доме повешенного не говорят о верёвке.

Девчонки пытались говорить, но их понимала только Соня. Поэтому ей часто приходилось быть переводчиком. Они всё больше походили на Айка, только черты детских личиков были мягкими, округлыми. Когда дочери сердились, их тёмные глазки, порой, вспыхивали янтарём.

Айк не звонил и не интересовался их жизнью, но когда Соня разгружала привезённые из Междуреченска сумки, на дне одной из них она обнаружила толстую пачку денег. Тогда, возмущённая его поступком, она бросила их в ящик прикроватной тумбочки, а через несколько дней спросила мать, что ей делать: отправить ему переводом или что-то иное. Анна Витальевна предложила не горячиться — пусть лежат, есть-пить не просят, и Соня про деньги забыла. Но в июне вдруг обнаружилось, что дети за весну подросли, им стала мала обувь и куртки, а заглянув в магазин детских товаров, Соня пришла в ужас, потому что и цены тоже существенно подросли. Вот тогда-то она и вспомнила про деньги, лежащие в тумбочке. Она ещё колебалась и злилась на него за то, что он не отдал ей их в руки, а украдкой подсунул на дно сумки, но чувство справедливости указало ей, что если бы она узнала о деньгах, то гордо отказалась. Кроме того, он отец и имеет полное право заботиться о своих детях.

Успокоив себя таким образом, она с чистой совестью принялась покупать дочерям необходимые одёжки.

Соня работала на большом предприятии, и вскоре на неё обратили внимание. Действительно, молодая, миловидная, не курящая, не вульгарная скромная женщина не могла не привлечь внимания мужчин. Она даже пару раз сходила на свидание, испытывая ощущения дежавю. Но этим всё и закончилось. Непроизвольно она сравнивала их с Айком, и они проигрывали. Мать о свиданиях знала и только вздыхала, когда Соня очень скоро возвращалась домой с пасмурным задумчивым лицом.

Снова и снова она думала о том, что же пошло не так в их с Айком отношениях. В его любви она уже давно не сомневалась, хотя он не дарил ей драгоценностей и громадных букетов из роз, не стоял на коленях и не носил на руках, но Соня была уверена, что настоящая любовь не нуждается в демонстрации внешних проявлений. Сейчас, когда обида улеглась и не была столь острой и болезненной, она порой думала, что они с Айком могли бы быть счастливы, если бы он не был вожаком. Ведь счастливы же Аллочка и Олег! На самом деле их семью разрушили две проблемы: его нежелание видеть в ней личность, грамотного специалиста, а не только женщину, с которой ему хорошо в постели и мать его дочерей. Второй грандиозной проблемой она считала неприятие её стаей в качестве пары вожака. Айк постоянно ссылался на главный Закон Стаи, который был основополагающим в жизни волков, но как он работает применительно к ней? Возможно, она сама виновата, что никогда не интересовалась, как использовать этот Закон? Как она могла напомнить своим обидчикам о том, что они нарушают его? Подавать на них в суд, раз Айк не мог вызвать всех их на поединок? Но какой суд станет рассматривать нарушение закона волчьей стаи? Она подумала, что, наверно, такие вопросы должен обсуждать Совет, но ведь его члены сами нарушали его!

Когда она уезжала, Айк просил прощения. Соня видела, как мученически исказилось его лицо, какая боль плескалась в тёмных глазах. Тогда она прямо-таки ненавидела его за всё, что ей пришлось пережить, но теперь…. Она не знала.

На-днях Оля вдруг выдала: — папа де? — Соня аж растерялась, не зная, что сказать. Надюша ещё говорила совсем плохо, но понимала отлично, и теперь обе дочери требовательно смотрели на неё, ожидая ответа. К счастью, они были так малы, что не составляло труда отвлечь их внимание, что Соня и сделала, предложив почитать им любимую книжку.

Звонок раздался поздно вечером. Незнакомый мужской голос сухо сказал: — приветствую вас, Софья Михайловна.

— Здравствуйте, — растерянно ответила Соня, — а вы кто?

— Моя фамилия Лукьянов и я… был другом Айка.

— Как…был? — она чувствовала, как ослабели ноги и поплыло в глазах. Услышав, как дрогнул голос у дочери, подошла встревоженная Анна Витальевна. Глянув в Сонино лицо, торопливо подставила ей стул. — Что…случилось…?

