— А о том что нужно молодой женщине кроме мужа, детей и денег, ты бы лучше её спросил, Айк. Она ведь институт закончила, работает, мечтает о чём-то, наверно, а не только о том, чтобы в четырёх стенах запереться да света белого из-за кастрюль да грязных пелёнок не видеть. Спрашивал ты её, что она хочет?

Он хмыкнул: — спрашивал. Ей больше всего хотелось меня в тюрьму посадить.

— А, ну это-то само собой, — пожилая женщина откинулась на подушки, и мужчина видел, что она побледнела. Он поднялся: — поеду я, Прасковья Агафоновна, поправляйтесь. — Она остановила его:

— Жанну-то сейчас заберёшь или уж она завтра уедет, с мужем?

— Он улыбнулся: — уедет, когда вы поправитесь. И не вздумайте ей платить, она знает, что получит деньги, когда вы на ноги встанете.

Он повернулся и пошёл к дверям, но остановился, когда услышал тихое: — Айк, я не буду Сонюшку уговаривать, жалко мне её. А ты поезжай, в гостинице поживи, что ли, поухаживай за ней. Парень ты видный, если не будешь торопиться, авось она тебя и простит. Да про любовь чаще говори, от вас, мужиков, не дождёшься, чтобы сказали, что любят. Вроде женщины сами должны догадаться!

— Спасибо, Прасковья Агафоновна, я завтра же и поеду, только с делами с утра разберусь. — Вернувшись в комнату, он подошёл к кровати и, наклонившись, поцеловал у женщины руку.

Соня едва дождалась, когда автобус подрулил к автовокзалу Красноярска. По дороге она обнаружила, что в сумочке лежит мобильник, но, увы, он так и остался разряженным. У бабушки она не догадалась заглянуть в сумочку, так велико было напряжение, так быстро нужно было что-то решать. Ещё ночью Прасковья Агафоновна позвонила дочери с мужем, и Соня слышала, как плачет от радости мама и что-то торопливо говорит отец. Собственно, лишь сейчас, когда стало ясно, что побег удался, возбуждённо-лихорадочное состояние стало отступать. Она так торопилась, что едва не оставила в багажном отсеке автобуса свою дорожную сумку. Ещё немного и она звонит в дверь, не в силах тратить время на поиски в сумочке ключа.

Родители были дома, ждали её. Видать, как-то решили вопрос с работой. Мама вскрикнула и обняла Соню, плача, что-то шепча, торопливо ощупывая её и лихорадочно целуя. Папа, как-то подозрительно заморгав, отвернулся, пряча глаза и приговаривая: — Аня, Аня, успокойся пожалуйста, всё кончилось, всё прошло, наша девочка нашлась. Дай Соне войти, ты ей дверь загородила!

— Ну да, — угрюмо подумала девушка, — всё только начинается! Айк видел мой паспорт, значит, не сегодня-завтра он заявится ко мне на квартиру.

Все втроём они сидели на диване, и Соня держала родителей за руки. Она не знала, как начать свой рассказ, и родители поняли её смущение. Обняв, напоследок, дочь ещё раз, Михаил Иванович встал: — Сонюшка, ты пойди, искупайся с дороги, а мы с мамой на стол будем собирать, время-то обеденное. — Она обрадованно вскочила, побежала в свою бывшую комнату за бельём и полотенцем, с жалостью подумала, как сильно похудели, осунулись родители, а у мамы в волосах появилась ещё одна седая прядка.

За столом говорили… ни о чём. Соня видела, что родители боятся коснуться больной темы, не знают, как к этому подступиться. Она была смущена: как рассказать отцу об изнасиловании, о днях и ночах, полных жаркого, сводящего с ума секса, об обнажённом мужском теле, сильных жадных руках и языке, бесстыдно ласкающем, исследующем её сокровенные местечки. И вовсе никак она не сможет рассказать о непреходящей тоске в его глазах, когда он украдкой смотрел на неё.

Наконец — то обед закончился. Переглянувшись с женой, Михаил Иванович сказал: — ладно, девочки, мне надо бы съездить в институт, поэтому я вас ненадолго оставлю.

Как только за ним закрылась дверь, Анна Витальевна обняла дочь за плечи и, привлекая её к себе, шепнула: — давай, ласточка, расскажи мне всё. — И Соня рассказала, порой прерываясь и плача, злясь, а иногда — со смехом. Мать гладила её по волосам, и Соня чувствовала, как дрожит её рука.

