— Сейчас позвонит мужу, и он за ней приедет, заберёт. У них старенькая машинёшка, но на ходу, так что отправим её, пусть с детьми побудет. А мы подумаем, как тебе уехать.

— Ой, бабулечка, какая ты у меня молодец! — захлопала в ладоши Соня, но тут же сникла: — автобуса-то всё равно нет. Были бы у вас такси…а так…

— Погоди, не расстраивайся, я Димку Лихачёва попрошу. Он недавно с рук машину купил, месяц её ремонтировал, теперь вот катается. Мы ему заплатим, пусть тебя до Демидова довезёт.

После обеда сиделка торжественно распрощалась с Прасковьей Агафоновной и Соней и отправилась на окраину Малой Ветлуги, где её уже ждал подъехавший муж. Девушка облегчённо вздохнула и побежала к Димке Лихачёву, которого знала с самого детства.

Димке было двадцать пять. Он жил через два дома от Прасковьи Агафоновны с матерью и маленькой сестрёнкой, такой же рыжей и веснушчатой, как и он. Их отец замёрз по пьяни зимой, несколько лет назад в собственном огороде, куда вышел по малой нужде. После армии Димка работал трактористом в местном лесхозе, вечерами ходил в клуб на дискотеку или копался в двигателе приобретённой по дешёвке старой машины и был вполне доволен жизнью.

Соню он встретил широкой улыбкой на конопатом лице: — о-о, какие люди! Сколько лет, сколько зим! К бабушке приехала? Надолго?

Соня не могла не улыбнуться при виде приятеля детства: — Дим, пойдём со мной, а? У нас с бабулей к тебе дело есть.

Спустя полчаса парень хлопнул себя по колену засаленной кепкой: — да не вопрос! Когда выезжаем? Сейчас?

— Сдурел ты, Димка, на ночь глядя в Демидово ехать, — Прасковья Агафоновна укоризненно посмотрела на парня, — а если машина сломается, а кругом тайга, ночь?

— Волки, — пискнула Соня, представив, как они закрылись в машине, застрявшей на дороге, а кругом глухая тайга, тёмная ночь и стая волков, окружившая их. А впереди один, большой, страшный, с ехидной усмешкой на морде.

— Ну, как скажете, — он пожал плечами, — и, это, Прасковья Агафоновна, я деньги с вас не возьму, так и знайте.

— Да ты прямо уж и богатый стал, Димка! — всплеснула руками та, — машина-то поди немало требует. Запчасти там, бензин… Нет уж, раз ты согласился Сонюшку увезти в райцентр, я тебе заплачу, как положено. И не спорь со мной, со старухой! Мал ещё! — прикрикнула она на парня, и тот потупился, покосившись на Соню.

Уже два часа большая чёрная машина, замершая неподвижной угрозой, мозолила глаза жителям окраины Малой Ветлуги.

— Девчонка таки сбежала, — хмыкнул Айк и, хлопнув дверцей, не спеша направился к известному дому. Жанна лишь ойкнула и прикрыла ладонью рот, когда увидела его в открытой ею калитке. Он аккуратно отодвинул её и вошёл в дом, остановившись в дверях, ведущих в комнату, ровно спросил: — когда она уехала? И на чём?

Прасковья Агафоновна прищурилась, насмешливо сказала: — здравствуй, Айк. Тебя родители не учили здороваться со старшими?

— Здравствуйте, Прасковья Агафоновна, — усмехнулся он, — так когда, всё-таки, уехала Соня?

— Не догонишь, вожак, мою девочку. Вчера она уехала, теперь уж в Красноярске. — Соня с Димкой уехали рано утром, но пожилая женщина сочла, что незачем Айку об этом знать, а то ещё пустится вдогонку да и перехватит внучку в Демидово, потому и сказала, что вечером она уехала.

— А Жанна где была?

— А Жанну я домой отправила, детей проведать.

— Конспираторы, — дёрнул уголком рта Айк, тяжело опустился на стул, — проклинаете меня, Прасковья Агафоновна? — подняв голову, посмотрел на неё наливающимися янтарным светом глазами, сжал зубы, на скулах выступили пятна.

— Ты на меня, волчара, зубами-то не скрежещи, не боюсь, знаешь ли. А вот за то, что ты натворил, спросить с тебя хочу. Ты почто на свой струмент управы не нашёл? Моя бы воля, так топором бы его тебе отрубила, чтоб девкам жизнь не калечил, щенок паршивый!

