Соня торопливо выскочила наружу, но была остановлена тихим: — ты даже не хочешь поцеловать меня на прощание? — Она сделала вид, что не слышала, захлопнула дверцу и почти побежала по улице, чувствуя на спине его взгляд. Редкие прохожие окидывали её любопытными взглядами, а потом сзади заурчал мощный двигатель, постепенно затихая вдали.

Калитку открыла большая женщина, высокая, широкоплечая, мускулистая, с простецким лицом и носом-картошкой. Соня догадалась, что это и есть сиделка из Междуреченска. Она нахмурилась, резко спросила: — вы волк? Вернее — волчица?

Та улыбнулась растерянной улыбкой, отчего её лицо стало по-детски беззащитным: — н-н-нет, я человек, Жанна, а вы — Соня, да?

Девушка облегчённо кивнула: — да, я Соня, — ей не нравилась мысль, что рядом с беспомощной бабушкой, возможно, день и ночь находился зверь. Она не очень-то доверяла Айку.

Прасковья Агафоновна приподнялась на подушках, всплеснув руками, радостно потянулась к девушке: — Сонюшка! Дитятко! Да что же это! — она заплакала, обнимая внучку.

— Бабуль, ну не плачь, ну что ты, я же нашлась…

— Сонюшка, истосковалась я, места себе не нахожу, — она перевела взгляд на сиделку, стоящую в дверях комнаты и умилённо взирающую на них: — Жанна, ты бы сходила за хлебом-то, наверно уже свежий привезли.

— Я сейчас, Прасковья Агафоновна, — женщина вышла в кухню, и Соня увидела, как она одевает старенькое коричневое пальтишко.

— Деньги-то возьми на комоде, не забудь, — крикнула хозяйка.

— Соня взяла Прасковью Агафоновну за руку, вздохнула: — вот, видишь, как получилось. А теперь вообще не знаю, как всё будет.

— Та ласково погладила её по голове: — всё перемелется, всё забудется, Сонюшка. Тебя в Междуреченск увезли, ведь так?

Соня кивнула, пряча глаза: — бабуль, он меня изнасилова-а-ал! — расплакалась, скривясь и шмыгая носом.

— Гон у них, милая, — вздохнула пожилая женщина, — волк верх берёт над человеком, им в это время тоже несладко, а нам лучше и не попадаться им на дороге. Как же ты — то сплоховала? Неужто Анна не предупредила?

— Предупредила, — кивнула головой Соня, — только я в туалет захотела, ну и попросила водителя остановиться. Вернее, не я попросила, а какие-то девушки, их потом Лесными Бабочками назвали. А я вместе с ними вышла. Они вообще в лес ушли, а пока я в кустики бегала, автобус уехал…

Прасковья Агафоновна грустно привлекла внучку к своей груди, поцеловала пушистые волосы на виске: — не плачь, моя хорошая, что теперь поделаешь. Имя-то его хоть знаешь? Я ихнему главному пожалуюсь, тот накажет, мало не покажется, уж точно.

— Айк его зовут, Айкен Георгиевич!

— Что?! Айк?? Ты не путаешь? — Соня испугалась, увидев, как побледнела бабушка, как схватилась за сердце и болезненно сморщилась.

— Бабуля, тебе плохо?? Ложись скорее, давай, я помогу! Ой, что тебе дать — водички? Таблетки?

— Таблеточку дай, вон на столе упаковка лежит, — тихо ответила Прасковья Агафоновна, — да воды принеси. Сейчас пройдёт, не бойся.

Соня подала таблетку, принесла воды из кухни, растерянно глядя на женщину. Та вздохнула:

— а я-то, глупая, собралась на насильника жаловаться. А он и есть тот охальник, что девичество твоё не пожалел. Ах, Айк, как же так-то? Не похоже на него, никогда Лунный Сын женщин насильно не брал, и волка своего из-под контроля не выпускал. Сильный он, Айк-то, хоть жестокий, да справедливый, недаром вожак волчьей стаи.

Соня слушала, раскрыв рот. — А почему сын там чей-то, ты сказала?

— Лунный, Сонюшка. У него мать была казашка, степная волчица. Вот и назвала ребёнка Айкеном — Лунным Сыном. Ну, почему была, — оговорилась Прасковья Агафоновна, — она и сейчас есть. Его родители в Казахстане живут. Не смогла она привыкнуть к нашей тайге, душно ей тут кажется, воли нет. А отец с ней уехал, пара они, друг без друга не могут.

— А в Междуреченске ещё есть одна…женщина из Казахстана, её тоже как-то интересно зовут, красивое такое имя, только я забыла.

