Она пожала плечами и села ужинать. Малышки, накормленные и не собирающиеся спать, катались на трёхколёсных велосипедах по холлу и гостиной, запутываясь в ворсе ковров, что, впрочем, не мешало им с пыхтением преодолевать препятствие.

Айк вернулся поздно ночью, тихо вошёл в спальню, но Соня не спала. Приподнявшись на локте, сухо спросила: — и как я должна понимать твой демарш?

— Извини, — буркнул он, — для меня твоё решение идти на такую работу стало неожиданностью.

— Она откинулась на подушку, отвернувшись на другой бок, сказала: — любая работа уважаема, если выполняется добросовестно. — Он промолчал.

Утром завтракали молча. Он помог ей собрать девчонок и унёс их в машину. Аллочка встретила их испуганным взглядом, но ничего не сказала. Соня шепнула: — потом, ладно? Он ровно, с чуть заметной иронией, спросил:

— куда тебя увезти?

— Спасибо, мне недалеко, — неприязненно ответила Соня.

В магазине её встретили любопытными взглядами. Подошедшая заведующая показала ей, где взять ведро, “лентяйку” и тряпку. Выдала пару китайских резиновых перчаток и отвела отдел, который отныне закреплялся за Соней.

— Всё, работай. Пока не грязно, можешь протирать пол четыре раза за смену, но вот скоро станет совсем сыро, так что придётся мыть почаще. А сейчас, как вымоешь пол, протри окно в отделе. Чистые тряпки возьмёшь в подсобке. Да, меня зовут Галина Васильевна. — Женщина ушла, а Соня отправилась искать, где можно набрать воды.

Она потеряла счёт тяжёлым вёдрам с водой, которые перетаскала в этот первый рабочий день. К концу смены Соня грустно думала, что оказалась слишком изнеженной, физически слабой, способной лишь, действительно, перекладывать с места на место бумажки. — Ну уж нет! — стиснув зубы, она плюхнула тряпку в ведро с водой, которая мгновенно стала опять грязной. Соня устало разогнулась. Если сейчас, как сказала заведующая, ещё чисто и с улицы покупатели тащат немного грязи, то что же будет потом, когда окончательно стает снег и пойдут дожди? Она отжала тряпку и потащилась в другой конец магазина, чтобы вылить грязную воду. В дверях столкнулась с уборщицей из другого отдела. Та презрительно сморщилась: — что, хочешь показать, какая ты чистоплотная, а мы все грязнули?

— Нн-ет, ничего я не хочу показывать…, - Соня растерялась от неприкрытой враждебности.

— А чего тогда без конца бегаешь воду менять? Думаешь, мы не видим?

— А вы что, не меняете? — Соня поставила ведро с грязной водой и отёрла лоб. Руки с непривычки ныли, да и спина уже еле разгибалась. Женщина недоверчиво смотрела на неё:

— мы-то меняем, да не по десять ведер на один помыв.

— А сколько надо?

— Да один раз налила и хватит!

— Но,… вода-то очень грязная…

— Ну и таскай, раз такая дура! — фыркнула уборщица и, подхватив своё ведро, гордо удалилась.

Вечером она еле доплелась до Аллочки. Устало опустилась в кресло. Соскучившиеся девчонки полезли к ней на колени, обнимали за шею, что-то лепетали, перебивая друг друга. Ей, вдруг, стало ужасно жалко себя со своей неудавшейся жизнью, девчонок, которым не посчастливилось родиться от обычного человеческого мужчины. Она часто заморгала, скрывая слёзы. Аллочка грустно вздыхала, глядя на неё: — Сонь, а может, ну её к … матери, эту работу? Ты прямо как выжатый лимон!

— У меня руки дрожат, — жалобно сказала Соня, — и спина болит до ужаса!

— Ну вот, я и говорю, брось, не выёживайся. Ну, посмеётся Айк, подумаешь! Пусть мужик порадуется, что за ним последнее слово осталось!

— Нет, — Соня покачала головой, — ты не понимаешь. Он и так считает себя везде и во всём правым. Думает, что он единолично станет решать за меня и за детей, а я так, для постели при нём нахожусь. Не получится! Я не позволю считать себя бессловесной тварью.

— Да с чего ты взяла, Сонька?? Какая тварь? Он готов пылинки с тебя сдувать, не видишь, что ли?