Айк захохотал, откинув голову. Отсмеявшись, сказал, всё ещё улыбаясь: — не надо у меня инструмент рубить, Прасковья Агафоновна, он мне ещё пригодится. Да и не калечил я девкам жизнь, с Соней вот только неладно получилось. — Опустив голову, потёр лицо ладонями и серьёзно посмотрел на женщину: — ваша правда, не справился я с волком, обезумел. Соня-то моей парой оказалась. Я её искал лет десять, кажется, где только не был, всю Европу объехал, а она была рядом. Я жениться на ней хочу, чтоб всё было по закону, чтоб она рядом со мной во главе стаи стояла, только вот… не нужен я Соне, я ей о своей любви говорю, а она отворачивается, поцеловать себя не позволяет, да и в постели сдерживается, на мои ласки не отвечает. Помогите мне, Прасковья Агафоновна, уговорите Соню простить меня и согласиться на брак со мной! Вы ведь знаете — волки однолюбы и преданные супруги. Я сделаю всё, что она хочет, всё, что пожелает, лишь бы она была со мной. — Айк с надеждой смотрел на собеседницу, а она, пожевав губами, задумчиво проговорила:

— не знаю, парень, не знаю… Неплохой ты, вроде, самостоятельный, непьющий, — он насмешливо фыркнул при этих словах, — но уж больно неладно ваше знакомство началось. Накричалась, поди, моя ласточка, наплакалась бедная, да повредил ты ей, наверно, внутри-то, когда первый раз ломился без ласки да уговоров. А теперь вот о любви заговорил, только Сонюшка в тебе насильника видит!

— Айк понурился, тяжело сказал: — я всё залечил. Языком проверил, чтобы нигде малейшей ранки не осталось. Ножки был готов целовать, чтоб простила, поняла, поверила. Волчат убил, которые языками лишнего о ней болтали, а всё равно говорит: “ненавижу тебя”… Не знаю, что делать, как её вернуть…

— Охо-хо, обедать, однако, пора. Щи с кислой капустой будешь есть?

— Буду. А мясо там есть? — он слегка улыбнулся.

— Стала бы я волка травой кормить! — фыркнула Прасковья Агафоновна. Давай, помоги Жанне на стол здесь, в комнате, собрать, да таблетку вон мне подай и воды принеси, запить. Расстроил ты меня, Айк, опять сердце жмёт, как в тисках.

Испуганно косясь на страшного гостя, Жанна ног под собой не чуяла, собирая на стол в комнате, около кровати Прасковьи Агафоновны. Сама с ними обедать категорически отказалась, сославшись на то, что перекусила раньше и затаилась за печью, на кровати, где раньше спала хозяйка.

Айк с аппетитом съел полную тарелку наваристых щей с большим куском мяса, от пирожков с морковью отказался: — спасибо, Прасковья Агафоновна, не дали помереть голодной смертью, а вот пирожки я не буду, не люблю. — Та хмыкнула, но настаивать не стала. Айк унёс тарелки на кухню, выпил свой чай и опять подсел к кровати женщины: — так вы поговорите с Соней? Я не знаю, что ещё нужно женщине? Чтоб муж любил, чтобы не изменял, чтобы в деньгах недостатка не было, жильё хорошее, дети здоровые… Что ещё, Прасковья Агафоновна? Что ей нужно, чего нет у меня? — он смотрел на неё выжидающе и требовательно, а в глазах плескались отчаяние, неуверенность и, кажется, чуть-чуть, самую малость, — надежда.

Она отвела взгляд от его лица, сурово сказала: — не люблю я вас, вашу породу. Хоть по обличью вы люди, а всё одно чужие, непонятные. — Он пожал плечами, усмехнувшись, но промолчал. — Да и не за что мне вас любить-то. Сначала мужа убили, теперь вот внучке жизнь изломали.

Айк нахмурился, недовольно сказал: — вашего мужа убили, так ведь и он убил многих. Сколько лет-то прошло? Больше сорока? Мы не виноваты, что уродились такими, двуликими. Может, и рады бы стать чистокровными людьми, да это от нас не зависит, так что мы принимаем всё, как есть. А Соня… я хочу, чтоб она счастлива была, поверьте. Да и мне без неё не жить. Сегодня всю ночь по дому да по саду метался, места себе не находил, всё о моей малышке думал.

— Хм, а грымза-то твоя где? Неужто одного тебя оставила?

— Марфе Петровне я велел пока не появляться, — он улыбнулся на “грымзу”, - они с Соней поссорились, когда меня не было дома. Я думаю, моя хорошая сама решит, как быть с домоправительницей. Пусть и уволит — мне всё равно, лишь бы Соня ко мне вернулась.