Их столик заставили тарелками, красиво украшенными, вкусно пахнущими. Айк решительно подвинул к себе одну из них, с внушительным куском жареного мяса, брезгливо отодвинул веточки петрушки: — вот что за манера у них везде пихать траву? Только мясо портят.

Соня улыбнулась: — петрушка полезна.

— Мне только мясо полезно. И побольше, — буркнул Айк, запихивая в рот изрядный кусок. — Ты ешь, ешь. Вон оленина как хорошо пахнет. Только опять же травы к ней натолкали!

К заказанным ею самой блюдам Соня съела лишь жульен, да и то потому, что Айк скривился, глядя на грибочки: — я это не буду есть, только олени мухоморы едят, я видел.

— Но это же не мухоморы! — возмутилась Соня, — тогда зачем ты их заказал?

— ну и что, что не мухоморы! Всё равно грибы! Я подумал, может, тебе жульен нравится? Попробуй? Ты же всякие растения ешь с удовольствием?

— Ну, давай, — Соня поставила перед собой маленький керамический горшочек, подцепила ложкой содержимое: — о, Айк, там ещё курица! Напрасно ты отказался!

— Ешь-ешь, — усмехнулся тот.

Как Соня ни торопилась, из ресторана они вышли через два часа. Айк ещё задержался, устраиваясь в гостинице. Сидя в кресле под развесистой пальмой в деревянной кадке, она держала на коленях большой пакет с контейнерами, в которые Айк велел официанту уложить дополнительно заказанные им блюда. Соня не протестовала, помня о пустом холодильнике.

Сейчас она издалека наблюдала за мужчиной, стоящим у стойки администратора. Прошедшие мимо две молодые женщины заинтересованно оглянулись на него, и Соня почувствовала, что ей это не нравится. Мысленно она одёрнула себя: — ей-то какое дело, что он привлекает внимание женщин? — но всё равно было неприятно, да. Он почувствовал её взгляд, обернулся. Мимолётная ласковая улыбка мелькнула на губах, и Соня, того не желая, тоже улыбнулась ему.

Наконец он закончил с оформлением и подошёл к ней: — не хочешь номер посмотреть?

— Нет! — она мотнула головой, — чего я там не видела! Поехали, у меня ещё полно работы.

— А в магазин женской одежды?

— Вот ведь упрямый какой! — мелькнула мысль. — Я же сказала: — получу деньги и куплю, что мне нужно. — Соня отвернулась, нахмурившись.

Айк нарочито громко вздохнул, но ничего не сказал.

Соня считала, что ему пора вернуться в гостиницу, но он решил, что поможет ей унести детей домой, как будто она не делает это постоянно! Всё-таки спорить с ним она не стала, чувствуя, что наступило какое-то облегчение, как будто немного ослабили дотоле сжатую до отказа пружину.

Они вместе зашли к соседке и забрали спящих детей. Перед этим Айк залез в пакет и выгрузил в руки Дарье Никаноровне контейнер с роллами и ещё один, с парой шоколадных пирожных. Женщина растрогалась, удивлённо покачала головой, а Соня внимательно посмотрела ему в глаза и, когда та ушла на кухню, шепнула: — подлиза!

Он усмехнулся: — дипломат!

Девчонки вскоре проснулись и снова подключили Айка к своим играм. Он с удовольствием возился с ними на ковре, но наступил вечер. Вскоре малышек нужно укладывать на ночь, и Соне опять пришлось вставать из-за компьютера: предстояло купание. Она не стала возражать, когда Айк, подхватив голеньких, вертящихся ужами малышек, понёс их в ванную. Конечно, она не могла доверить ему купание дочерей, но процесс, против её воли, превратился в шумное действо, с визгом, тучей брызг, смехом и громкими протестами, когда пришло время заканчивать купание.

Позже, когда искупанные, накормленные дочери наконец угомонились, Айк неохотно засобирался уезжать в гостиницу. Стоя в дверях, он криво улыбнулся уголком губ провожающей его Соне: — знаешь, я боюсь, что завтра ты не откроешь мне…

— Хм, посмотрим! — она тихо притворила дверь.

