Аня Авдеева словно снова увидела перед собой разоренную комнату, спокойную Женю, пытающуюся кое-как прибраться, и нервно бегающую из угла в угол Марусю — лицо пылает, волосы растрепались, руки стиснуты на груди.

— А почему ты сейчас об этом вспомнила? — заинтересовалась вдруг Аня.

Маруся приподнялась на локте.

— Ты знаешь, я ведь тогда уж-жасно боялась. — Она даже зажмурилась, представив свой тогдашний страх. — Уж-жасно боялась, что нас сейчас арестуют и отправят в тюрьму. Поэтому и кричала, и кипятилась. Чтобы перебороть себя. Мне казалось, что тюрьма — это очень-очень страшно.

— А теперь? — спросила Аня.

Маруся улыбнулась почти торжествующе:

— А теперь вижу, что не очень. И в тюрьме можно жить.

Аня грустно покачала головой:

— Лучше бы не надо.

— Нет, — возбужденно продолжала Маруся. — Я теперь знаю, что смогу. Я все смогу, я вынесу, если надо будет, и тюрьму, и ссылку, и каторгу. Страшно только в первый раз…

Аня собралась было что-то сказать, но тут в камеру ворвались возвратившиеся с прогулки девушки. Едва дождавшись, пока за надзирательницей закроется дверь. Ванда достала из-за пазухи смятый листок:

— Смотрите, что я принесла! Мальчики наши какие молодцы, заявили протест! А мы что же, сидим здесь как клуши на насесте!

На листке было аккуратно выведено мелким красивым почерком:

Господину Прокурору

Тамбовского

Окружного Суда

ЗАЯВЛЕНИЕ

Мы окончательно отказываемся выносить дольше наше заключение. Мы не бесчувственные куклы, чтобы выносить все, чему вздумается кому-то нас подвергать. Достаточно было бы и того варварского насилия, которому нас подвергли при аресте. Но нет — очевидно, этим не удовлетворились. Наше заключение в тюрьме по своим условиям есть сплошное глумление над нашим человеческим достоинством. Право вредить здоровью и лишать жизни людей — право палача, но не тюремщика. Какими статьями закона оправдывается такое, например, условие тюремного заключения, как отсутствие коек или нар при асфальтовом поле? Ведь это постоянная угроза здоровью. Такие камеры, как наша, — это прямо морилка. Грязь, темнота, холод, сквозняки и сырость— и при этих условиях мы вынуждены были спать на полу, на тюфяках набитых гороховой соломой. Сырость доходит до того, что под тюфяками на асфальте образуются мокрые потные пятна. Все мы больны, но при этих скотских условиях даже лечение кажется насмешкой. Может быть, поморить более или менее долгий срок в таком варварском каземате самый удачный способ отделаться от людей, «опасных для спокойствия города» (выражение г. тов. прокурора).

Сегодня двенадцатый день нашего «морения» в такой тюрьме, а мы даже и не знаем, за что сидим. Мы настаиваем на своем освобождении и отказываемся принимать пищу, пока не получим удовлетворительного ответа на это вполне законное, при отсутствии материальных оснований к нашему заключению, желание.

Политические заключенные: А. Сперанский, В. Гроздов, А. Потапьев, Евг. Кудрявцев, И. Белов, И. Чемряев, П. Михайлов, М. В. Котрохов

5 апреля 1905 года, 11 часов дня

Прочитанное письмо вызвало у девушек в камере приступ энтузиазма.

— Вот так вот и надо! — прокомментировала Ванда. — Мне за нас просто стыдно.

— Хорошо, что ты предлагаешь? — сказала Анна.

— Написать нечто подобное!

Аня Гармиза тряхнула черными кудряшками:

— Уже писали… Не помогает!

Ванда решительно вздернула подбородок:

— Еще написать! Писать до бесконечности!

— Так уж прямо и до бесконечности? — не удержалась Авдеева от насмешки.

Вообще-то Ванда права, ребят нужно поддержать, но излишний Вандин энтузиазм Анне претил. Такая уж у этой Колендо натура: во всем хочет быть первой. А уж если дело хоть каким-то боком касается мужчин — тем более.