— Не надо с меня ничего сдувать, — упрямо сказала Соня, — я хочу, чтобы он считался со мной не только в том, куда шкаф передвинуть или стул переставить.

— Ну, не буду с тобой спорить, тебе виднее, только ведь Айк не раз говорил, что пара вожака вместе с ним во главе стаи стоит.

— Говорить-то говорил, только он ничего не сделал для этого.

— Упрямые вы оба, вот что я тебе скажу, — с досадой констатировала Аллочка, — два сапога — пара, короче.

— Вот и Айк так говорит, — усмехнулась Соня.

Постепенно она втянулась в непривычную для неё работу. Как грустно сказала ей мать по телефону: — человек — не скотина, ко всему привыкает. Скотина бы сдохла.

Отношения с Айком оставались напряжёнными. Соня не отказывала ему в близости, но она уже не чувствовала того безоговорочного доверия, всепоглощающей нежности, когда она тонула в его глазах, наполненных такой любовью, что дрожь охватывала её тело. Кажется, он и сам неуверенно чувствовал себя, и это ещё больше раздражало Соню. Она даже подумывала переехать спать в детскую, на диван, но пока не могла решиться.

Она так и не стала своей в коллективе магазина. Её обсуждали, шушукались за спиной и замолкали, когда она подходила. Соня не знала, что однажды в кабинет заведующей вошёл Айк и, вежливо поздоровавшись, сказал: — у вас работает моя жена. Я хочу, чтобы вы её уволили.

Женщина вопросительно подняла брови: — на каком основании, Айкен Георгиевич?

— Не знаю. Основание найдёте сами. — Он не собирался обсуждать с обычной волчицей этот вопрос. Достаточно его приказа. Но волчица была старой и опытной. И никого не боялась, даже вожака.

— Она подаст на меня в суд и выиграет его. Ваша жена — добросовестный работник, меня заставят её восстановить.

— Сократите её ставку. — Он с иронией и угрозой смотрел ей в глаза, и она почувствовала зарождающийся страх, но всё же стояла на своём:

— я прошу вас, Айкен Георгиевич, будьте благоразумны! Как я могу сократить её ставку, если у нас и так не хватает уборщиц! Если хотите, я могу перевести её на два отдела, тогда она не выдержит нагрузки и уволится.

— Нет, не надо. — Он качнул головой, — я хочу, чтобы вы уволили её, но не такой же ценой этого добиваться!

— Тогда, извините, она останется, — твёрдо заявила заведующая, — потому что законных оснований для увольнения нет! — Айк пристально посмотрел ей в глаза, и волчица побледнела, закусила губу и, опустив взгляд, затаила дыхание. Перевела его лишь тогда, когда он вышел, прикрыв за собой дверь.

Весна с её распутицей всё тянулась и тянулась, и конца — краю не было комьям жирной чёрной грязи, которую несли люди на своих ногах. Соня сбивалась с ног, пытаясь хоть как-то поддерживать чистоту в своём отделе и была готова плакать, видя как ещё не просохший до конца пол вновь покрывается слоем жидкой земли.

Она уже давно не обращала внимания на то, как с удивлением оглядываются на неё покупатели. Порой ей казалось, что её руки скоро станут доставать до пола, столько тяжёлых вёдер с водой она переносит за смену.

Вечерами у неё не было сил играть с детьми. Она лишь устало растекалась по креслу, наблюдая, как Айк ползает с ними по ковру. Соня замечала, с какой жалостью он поглядывает на неё, и отворачивалась. Он стал ей неприятен. Ей даже ночами снились бесконечные ноги, мелькающие перед лицом, хлопанье дверей, гул голосов и комья грязи, остающиеся на чистом полу.

Шёл май, снег давно стаял и грязь подсохла, но начались дожди, и Соня опять, как прОклятая, таскала, таскала, таскала тяжеленные вёдра с водой.

Однажды перед ней остановились ноги в закрытых туфлях на толстой подошве. Она разогнулась и подняла голову: перед ней стояла и ехидно ухмылялась Марфа Петровна. Соня отвернулась и хотела переставить ведро, чтобы продолжать работу, но вдруг прямо перед ней, на только что вымытый пол упал…плевок! Вспыхнув, она резко выпрямилась: торжествующе глянув ей в глаза, Марфа, не торопясь, ушла в другой отдел.