— Айк…, - мужчина тяжело сглотнул комок в горле, — он погиб. — Соня обмякла на стуле, телефон выпал из бессильно упавшей руки.

Семья Рубцовых не могла припомнить ещё одной такой страшной ночи, как эта. Когда Соню привели в чувство, и она увидела перед собой встревоженные лица родителей, она сразу вспомнила всё и тихо завыла, закачалась на стуле, а потом сползла на колени и с силой ударилась головой и сжатыми в кулаки руками об пол. — Я! Я! Это я убила его!! Мама, я бездушная распоследняя тварь! Он просил меня потерпеть, уговаривал не уезжать, а я… Я люблю его, мама! Я жить не хочу без него! — Перепуганная Анна Витальевна прижимала Соню к себе, уговаривая успокоиться, взять себя в руки ради их с отцом, ради детей. Михаил Иванович трясущимися руками накапал в кружку валерьянки, подал дочери. Стуча зубами о край, она выпила её, со стоном, до крови, вцепилась в руку, чтобы не закричать, не завыть снова от охватившего её отчаяния.

Кое-как родителям удалось её немного успокоить. Соню усадили в кресло, налили горячего чая. Её трясло, она не замечала катящихся слёз, сердце сдавило, как в тисках. Мать взяла её за руку, принялась растирать ледяные пальцы.

Михаил Иванович осторожно спросил: — если там…что-то случилось, почему же Аллочка тебе не позвонила? Она ведь знает, наверно?

Надежда вспыхнула в Сониных глазах: — да, папа! Может, этот Лукьянов что-то недопонял?? Если бы Айк…, если бы с ним что-то случилось, Алла мне бы позвонила! Может, он тяжело ранен?? Они ведь…звери проклятые, хищники, дерутся всё время! Я ей сейчас позвоню! Телефон! Пожалуйста, мама, где мой телефон?! — её мобильник так и валялся на полу, Михаил Иванович поднял его:

— Соня, времени двенадцать ночи, удобно ли сейчас звонить?

— Нет, я позвоню…, - захлёбываясь слезами и рвущимся из груди отчаянным звериным воем она не могла вспомнить, какие кнопки нужно нажимать, и тогда Анна Витальевна трясущимися руками нашла Аллочкин номер.

Подруга ответила быстро. Кажется, её не смутил поздний ночной звонок. — Скорее всего, — подумала мать, — она ждала его. — Здравствуй, Алла! Извини, пожалуйста, что мы тебя разбудили.

— Здрасьте, Анна Витальевна, — зачастила та, — ничего-ничего! Вы узнали, да?

— Да, — тяжело согласилась мать, — расскажи, пожалуйста, как погиб Айк? — рядом подраненной птицей вскрикнула Соня и опять обмякла, стала заваливаться в кресле. Михаил Иванович бросился к дочери:

— Соня! Сонюшка! Да что же это такое?? Аня, может, “скорую”вызвать?

— Подожди, Алла, — бросила в трубку Анна Витальевна, — Соне опять плохо! Я тебе попозже перезвоню.

— Погодите! Мы не знаем, погиб он или нет! — успела крикнуть Аллочка, прежде чем собеседница отключилась.

— Соня, послушай меня! Соня! — она слышала, как мать зовёт её, сознание возвращалось с трудом. — Соня, ещё ничего неизвестно, может быть, Айк жив!

Эти слова выдернули её из чёрного омута отчаяния: — жив?? А…почему тогда…этот, Лукьянов, кажется, сказал, что…что…

— Мы позвоним ему утром, а лучше сейчас с Аллочкой поговорить. Может, она лучше знает, что произошло? — Анна Витальевна внимательно смотрела на дочь. — Ты сама поговоришь, или я?

— Сама, — Соня прерывисто, глубоко вздохнула, пытаясь взять себя в руки. Подруга ждала её звонка, виновато сказала:

— прости, Сонька, что я промолчала! Олег сказал, что Звягинцев запретил тебе сообщать. — Горькое недоумение всплыло где-то на краю сознания. Как же можно быть таким жестоким? Выходит, и этот тоже её ненавидит?