— Девочки, вы недооцениваете значение таких писем, — Маруся Спиридонова, приподнявшись на локте, внимательно слушала разговор. — Я тоже считаю, что писать нужно до бесконечности. И потом, надо не просто писать. Надо сделать так, чтобы содержание наших протестов стало известно за стенами тюрьмы. Наше заключение — не только наша личная беда. Это дело всей революционной общественности!

Она хотела еще что-то добавить, но зашлась в приступе кашля. Авдеева и Гармиза подскочили к постели:

— Маруся! Что, опять?

— Может быть, дать водички?

Маруся замотала головой, стараясь справиться с приступом. Наконец кашель отпустил, и она, отстранившись от рук заботливо поддерживающих ее девушек продолжила:

— Конечно, дело всей революционной общественности! Как вы не понимаете, мы должны подавать пример в борьбе!

— Марусенька, — всплеснула руками Аня Гармиза, — ну какая борьба в тюремной камере?

Маруся с вызовом посмотрела па нее:

— Бороться можно и нужно везде.

В результате письмо было написано и передано тюремному начальству, а копии розданы в соседние камеры.

Господину Прокурору

Тамбовского

Окружного Суда

ЗАЯВЛЕНИЕ

12 дней как мы арестованы и до сих пор не соблюдена даже тень законности — мы не знаем, в чем нас пытаются обвинять. Протестуя против такого грубого нарушения наших элементарных прав, мы требуем освобождения или немедленного предъявления нам формального обвинения и ведения дела судебным порядком.

Авдеева, Гармиза,

Коникова, Колендо, Спиридонова.

5 апреля 1905 года (11)

На следующий день последовало еще одно письмо:

Господину Прокурору

Тамбовского

Окружного Суда

ЗАЯВЛЕНИЕ

Присоединяясь к заявлению товарищей, требуем немедленного освобождения всех незаконно арестованных 24-го марта. Впредь до освобождения объявляем голодовку.

Авдеева, Гармиза,

Коникова, Колендо.

Вторично просим Вас приехать в тюрьму для личных переговоров.

Авдеева, Гармиза,

Коникова, Колендо.

6 апреля 1905 года

И еще:

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО

Козловская ул., д. Спиридоновых, № 57

Евгении Александровне Спиридоновой

Евгения Александровна!

Пишу Вам по поручению Маруси — она лежит. Читать ей, конечно, не буду того, что сообщаю Вам — иначе она не согласится отсылать письмо, а Вам знать настоящее положение теперь необходимо. Она больна — результатом чего эта болезнь, здесь говорить не буду, Вы, вероятно, и сами знаете: те условия, при которых нас арестовали… Теперь мы, требуя освобождения, объявили голодовку. Ее с трудом убедили пока не присоединяться, присоединение к голодовке было бы равносильно смерти через 4–5 дней…

У нее страшное кровотечение носом, доктор был 2 раза (Никишин). Вы должны сделать все возможное для ее немедленного освобождения, т. е. действовать на прокурора и министра. За советом обратиться можно к одному из порядочных присяжных поверенных, например, Тимофееву, Вольскому, Мягкову и т. д.

6 апреля 1905 года

Ванда Колендо

Такой способ борьбы оказался действительно эффективным. Меньше чем через неделю все арестованные были освобождены.

— Маруся! Мария Александровна!

Маруся, целиком поглощенная своими мыслями, не сразу заметила невысокого полного господина, спешившего к ней через улицу. Владимир Алексеевич Апушкин, начальник канцелярии Дворянского собрания! Они не виделись уже месяца три — почти с тех пор, как Маруся вынуждена была уволиться из канцелярии.

— Маруся! Уф, наконец-то я вас догнал! Иду за вами уже минут десять, но где уж мне, старику, поспеть за такой юной и проворной дамой.

— Здравствуйте, Владимир Алексеевич, — Маруся вежливо поклонилась, и они вместе пошли по Большой в направлении к Дворянской.

— Как дела дома, как мама, как Коля? — Апушкин взял Марусю под руку, примеряя свою семенящую походку к шагам девушки.

— Спасибо, все в порядке. Мама здорова, Коля учится.