Гостиница, действительно, оказалась неплохой: спокойной, чистой, с вежливой предупредительной обслугой. Но Айку всё равно не спалось. Он перебирал в уме события прошедшего дня, анализируя, размышляя. Появилась надежда вернуться к тем давним ровным отношениям, какие были у них с Соней до её бегства из Красноярска. Теперь ему стала понятна причина её внезапного исчезновения. Она узнала о своей беременности и постаралась поскорее скрыться из виду, чтобы он не догадался. Айк вынужден был признать, что ход не самый глупый. Теперь ему ни за что не доказать, что это его дети, если только на это не будет Сониной доброй воли.

Он испытал болезненный укор совести, когда она вскользь упомянула о том, что у Михаила Ивановича был инфаркт. Соня не обвиняла его, но он знал, что она думала об этом. И опять он ничего не мог изменить, а лишь терзался муками своей вины перед этой семьёй, в жизнь которой он так бесцеремонно вторгся.

Айк улыбнулся в темноте, вспомнив о дочерях. Его волчья сущность тянулась к щенкам даже больше, чем человеческая. Сейчас, лёжа в гостиничной постели, он испытывал необъяснимую тревогу от разлуки с ними, хотя разумом и понимал, что они находятся с матерью и не нуждаются в его защите и опеке. Жизнь давно приучила Айка планировать не только свою жизнь, но и жизнь тех, кто от него зависел. Вот и сейчас он думал о том, что все заботы о питании семьи он возьмёт на себя, нужно лишь убедить в этом Соню. Было крайне необходимо решить, также, вопрос с одеждой для неё и детей. Приближалась зима, ночные заморозки покрывали землю тонкой блестящей корочкой льда, скоро можно ждать снега. Всё же Сонино упрямство и её нежелание принимать от него помощь раздражало его. Айк был уверен, что обязательно встретит с её стороны отчаянное противодействие, но едва ли ей удастся долго продержаться. Упрямство упрямством, а когда выпадет снег и ударят морозы, без тёплой одежды не обойтись. Он немного поломал голову над тем, как заставить Соню отказаться от работы. Было видно, что платят ей сущие гроши, но сил и времени уходило немало. Вообще, ему не нравился её внешний вид. Его родная девочка выглядела усталой, осунувшейся. Ясные глазки потухли, в них не было радости. Да и цвет лица был неважнецким. Болезненная бледность пугала его и он весь день украдкой принюхивался, боясь учуять запах хвори. Но нет, Соня просто изнемогала под тяжестью свалившихся на неё проблем, и Айк твёрдо решил убедить её принять помощь. Ведь не чужой же он ей, в конце концов!

На следующее утро он привычно встал рано. Умылся, побрился и решил позвонить Лукьянову. Всё же он многим ему обязан. Бодрый голос приятеля прозвучал в мобильнике сразу, как только Айк нажал вызов: — приветствую, вожак! Чего молчал столько времени?

— Здравствуй, Эдик, — ровно отозвался Айк. — Извини, действительно надо было тебе раньше позвонить.

— Во-во. Ну, не тяни…сам знаешь, кого за хвост! Как твои дела?

— Я нашёл её, Эдуард! — Айк улыбнулся, — в Ачинске! И у меня двое дочерей, представляешь?

— Поздравляю, папаша! Далеко её занесло, — хохотнул Лукьянов, — что теперь будешь делать? В Междуреченск их увезёшь?

— Кого ты имеешь в виду? Детей?

— Ну-у, не знаю… Девчонка-то как тебя встретила?

— Кулаком в нос! Теперь хожу, можно сказать, с фиолетовым пятачком и исполосованной ногтями рожей!

— Ах-ха-ха, ну, настоящая пара вожаку, никому спуску не будет! И тебе, в том числе! — Лукьянов веселился, а Айк, слегка улыбнувшись, продолжил:

— беда в том, что она не поедет, как я понял. А дети… ещё два-три года, и они станут оборачиваться. В это время мне надо быть с ними рядом. Да и вообще не представляю себе жизни без неё, Эдик.

— Дела-а, — протянул полицейский. — Слушай, Айк, а ты её припугни. Скажи, что детей отберёшь, если будет артачиться. Ты, как отец, имеешь полное право воспитывать их вместе с ней, даже если вы и не состоите в законном браке. Пригрози, что через суд потребуешь, чтобы тебе отдали хотя бы одну дочь.

— Да ты с ума сошёл, Эдуард, не иначе! Забрать у матери грудных детей-близнецов, или даже просто шантажировать её этим…

— Стой — стой, не надо никого забирать, глупо даже думать об этом, да и никакой суд даже рассматривать это не будет. Но ведь сказать-то можно? Посеять в её душе сомнения?