— Ну да, Айнур у них там есть, Лунный Свет, — усмехнулась бабушка, — она вот прижилась, в степи её не тянет.

— Бабуля, я на него заявление в полицию подам, — решительно сказала Соня, — пусть его в тюрьму упекут!

Тяжёлый вздох стал ей ответом: — расскажи-ка мне всё по — порядку, а потом поговорим.

Торопясь и путаясь, Соня рассказала всё, что с ней случилось с момента отъезда из дома. Прасковья Агафоновна тихо плакала, вытирая слёзы, струящиеся по морщинистым щекам. Потом грустно сказала: — посадить-то ты его может и посадишь, девонька, а вот что потом с нами будет? Всему посёлку тогда надо уезжать, да не мешкать. Волки без вожака свободу почуют, станут скот резать, а молодые да наглые и на людей нападать. Наши за ружья возьмутся, в тайгу пойдут.

— Пусть себе нового вожака выберут, или кто там у них его назначает, — упрямо ответила Соня. Она даже думать не хотела, что Айк не понесёт никакого наказания за всё, что ей пришлось пережить.

— Вожака-то они выберут, куда ж денутся, только до этого много крови прольётся. И человеческой, и оборотней. У них ведь как: — тот вожак, кто сильнее. Выйдет один и станет всех на поединок вызывать. Кто победит, тот и будет в стае главным. Это им ещё повезло, что Айк умный да справедливый. А то ведь как: сила есть — ума не надо. Вот и начнутся в стае раздоры да драки. Ты, Сонюшка, с родителями посоветуйся. Оно, конешно, наказать бы его надо, только я не знаю, как. Да и возьмёт ли полиция твоё заявление? Времени прошло много, доказательств нет, свидетелей тоже. Не знаю, милая, родителей спроси. Они грамотные, в городе живут, может что и придумают. Я вот думаю, может денег с него взять? Он богатый, да и не жадный. Сам, поди, мучается, что не смог своего волка удержать и с тобой так нехорошо поступил. Сейчас люди даже за погибших родных с убийц деньги берут, не гнушаются.

— Ладно, бабуль, я с мамой поговорю. А вот знаешь что, он ведь собрался за мной ухаживать, к родителям хочет ехать завтра, вместе со мной. А я думаю, что мне надо бы уехать без него, но как я тебя оставлю? — Соня вопросительно смотрела на Прасковью Агафоновну.

Та махнула рукой: — да ты обо мне не беспокойся. Теперь ты деньги привезла, так я договорюсь вон с соседкой, буду ей платить, а она и в магазин сходит, и приготовит. Мне уже полегче, я и с боку на бок повернусь, и, видишь, полулёжа могу устроиться! Жанна-то теперь уедет от меня, наверно?

— Я не знаю, — Соня виновато пожала плечами, — а кто ей платил?

— Думаю, тот, кто её ко мне отправил, — улыбнулась Прасковья Агафоновна, скорее всего Айк и платил. Она-то не знает, велели и всё.

А как я уеду? Бабуль, ты не знаешь, автобусы как от вас ходят?

— Автобус ходит только один, сегодня уже ушёл, завтра перед обедом и поедешь.

— Ох, как плохо! Он завтра, в это же время, приедет за мной. Может, мне спрятаться?

— Что ты, Сонюшка, — бабушка покачала головой, разве от него спрячешься? Он ведь волк, нюхом учует тебя. Погоди, что-нибудь придумаем, только надо бы Жанну куда-то спровадить.

Вскоре пришла сиделка, захлопотала на кухне. Соня взялась ей помогать.

— Жанна, подойди-ка сюда, пожалуйста! — Прасковья Агафоновна ласково улыбнулась женщине, — ты, поди, о детках скучаешь?

Та виновато улыбнулась, вздохнула: — скучаю, Прасковья Агафоновна, они у меня маленькие. Пашеньке шесть годочков, а Ванечке четыре. Я сегодня мужу звонила, он меня успокаивает, говорит, у них всё хорошо, а я всё равно скучаю.

— Так ты бы съездила домой, семью навестила. Мужику-то тяжело одному с детьми, без женского пригляду.

— А можно? — Женщина аж вспыхнула от радости, с надеждой глядя на свою подопечную. — Они у меня не приучены одни оставаться, тоже скучают!

— Езжай — езжай, я с Соней останусь. Вот сегодня вечером и отправляйся.

— Ой, спасибо вам, Прасковья Агафоновна! Я сейчас мужу буду звонить, пусть он за мной приедет. Жалко, что автобусы не ходят. — Она побежала искать свой мобильник, а Соня зашла в комнату, вопросительно посмотрела на бабушку.