— Мама, я боюсь, что я забеременела, — она всхлипнула, — я не хочу ему…щенков рожать! Тогда он точно меня к себе увезёт!

— Когда у тебя месячные-то должны быть, ты не помнишь? — материнская рука замерла у девушки на спине.

Соня всхлипнула: — два дня назад. Но, может, это просто задержка. У меня же бывает, ты знаешь. Да и вообще, тошнить же должно, вроде, а я ничего не чувствую.

Анна Витальевна вздохнула, не желая пугать дочь: — конечно, милая, тебя бы тошнило. — Про себя подумала, что Соня, наверняка, беременна. Просто слишком маленький срок, чтобы появились первые признаки. Значит, нужно решить, как избавиться от нежелательных последствий. Она с ненавистью размышляла о том, кто разрушил спокойную жизнь их семьи. Всё же нужно посоветоваться с юристами: насколько велики шансы их семьи доказать похищение и изнасилование. Хотя, как сказала Соня, этот мерзавец — вожак стаи, значит его арест обезглавит волков и что будет потом — предсказать не сможет никто. Мать с ожесточением нахмурилась: — да хоть потоп! Нужно увезти бабушку и предупредить Главу Малой Ветлуги, а там пусть люди решают сами: или уезжать, или быть готовыми отстреливать волков.

Соню клонило в сон. Теперь, когда она была дома, девушка как-то расслабилась. Пришло спокойствие и надежда, что всё будет хорошо и она сможет забыть город оборотней и их вожака. Правда, при этой мысли нахлынула лёгкая грусть. Всё же она была совершенно уверена, что никто больше не станет смотреть на неё ТАК! Она не смогла бы объяснить, что такого было в его взгляде, отчего её тело наливалось сладкой истомой, она явственно ощущала, как его любовь, обожание и ласка обволакивают всё её существо, принося уверенность, что счастье и сама его жизнь в её руках.

Незаметно для себя, она уснула, а Анна Витальевна, с грустью глядя на бледное, похудевшее личико дочери, осторожно укрыла её шерстяным пледом. Опять вспыхнула ненависть к тому самоуверенному зверю, поставившему свою похоть превыше человеческих законов, растоптавшему жизнь девочке, никому не причинившей зла.

Дочь всё спала, когда приехал из института Михаил Иванович. Родители закрылись в своей комнате, и Анна Витальевна рассказала всё, что услышала от Сони. Мужчина закрыл лицо руками, его плечи вздрагивали. Жена обняла его, прижалась щекой, тихо сказала: — возьми себя в руки, Миша. Не надо, чтобы Соня видела нашу слабость. Если она беременна, мы должны решить, что делать с этим ребёнком. Думаю, необходимо поискать хорошего врача, чтобы после аборта она не осталась бесплодной. Заплатим, сколько потребуют, но он должен гарантировать благополучный исход операции.

Муж выпрямился, вытер ладонью влажные глаза, нашарил на столике свои очки и твёрдо сказал: — нет, Аня, пусть она сама решит, что делать с ребёнком. Я думаю, ни один врач не даст нам такую гарантию. Скажу тебе честно: я против аборта. А если у неё никогда больше не будет детей? Мне кажется, что ей нужно родить. Сейчас матери-одиночки встречаются сплошь и рядом, и это никого не удивляет. В конце концов, мы можем забрать ребёнка и воспитывать его сами, он ведь ни в чём не виноват. Есть ещё вариант — оставить его в роддоме, отказаться сразу после родов. Но, думаю, Соня на это никогда не пойдёт, да и мы не сможем так поступить. Так что, мать, — он вздохнул и грустно усмехнулся, — появится у нас с тобой скоро младенец.

— Миша, давай обсудим, что делать с… насильником. Сможем ли мы доказать факт похищения и изнасилования? У меня всё внутри переворачивается, когда я думаю, что эта тварь может остаться безнаказанной!

— Не знаю, муж покачал головой, — доказательств, считай, никаких. Любой адвокат камня на камне не оставит от наших доводов. Подали заявление о пропаже дочери — так нам скажут, что она сама нашлась, приехала домой. Изнасилование — где свидетели, результаты анализов. Времени-то прошло немало. Опять же скажут, что подзалетела, а теперь хочет с мужика денег содрать побольше. Знаешь, мог бы я, так кастрировал бы его, но ведь мы даже бандитов нанять не сможем, чтобы ему отплатить. Может, возьмём кредит? — он серьёзно посмотрел на жену, и она поразилась его решимости: